Ретро-Детектив-4. Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Погонин Иван

– У меня что не контролер – орел! На досмотрах собаку съели, муху не пропустят! А уж фальшивые кредитки в два счета найдут, не извольте беспокоиться. Да что контролеры! Я завтра сам поезд встречу, сам искать стану!

«Орлы у него, как же, не таможня, а дырка в границе», – подумал Кунцевич, улыбаясь управляющему.

Курланд меж тем продолжал:

– Из Франции к нам обычно на восемнадцатом немецком приезжают, он с нашим четвертым курьерским стыкуется. В девять двадцать две утра. Это если до Питера. А если до Москвы, то на четыре часа позже. Я думаю, они в первом классе поедут?

– Скорее всего. Такие господа любят с комфортом путешествовать.

– В этих поездах только первый и второй классы, всего восемь вагонов. Для первого класса отдельный ревизионный зал. Там у меня Шиллинг командует. Двадцать лет в таможне, профессионалист! Я его проинструктирую.

– Леонид Михайлович, а могу ли я при досмотре поприсутствовать?

– Сделайте милость.

Утро было мерзко-туманным. Моросил мелкий холодный дождь, противно подвывал ветер. Из-за клопов, в изобилии водившихся в пристанционной гостинице, Кунцевич долго не мог уснуть, поэтому встал абсолютно разбитым. Из-за этого порезался при бритье и долго не мог остановить кровь. В общем, в таможню он явился в отвратительнейшем настроении.

Берлинский поезд уже прибыл и проходил пограничные формальности на прусской стороне. Через полчаса в ревизионном зале появились первые посетители, артельщики на тележках привезли багаж, вскоре помещение наполнилось гулом голосов.

– Внимание, дамы и господа! – Белобрысый Шиллинг говорил прекрасным густым басом. – Попрошу ручной багаж выложить вот на эти столы, открыть ваши чемоданы и приготовить багажные квитанции и ключи от большого багажа. Мы будем вызывать вас по фамилиям. Каждый, услышав свою фамилию, должен откликнуться, но с места двигаться не надо – чиновник сам к вам подойдет.

Кунцевич неспешно прохаживался по залу, наблюдая десятки раз виденную ранее процедуру.

«Который? Вон тот господин в бобрах? Или вот этот длинный в английском пальто? А может, это дама? Не вон та ли, хорошенькая?»

– Откуда, куда? Вещи, подлежащие оплате пошлиной, имеете? – слышались отовсюду голоса досмотрщиков.

Пассажиры отвечали, показывали документы на багаж, неохотно оплачивали пошлину. Слышался звон монеты – на таможне казна принимала только золото.

– Позвольте! Как же это, вы только что сказали, что вам оплачивать нечего, а у самого – несколько фунтов дамских вещей! Уж не хотите ли вы сказать, что это ваши вещи? А вы, Вацлав Марианович, куда смотрите? – услышал Кунцевич из дальнего конца зала и сразу же направился туда. Краем глаза он заметил, что туда же спешит и жандармский унтер.

У досмотрового стола стоял Шиллинг и распекал низенького и толстенького подчиненного с петлицами коллежского секретаря. Лицо последнего покрылось крупными каплями пота и покраснело. По другую сторону стола находился высокий статный брюнет с красивой проседью в густой шевелюре, в прекрасном пальто и дорогой шляпе.

– Извольте не хамить! – взвизгнул он. – Вещи не мои, а одной моей знакомой. Она вывозила их за границу из России, и потому они оплате пошлиной не подлежат.

– Ну и где же эта ваша знакомая?

– Ее со мной нет, она уехала из Франции на день раньше. Очевидно, в Париже мы перепутали чемоданы. Мы их покупали в одном месте, и они совершенно одинаковы.

– Тогда вам придется заплатить пошлину, причем в двойном размере, как не объявившему об облагаемом багаже. Ну-ка, сколько здесь? – Шиллинг закрыл чемодан и взвесил его на руке. – Глаза его сузились, и он едва заметно кивнул. Кивок заметил не только Кунцевич, но и тот, кому этот сигнал предназначался – унтер быстро переместился за спину господина в шляпе.

– Какой тяжелый у вас чемоданчик. Обычно чемоданы французской выделки весят гораздо меньше. Выложите, будьте любезны, вещи на стол.

– Вам надо, вы и выкладывайте! – срывающимся голосом прокричал пассажир.

– Ну, не хотите, как хотите, а я не побрезгую. – Коллежский асессор стал выкладывать содержимое чемодана, ловко ощупывая каждую вещь. Потом он вновь поднял уже пустой чемодан и опять взвесил его в руке.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Не могу понять-с. Чему тут такому тяжелому быть? Позвольте! Ширина у вашей клади с внешней стороны вершков семь без крышки, а изнутри… – Конт-ролер достал из кармана форменного сюртука складной аршин и погрузил его в чемодан. – А изнутри менее шести! Что-то здесь не так! Вацлав Марианович, принесите, не сочтите за труд, наш дежурный ломик. Господин…

– Дунаевский, – подсказал жандарм, протягивая Шиллингу книжку заграничного паспорта пассажира.

– Господин Дунаевский, я теперь обращаюсь к вам строго официально. Нет ли у вас сокрытого товара, облагаемого пошлиной? Предупреждаю, что при обнаружении такового он подлежит конфискации, а с вас будет взыскана пошлина в пятикратном размере.

Дунаевский сел прямо на досмотровый стол и упавшим голосом сказал:

– То, что там внутри, пошлиной не облагается.

Шиллинг достал из кармана перочинный нож, ловко вспорол подкладку чемодана, вставил острый конец принесенной толстяком-досмотрщиком фомки между днищем и стенкой, нажал, раздался хруст. Коллежский асессор перевернул лом, нажал еще раз, дно чемодана поднялось, и все увидели толстые, перетянутые бечевками пачки радужных купюр с изображением Екатерины Великой.

– Извольте следовать за мной! – грозно приказал жандарм Дунаевскому.

– Я же говорил, орлы! – воскликнул непонятно откуда появившийся Курланд.

Судебный следователь Хряков прибыл из Нешавы только к вечеру. Он похвалил полноту и грамотность собранного Кунцевичем дознания, формально допросил Дунаевского, который теперь утверждал, что чемодан его попросила доставить в Петербург какая-то неизвестная дама, выписал постановление о заключении его под стражу, поужинал, и, несмотря на уговоры Курланда остаться, ночным поездом убыл домой. Поэтому ужин заканчивали втроем. Разошлись под утро. Хотя Кунцевич слегка пошатывался, голова у него была ясной.

– Завтра, точнее уже сегодня, приглашаю к себе на ужин, – сказал Шиллинг, поскользнулся на утреннем ледке, затянувшем лужицу, и упал бы, если бы Мечислав Николаевич его не поддержал.

– Спасибо за приглашение, но, к сожалению, воспользоваться им не смогу. Намерен в половине десятого покинуть ваше прекрасное местечко. Делать мне здесь больше решительно нечего.

– Ну тогда мы вас проводим, непременно проводим.

– Благодарю.

Несколько минут собутыльники шли молча, потом Кунцевич спросил:

– А за какие грехи вас пассажиров досматривать поставили?

– Позвольте! – Шиллинг развернулся к нему всем корпусом. – Что значит за грехи? Я старший контролер зала первого класса, у меня полторы тысячи годового жалованья. Такие должности, милостивый государь, годами выслуживают! А вы про какие-то грехи, мне прямо обидно-с.

– Дорогой Леон Германович, вы уж меня простите, пожалуйста, если сможете. Ни в коей мере не хотел вас обидеть. Только, видите ли, я некоторым боком в свое время к вашей службе был прикосновенен. Я два года кряду руководил сыском в четвертом полицейском отделении Петербурга[31], а на территории этого отделения расположен морской порт. Ну и большую часть службы борьбе с контрабандирами посвящал, уж очень меня вознаграждение, полагающееся за отыскание контрабанды, прельщало, так что с кухней таможенной немножко знаком. Не знаю, как здесь, а в Питере пассажиров досматривать в наказание ставят. Ведь с пассажира не возьмешь! Даже если он тебе в руку совать будет, откажешься. Во-первых, в ревизионном зале или кают-компании всегда народу много, кто-нибудь да увидит, а во-вторых, неизвестно, что за человек тебе деньги пытается всучить и какие у него намерения. То ли отблагодарить тебя хочет за то, что ты у него лишний аршин кружев не заметил, то ли поймать на взятке желает. Другое дело в пакгаузе служить, с купцами общаться. Тут каждый клиент тебе старинный друг и приятель, каждый по сто раз границу переходил, а уж такой человек никогда не подведет. Зачем это ему? У каждого купца, что покрупнее, у нас в Питере был свой прикормленный пакгаузный смотритель или контролер. Эти чиновники, скажу я вам, даже жалованье не получали, а только в раздаточной ведомости расписывались. А куда их содержание уходило, одному Богу известно. И если кто-нибудь из них в чем провинился, такого на пассажиров ставили, и отбывал он наказание до тех пор, пока своим честным трудом полностью не искупал вину. Неужели у вас по-другому?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})