Странница - Тамара Воронина

Шут вскочил и молча обнял ее, жестом не собственника, но защитника. Господи, хорошо-то как… Минут десять или гораздо больше они так простояли молча и не шевелясь, и Лениной голове было чрезвычайно удобно на его плече.

— Она обещала не смущать твой покой, — в конце концом пробормотала Лена. Шут отстранил ее и заглянул в глаза.

— Пусть смущает. Я больше не поддамся. Я же обещал, Лена.

— А я не хочу, чтоб и смущала. Хотя она… или она классно прикидывается, или правда так думает, или просто решила поверить в то, что говорит…

— Да вроде неплохая тетка, — вдруг засмеялся шут. — Может, они ее и подослали. Может, подослали потому, что она давненько с этим своим путешествует. Вроде как вы должны друг друга понять. Она в него, как мне показалось, влюблена.

— А он?

— Лена, — укоризненно протянул шут, снова ее обнимая. — Нельзя ж так не разбираться в людях… А он ей пользуется. Так что та Странница была не так уж и неправа. Впрочем, если…

— Она это понимает.

— Ну, значит, устраивает. Понравился красавец?

— Ничуть.

Шут поцеловал ее в макушку.

— Все-таки ты людей чувствуешь, даже если не разбираешься. В основном.

— Что в нем не понравилось тебе?

— Неискренность. Гладкость. Забыл, как ты называешь нелюбовь к тем, кто от тебя отличается. Ксеро…

— Ксенофобия. Правильно. Он не любит эльфов.

— Нет, — тихонько засмеялся шут, — он ненавидит эльфов. Так же страстно, как ненавидел людей Гарвин, пока с тобой не познакомился. Я, Лена, очень остро чувствую, когда меня ненавидят. С раннего детства. Опыт большой…

— Ты же…

— Полукровка. Не то чтоб он это понял, он просто это знал. Думаю, она с ним всем делится. Ну, вряд ли всем, она не слепая, но многим. И меня наверняка называла полукровкой. Такие типы как раз полукровок больше всего и ненавидят. Считают ошибкой природы. Все равно, от любви полукровка родился на свет или от насилия. У Маркуса руки чесались его заколоть. Заранее. Как ты говоришь — пре…? никак не могу запомнить твои словечки.

— Все ты можешь запомнить, если считаешь нужным. Превентивно. А я не заметила.

— Считаешь, Маркус умеет прикидываться хуже, чем какой-то проходимец? Он и Карису не глянулся. Аура, говорит, совсем плохая. Вообще, дурак он, этот Фар. Среди магов стоит вести себя естественно. Можно лицо сделать, но нельзя сделать ауру. Насколько я знаю…

— Всякий маг ее видит?

— Не всякий, конечно. Но уж Владыка — точно. Карис тоже нередко видит… собственно, сейчас редко не видит, — улыбнулся он. — И счастлив от своих возможностей. Карису всегда было ужасно обидно, что он может сделать так мало полезного.

— Карис хороший.

— Нет. Карис очень хороший, — поправил шут. — Может, лучший из тех, кого я знал раньше.

— А почему же ты тогда говорил, что до Маркуса у тебя не было друзей?

Шут вдруг отпустил ее, сел на кровать и посмотрел снизу несчастными глазами.

— Наверное, я слишком требовательный, — грустно сказал он. — То Родагом недоволен, то Карисом…

— Есть чем?

— Не знаю. Мелочь. Пустяк. Наверное, нечем. Только понимаешь, чтобы быть очень-очень-очень хорошим, вовсе необязательно быть моим другом, правда?

— Рассказывай, — потребовала Лена, — а заодно расстегни мне платье.

— Как я могу что-то рассказывать за таким ответственным занятием? — проворчал шут. — И вообще думать о чем-то другом?

— А рассказывать, когда я буду корячиться, расстегивая сто пуговиц на спине, тебе будет легко и приятно, — согласилась Лена, — глядя на мои мучения-то. Ладно, быстренько расстегни, потом рассказывай.

Вместо того чтоб заняться подставленными пуговицами, шут снова обнял ее и ткнулся носом в волосы.

— Я придира. Наверное, ищу совершенства. Знаю, что глупо, но мне и правда мешают всякие мелочи. Совершенно несущественные. Когда меня приговорили, то казнь назначили через сутки. Чтоб проникся и осознал. Время на размышления и все такое. Сутки эти, как и предыдущие, я, естественно, провел в крепости. И естественно, не кормили. А я, ты замечала, поесть люблю… ну, как всякий нестарый и здоровый мужчина.

— А почему не кормили? Из принципа?

— А кормят только заключенных. Арестантов. Я ж там временно был. Так что никаких принципов, просто никому в голову не пришло. Ну и Карис меня навестил, ворчал, высказал все, что он обо мне думает, переживал за меня и так далее… Только вот кусок хлеба принести не подумал. Знаешь, я не то чтоб обиделся, не мальчик, чтобы обижаться… Просто… Вот Маркус бы мне, может, просто по шее надавал как следует, но еды бы принес. Это не запрещено — кормить арестантов. Карис просто не подумал. А друг бы подумал. Мне кажется. Глупо, да?

— Глуповато, — согласилась Лена. — Все или ничего?

— Почему — ничего? Я Кариса люблю. Он и правда очень хороший. Ну как тебе объяснить? Вот есть у тебя два друга — Маркус и Гарвин… Или Маркус и Карис… По-разному ведь?

— У меня проблем с друзьями никогда не было.

— А потому что у тебя не было к ним таких требований, — уныло пробормотал шут. — Пустяк ведь, а мне помешал…

— А то, что он там хорошую видимость и слышимость обеспечивал, тебе не мешало?

— Нет, а должно было? Ой, Лена, это ж его работа, он не мог этого не делать. Он ведь тоже присягал на верность королю. К тому же… Это не было никакой несправедливостью. Ну, казнь-то. К тому же она ненастоящая. Меня ж не вешали. По-хорошему, Родаг должен был это сделать на полгода раньше, а он терпел да еще и меня выгораживал. Я ведь так и не понимаю, что такое со мной было. Конечно, можно сказать, что я тебя ждал, только ведь чепуха. Не ждал. Даже в голову не приходило. Что-то меня переполняло. Недовольство. Собой, своим делом. Не понимал, зачем я живу вообще.

— А теперь тебе ясно, зачем ты живешь, — съехидничала Лена, — пуговки мне расстегивать и пряники добывать.

— Уж и не знаю. Только теперь у меня нет ощущения, что я себя потерял. Смысл моей жизни — ты. Может, у тебя великое будущее и я тебе на что-то дельное сгожусь, кроме как пуговки расстегивать, только мне все равно. Великое или невеликое. Свершения какие-то или обыденная жизнь здесь или где-то в другом месте.

— Врешь, — с удовольствием сказала Лена, — но даже не осознаешь, что врешь. Просидим еще пять лет здесь, и ты с тоски на стены полезешь. Следом за Маркусом. Так что, я думаю, нам придется попутешествовать. По Сайбии или по каким другим местам, но обязательно придется. Тогда у вас будет хотя бы иллюзия дела.

— Что такое иллюзия?

— А вот как раз то, что будет. Кажущаяся полезность.

— Кажущаяся? — удивился шут. — Почему кажущаяся? Уж тебе-то мы всяко будем полезны. Лена, я не знаю… Сам понимаю, со стороны выглядит даже смешно. Но я не только хочу быть с тобой, я должен быть с тобой. Уверен в этом. Не знаю, откуда у меня эта уверенность… и знать не хочу.