Адольф Гитлер (Том 2) - Иоахим Фест

Благодаря предпринятым усилиям Гитлер 15-го января достиг первого успеха со времени июльских выборов. Правда, партия собрала 39, 5 процента голосов, а это было меньше, чем в том же Липпе ранее, к тому же демократические партии, особенно СДПГ, в целом завоевали большее количество голосов, чем гитлеровская партия. Однако общественность во главе с президентской верхушкой увидела в этом успехе не результат непропорционально больших усилий и не совпадение благоприятных обстоятельств, позволивших истощённой и не способной на крупную кампанию НСДАП использовать малые выборы; исход выборов был воспринят как доказательство восстановления нимба неотразимости, окружавшего гитлеровское движение.

Поэтому встретившись 18-го января в Берлине-Далеме у недавно примкнувшего к нему виноторговца Иоахима фон Риббентропа с Францем фон Папеном, Гитлер ещё самоувереннее потребовал для себя пост канцлера. Папен возразил, что для этого его собственного влияния на президента недостаточно, и переговоры грозили окончательно зайти в тупик. Только несколькими днями позже в строжайшей тайне была осуществлена идея подключить Гинденбурга-сына, что позволило продвинуться на переговорах. Гитлер и сопровождавшие его лица под покровом темноты вошли в дом Риббентропа со стороны сада, а в это время Оскар фон Гинденбург и статс-секретарь Майснер демонстративно показались в опере, прежде чем сразу же после антракта тайно покинуть ложу. Что касается Папена, то шофёр привёз его в машине Риббентропа.

Как только все были в сборе, Гитлер попросил сына президента выйти с ним в соседнюю комнату, так что Оскар фон Гинденбург, специально настоявший на участии Майснера, оказался внезапно изолированным. Предмет этого разговора с глазу на глаз, продолжавшегося около двух часов, до сих пор достоверно неизвестен. В соответствии со своими тактическими методами Гитлер, вероятно, попытался обеспечить себе поддержку президентского сына с помощью испытанной комбинации угроз и лести. К угрозам могло относиться обвинение Гинденбурга в попытке совершить государственный переворот в Пруссии, которое национал-социалисты не раз собирались предъявить. Не исключено также, что Гитлер оказал на Оскара нажим, намекнув, что НСДАП разоблачит скандальную неуплату налога семьёй Гинденбургов при передаче прав собственности на имение Нойдек[328]. Конечно, и присущая Гитлеру сила внушения не могла не произвести впечатления на президентского сына, и без того склонного к оппортунизму. Как бы то ни было, Оскар, пришедший в дом Риббентропа с большим предубеждением против Гитлера, на обратном пути сказал Майснеру, что теперь уже нет другой возможности, кроме как сделать Гитлера канцлером, тем более что и Папен между тем якобы согласился на вице-канцлерство[329].

К тому времени и Шляйхер впервые, пожалуй, осознал всю опасность ситуации. 23-го января он посетил Гинденбурга и откровенно признал, что его план — расколоть НСДАП и придать кабинету парламентскую основу — провалился.

Но когда вслед за этим он испросил у президента полномочий на роспуск рейхстага, объявление чрезвычайного положения и указ об одновременном запрещении НСДАП и КПГ, Гинденбург напомнил ему о споре, состоявшемся 2-го декабря. Тогда Папен предлагал похожее решение вопроса, но вынужден был отступить, натолкнувшись на возражения Шляйхера. Канцлер указал на изменившиеся обстоятельства, но на старика это не возымело действия, и после консультации с Майснером он отклонил предложение Шляйхера.

Как и следовало ожидать, камарилья немедленно известила общественность о намерениях Шляйхера. Все стороны немедленно выразили категорический протест. Национал-социалисты с наигранным возмущением жаловались на планы государственного переворота по типу «Примо де Шляйхерос»[330]; понятно, что возмущены были и коммунисты, а у демократических центристских партий канцлер растерял последние остатки своего престижа. Такая дружная реакция возымела своё действие на Гинденбурга и, вероятно, побудила его более благосклонно отнестись к планам создать кабинет Гитлера. Кроме того, 27-го января Геринг посетил в президентском дворце Майснера и попросил передать «почтеннейшему генерал-фельдмаршалу», что в отличие от Шляйхера Гитлер не намерен отягощать совесть президента, заставляя его нарушать право, и будет неуклонно соблюдать конституцию[331].

А между тем неутомимый Папен действовал, не покладая рук. На этот раз он старался сделать запланированный кабинет более приемлемым для Гинденбурга путём включения в него дойч-националов и близких к президенту руководителей «Стального шлема». Если Дюстерберг решительно возражал против якобы «настоятельной необходимости» кабинета Гитлера, то Зельдте и Гугенберг были согласны с планами Папена. Ничему не научившись на опыте прошлых лет, Гугенберг заявлял, «что ничего ведь не может случиться», поскольку Гинденбург останется президентом и верховным главнокомандующим рейхсвера, Папен станет вице-канцлером, он сам возьмёт на себя всю экономику, а Зельдте — министерство труда: «Следовательно, мы создадим для Гитлера определённое обрамление»[332].

Сам же Гинденбург, уставший, запутавшийся и способный только моментами как-то разбираться во всех этих хитросплетениях, вероятно, все ещё думал о кабинете фон Папена, в котором Гитлер был бы вице-канцлером. Когда генерал фон Хаммерштайн, начальник управления сухопутных войск, утром 26-го января высказал ему свои сомнения по поводу развития политических событий, Гинденбург «чрезвычайно обидчиво» запретил «оказывать на него какое-либо политическое влияние, но потом — наверное, чтобы меня успокоить, — сказал что „и не подумает сделать австрийского ефрейтора министром обороны или рейхсканцлером“[333]. Однако уже на следующий день у президента появился Папен, заявивший, что в настоящий момент создать кабинет фон Папена не представляется возможным. Теперь Гинденбург остался в одиночестве и один возражал против назначения Гитлера.

Какие именно обстоятельства привели к перелому в ходе следующего дня, сегодня трудно сказать. Конечно, не остались без последствий массированные попытки камарильи повлиять на президента, так же, как и угрозы со стороны НСДАП или вмешательство представителей групп интересов крупных аграриев или дойч-националов. Определённую роль сыграло и то, что Шляйхер уже ни для кого не был подходящей альтернативой; наконец, не могло не повлиять на президента и то обстоятельство, что обещанное избалованным молодцом-Папеном новое правительство должно было состоять исключительно из представителей правых. Дело в том, что уже при отставке Брюнинга одним из решающих мотивов было соображение того рода, что правительству нужно, наконец, поправеть и покончить с порядками, которые усталый дух Гинденбурга понимал как «господство профсоюзных бонз»; теперь тот же мотив обернулся против Шляйхера. Руководители партий, снова привлечённые Гинденбургом для консультации, тоже выступили против канцлера-генерала, но отклонили и возможный новый эксперимент с Папеном. Больше того, они дали понять, что пришло, наконец, время позвать Гитлера, обеспечив себе возможную подстраховку, и связать ему руки возложенной на него ответственностью, чтобы подвергнуть его тому же процессу морального износа, которому сами они так долго платили дань. Республика действительно была при последнем издыхании.