Благословенный - Виктор Коллингвуд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец пажи отворили двери, и вошли Потёмкин и Суворов, оба, разумеется, самого парадного вида. Огромный, в роскошном кафтане и камзоле, с широкой орденской лентою через плечо, Светлейший князь Григорий Алексеевич Потёмкин при виде императрицы в восторге взмахнул руками.
— Матушка, какое счастье!
И, стремглав подбежав к ней, что для человека его комплекции и роста выглядело крайне эпатажно, бросился перед нею на колени, целуя милостиво протянутую руку.
— Какое счастье, государыня, быть простёртым у ног ваших! И сюда же, к несравненным стопам, слагаю я Очаков и Хотин!
Императрица, понятно, расцвела, статс-дамы и фрейлины порозовели, влюблёнными глазами пожирая князя. Я и сам глядел на него во все глаза: Потёмкин показался мне просто гигантом — и ростом, и харизмой. Екатерина смотрела на него с такою гордостью и любовью, что невольно закралась мысль — а может, не врёт придворная молва, и они и вправду женаты? Пока в голове моей пролетали эти мысли, Потёмкин успел наговорить Екатерине кучу любезностей на двух языках, заставив и императрицу и придворных дам смеяться; когда же он поднялся с колен, Екатерина в сравнении с ним казалась ещё меньше, чем всегда.
— Извольте, вот, привез вам Суворова! А то Александр Васильевич скромного нраву, сам бы и не заехал!
Суворов сдержанно встал на колено и тоже поцеловал руку императрицы.
— Рады видеть вас, Александр Васильевич! Внуки мои совершенно меня извели — всё вопрошали, когда вы появитесь!
Полководец перевёл взгляд на меня; я тоже, несмотря на внешнюю беспечность, смотрю на него очень внимательно. Конечно, мне много раз доводилось видеть его портреты, но вот теперь смотрю на него, и не нахожу с ними особого сходства. Нет у него так знакомого по школьным иллюстрациям острого длинного носа, нет и легкомысленного торчащего чуба на седом, лысеющем лбу. Лицо усталого, рано постаревшего человека, часто изрезанное мелкими морщинами, как это часто бывает с людьми, постоянно, и в зной, и в стужу, находящимися на открытом воздухе. А главное — глаза. Вроде бы, благожелательный, добрый взгляд у серо-голубых глаз великого полководца, только вот видно, что хозяин их много раз видел смерть, и если и были когда-то в этом взгляде лукавые искорки, потоки пролившейся перед ними крови давно погасили их.
Уже много раз я слышал от разных персон, что генерал-аншеф большой оригинал: спит на соломе, ест из деревянной миски, а в атаку, бывает, ведет солдат в белой рубашке. Но, сегодня, как положено при дворе, Александр Васильевич не только в мундире и при орденах, но и в накрахмаленном парике с косицами, притом корректен и очень сдержан.
Тут Потёмкин обратил внимание и на нас с Курносовым.
— Ну, что, Лександра Павлович, — воскликнул тот, порывисто меня обнимая, — с младых ногтей приобщаешься к государственной науке? Вот молодец, вот умник! Костенька, иди сюда, красава мой ненахлядной! Вытянулся как, скоро меня перерастешь! А я тебе, смотри — казацкую саблю привёз, чекмень и бекешу!
— Ну, спасибо, не шальвары с заду очаковского паши! — отшутился Курносов, выпутываясь из медвежьих объятий.
Григорий Алексеич рассмеялся совершенно гомерически; Суворов тоже слегка улыбнулся, и даже дамы улыбнулись этой грубоватой шутке.
— Как вам там, в диких местах, живётся-можется? — светским тоном осведомился я у князя.
— Ой, да не дикие уже места те! Вот жаль, право, жаль, что не поехали вы с государыней в Тавриду! Там у нас такие дела свершаются — ух!
Разговаривая со мною, Потёмкин заметно косил взглядом. Присмотревшись, я заметил, что один глаз его будто подёрнут беловатой пеленою.
— Ну, давай, Саша, нам уж за стол надо. У господ кавалеров, небось, ещё росинки во рту не было! Поговоришь со Светлейшим князем опосля — улыбаясь, молвила Екатерина.
— А можно мне ещё и с Александр Васильевичем потом поговорить? — невинным тоном попросил я.
— Если он будет не против, душенька моя! — ласково ответила императрица, но по тону и обстановке было понятно, что Александру Васильевичу быть «против» разговора с юным цесаревичем категорически не рекомендовано.
— Конечно, почту́за честь! — ответил тот, и ласково мне подмигнул.
Тем временем всех пригласили на торжественный обед в честь победителей Очакова. Кавалеры — Александр Васильевич Суворов, Григорий Алексеевич Потёмкин-Таврический, придворные дамы и Екатерина Романовна Воронцова-Дашкова, последнее время часто появлявшаяся при дворе, прошли в столовую, где были уже накрыты столы на 30 персон.
Нас с Константином за общий «кавалерский» стол пока не пускали — в основном, видимо, из-за моего шаловливого братца, поэтому мне придётся ждать окончания обеда в приемной зале. Ну и ничего. Подожду.
Сочту за честь подождать.
* * *Приём и ужин продлились долго. За окном уже сгущался февральский вечер, когда Потёмкин с Суворовым появились в нашей с Константином детской приёмной.
Потёмкин был страшно доволен прошедшим приёмом. Екатерина и её дамы, по-видимому, наговорили героям уйму всяких любезностей. Князь Потёмкин просто расцвёл; и даже по-спартански скромный Александр Васильевич теперь выглядел порозовевшим и смущённым. Раскланявшись с Протасовым и Сакеном, властитель Тавриды развязно грохнулся на протестующие заскрипевшие под ним стулья.
— Ура, дядя Григорий Алексеевич, — тут же взвился Курносов. — Я уж думал не придёте! Ну, рассказывайте, много турок закололи? Что, Очаков ихний в хлам разнесли, да⁈
— Это не я! Это, вон Александр Васильевич у нас всё геройствует. Геркулес! Аякс! Прометей! А я-то, Костенька, больше строить люблю, чем разрушать!
— Наслышан, наслышан. Иностранцы, правда, говорят, что вы всё начинаете, но ничего не заканчиваете…. — довольно нелюбезно заметил я.
Потёмкин на это, однако же, совершенно не обиделся.
— Эх, Лександра Павлыч, Лександра Павлыч! Так если не начать, то и сделано ничего не будет! А уж закончить-то я, дай Бог, что-то и закончу, а
