Место встречи - Левантия - Варвара Шутова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот…
Только был это не взрослый человек, а подросток с тонкой длинной шеей, торчащей из слишком просторного ворота перешитой шинели, с россыпью первых прыщиков на лице, с губами, измазанными шоколадом.
— К Борису Ефимовичу шел… — вздохнул Ангел, поднимая отлетевшую папку с нотными листами. — Скрипка, второй класс…
Он задумчиво напел мелодию.
— Фальшивишь в третьем такте, — пробурчал Моня. — Сбегай до своего Бориса Ефимовича, спроси…
— А если он помер, он старенький же был…
— Ага, помер и учеников принимает, — Моня почти рыкнул на Ангела, и тот бросился выполнять приказ начальства.
Когда Ангел ушел достаточно далеко, Моня приобнял Давыда за плечи.
— Дава, котик, возьми себя в руки.
— Ну ребенок же. Сколько ему? Лет десять?
— Да нет, кажется, старше, лет двенадцать, — вздохнула Арина.
— Да какая разница! Десять, двенадцать… Ты понимаешь, он ребенка убил. Вот так вот взял — и убил. Потому что мог. Как бутылку высосал, скотина.
Арина еще раз посмотрела на труп. Мальчик был худенький, с острым носиком. Рядом валялись толстые очки. Хороший такой мальчишка, из книгочеев, мечтателей …
— Борис Ефимович говорит, что это Фелек Коваленко. Вроде, из школы для Особых. Сегодня утром был на уроке, соседи подтверждают…
— А родные, близкие?
— Мама у него в Ямской слободе живет, но где — Борис Ефимович не знает…
— А что-нибудь еще твой Борис Ефимович говорил?
— Что я олух и что зря в музыку не пошел… И что Коваленко в отличие от меня был приличным мальчиком, уроки не прогуливал, нож с собой не таскал…
— Вот, может, если бы таскал… — вздохнул Моня. — Ладно, пойдем.
Больше Арину на выезды не брали — Давыд подсуетился. Мол, зрелище, противопоказанное женщинам в столь деликатном положении. Арина злилась на него — несмотря на зиму, в кабинете у нее было жарко и душно, хотелось на улицу. Но и без выездов времени больше не стало — обычная привычная работа давалась с трудом, все плясало перед глазами.
Но Арина все равно уходила в отпуск без удовольствия. Что будет, когда она останется дома одна? Не зазвенит ли вокруг нее прежняя пустота?
Впрочем, зря беспокоилась. Домашние дела затянули ее полностью, с головой. Это было так странно, так непривычно — убирать, готовить, покупать продукты… А еще — шить крохотные чепчики и распашонки, подрубать пеленки, вязать носочки, шапочки и кофточки. Забытые, но такие приятные дела.
Давыд о работе рассказывал мало — впрочем, рассказывать было нечего. Обычная рутина, до которой эксперт Особого отдела в силу должности касался лишь краешком.
Коллеги иногда наведывались в гости — кто чаще, кто реже. Моня, понятное дело, заходил регулярно. Где-то раздобыл плетеную коляску с белым кружевным верхом и цинковую ванночку — и гордо вручил Арине. Про дела же рассказывал чуть ли не меньше Давыда. Сводил все к светской болтовне, забавным завиральным сплетням и анекдотам. Как-то признался, что Давыд запретил ему рассказывать Арине о работе, чтобы та не разволновалась.
Чаще всех забегал Ангел. Чуть ли не каждый день — то на обед (Давыд смотрел неодобрительно, но сам подкладывал Ангелу супа или каши), то вечером, освободившись. Вот этот рассказывал все, что видел, — в красках и деталях. Правда, в его историях он всегда был героем, а остальные — восхищенным хором, но что поделаешь — мальчишка.
Новый Год справляли по-семейному, за чайным столом. Выпили чаю с пирогом, дождались полуночи и легли спать. Арина с Белкой пытались вытолкать Давыда к Моне, чтоб хоть повеселился, — но тот сказал, что будет скучать и волноваться.
Моня пришел сам, утром первого числа. Раздал подарки, устроил суетливую праздничную обстановку на пустом месте, одним фактом своего присутствия, от пирога отказался, клятвенно обещал Арине устроить в ее честь большой бал, как только будет возможность, — и убежал.
Ангел же пришел в обед второго января.
Когда Давыд вернулся, перед Ангелом стояла миска щей с куском мяса, а сам гений сыска разглагольствовал о ночной операции.
— А Мануил Соломонович сказал Николаю Олеговичу, чтоб не шел. Мол, не надо ему этого, потом жалеть будет. И Леокадия Викентьевна туда же, не ходи, мол. А он ни в какую. И вообще, говорит, по-хорошему, эти склады — его дело. Потому что Особый след — Особым следом, а имущество со складов вполне обычным путем тырят.
Давыд прошел к столу, рассеянно поцеловал жену и взял кусок хлеба.
— Руки вымой, — вздохнула Арина и обеспокоенно оглядела мужа: — Ты что такой серый?
— Да устал как черт, — он грузно уселся на стул, — прямо с утра в барскую усадьбу вызвали. Как делишки — как детишки… все как обычно. Смешно, но он больше про тебя спрашивал, чем про меня. Похоже, вы с маленьким теперь главные герои этой оперетки. Как он, кстати?
— Лягается, как жеребец.
— Это он молодец! Мужчина должен уметь драться! — Давыд притянул к себе Арину, положил руку ей на живот.
— Но не с родной же матерью!
— Да, тебе этот конфеток передал. Говорит, от них мозг развивается. И это… вместо папирос. Не знаю, что за конфеты — никогда таких не пробовал. Этот расхвастался, мол, новинка, нигде пока таких нет, чуть ли не во Львов за ними ездил.
— Да врет, как всегда.
— Ну ты не бойся, я одну съел — до сих пор жив. Нормальные конфеты. Только вкус непонятный.
— А на обертке что пишут?
— «Конфета-загадка». Загадочные они.
— Да что там за загадка? Лимонные, кисленькие, — подал голос обиженный невниманием Ангел. — Карамельки и карамельки.
— Я же говорю, врет. Будет он за карамельками во Львов мотаться, — улыбнулась Арина, разворачивая конфету. — Но ничего так, вкусные. И картинка забавная — с медведиком.
— А у меня с самолетом была, — опять встрял Ангел. — Там еще загадка про него.
— О! Точно! Тут про медведя:
Косолапий лохматий
Мед люблю собi шукати,
Цiлу зиму люблю спати
Вiдгадай, як мене звати.
Давыд аккуратно расправил фантик.
— На стенку повесим, пусть маленький читать учится. И картинку смотрит — забавная.
— А хотите, я еще разных выпрошу?
