Отшельник. Роман в трёх книгах - Александр Горшков

— А почему ты не допускаешь, что кого-то тянет не в море, как твоих предков, и не в тундру за нефтью, как тебя в молодости, а в монастырь? — Любовь Петровна старалась сохранить спокойный рассудительный тон. — Согласись: шли ведь зачем-то туда люди, и не единицами, не десятками…

— Шли! — Смагин снова стал резким, схватив жену за руку. — Не знаю, зачем они туда шли, но шли, согласен. Только согласись и ты: все это было раньше, а не теперь, когда на дворе двадцать первый век, когда компьютерные технологии вытеснили последние остатки всякого мракобесия и веры в разные сказки о чудесах.

Тогда было одно, теперь все совершенно другое. Еще немного — и Интернет полностью овладеет не только умами, но и душами людей. Он уже владеет ими. Неужели сама не видишь? Там теперь все: газеты, журналы, бизнес, церкви, знакомства, секс — все! А дальше будет еще больше, чем все.

Он хлебнул теплого чая и задумался.

— Нет, я допускаю: кто-то вырос в глубоко религиозной семье, сохранились какие-то родовые традиции… И себя я не считаю таким уж безбожником, помогаю храмам отстраиваться, восстанавливать, что разрушили. Награду, между прочим, имею за эту помощь. Ты вот ходишь в церковь — ну и ходи, я ничего не имею против. Но когда я не благодаря богатым дядям и тетям, а своим трудом, упорством, ценой всей своей жизни добился признания в обществе, успеха, когда есть солидный бизнес, связи, партнеры, планы, проекты — кому все это передать? Для кого все это? Для чего мы старались, чтобы наши любимые двойняшки получили престижное образование, увидели мир — не комнатушку в студенческой общаге с общим туалетом и душем на весь этаж, а настоящий мир: красивый, счастливый, богатый? Для чего? Чтобы все это сгноить в монастыре? Или отдать монастырю? Не знаю только, что они со всем этим делать будут. Да и нужно ли оно им? Эх, Надька, Надька, ну и удружила ты родному отцу. Удружила, ничего не скажешь. Никогда бы не подумал, что из тебя вырастет такая недотепа, эгоистка. Не думаешь ни об отце, ни о его авторитете, ни о родных людях — ни о ком. Только о себе. Да и о себе не думаешь. Выдумала себе сказку о душе какой-то — и живешь ею…

И тяжело вздохнул.

Выкван

В дверях гостиной показалась фигура стройного молодого мужчины.

— Что, Выкван? — повернулся Смагин.

— Хозяин, хочу напомнить, что через полтора часа у вас намеченная встреча с людьми из центра, — четким голосом сказал тот. — Машина сопровождения и охрана будут через сорок минут.

— Спасибо, — Павел Степанович одним глотком допил свой чай и встал из-за стола. — Пойдем собираться. Заодно расслабь мне голову, от всех этих проблем и разговоров она у меня как чугунок.

Тот, кого звали Выкваном, для многих, в том числе и для ближайшего окружения господина Смагина, был таинственной, загадочной, даже мистической личностью. Высокий, стройный, выносливый, физически крепкий, всегда безукоризненно одетый, опрятный, с раскосыми глазами, выдававшими в нем не то азиата, не то уроженца северных земель, он был для Павла Степановича гораздо больше, чем главный референт. Он был его правой рукой, советником, телохранителем, его вторым мозгом — даже не мозгом, а мощнейшим суперкомпьютером с колоссальной памятью, невероятными аналитическими способностями, оценками, прогнозами и алгоритмами всего, что происходило вокруг. Кроме того, он был единственным человеком, кому Смагин всецело и безоговорочно доверял свое здоровье, ибо никто другой, кроме Выквана, не мог воздействовать на него так благотворно, владея только ему ведомыми приемами и средствами нетрадиционной медицины.

Да и Выкваном его имел право называть только Павел Степанович Смагин. Для всех остальных он был Владиславом Чуваловым — личностью абсолютно неприкасаемой, подчиненной лишь хозяину и преданной ему собачьей верностью.

Жил он рядом с особняком Смагина в небольшом, но оригинальном домике, построенном в виде стилизованного шатра или юрты, окруженной со всех сторон чуткой сигнализацией и системами наблюдения. Кажущаяся скромность обстановки внутри самого жилища этого молодого хозяина компенсировалась изысканностью дизайна: камины, отделанные дорогим гранитом и мрамором, развешанные по стенам оленьи шкуры и рога, старинное оружие, загадочный цвет дорогой обивки стен — пурпурный, с золотистым оттенком… Все комнаты, кроме одной, соединялись между собой, словно перетекая одна в другую, как река через пороги. И лишь в ту, единственную комнату, изолированную от всех остальных, имел право войти только один человек — сам Выкван, совершавший здесь свои таинственные обряды, заряжавшие его той энергией ума и тела, перед которой были бессильны все противники.

Этой комнаты никто не видел и не мог увидеть. Она находилась в центре оригинального дома-шатра, строго под его куполом, где, по легендам народа, к которому принадлежал Выкван, концентрировалась космическая энергия, а контакт с ней вводил человека в прямое общение уже с ее носителями, делая неуязвимым того, кто был посвящен в эти мистические тайны. Всем, кто переступал порог дома, комната-невидимка подставляла лишь свои наружные стены: вход же туда был один — через глубокий подземный коридор, охраняемый Альдой — на удивление смышленой и в то же время чрезвычайно свирепой северной лайкой, преданной своему хозяину так же безгранично, как сам Выкван был предан Смагину.

Выкван вел не просто аскетический, а суровый образ жизни: у него не было семьи, он не был замечен в веселых компаниях, корпоративных пирушках, собиравшихся в элитных ресторанах и ночных клубах. Женщин в его близком окружении — ни тех, которые имели на него свои виды, ни тех, которыми он бы увлекался сам, — у него тоже не было. Злые языки болтали, правда, всякое, но все это были досужие домыслы без всяких доказательств и фактов.

Он постоянно тренировал свое тело специальными упражнениями и техниками, о которых не знал никто. Он строго контролировал питание, не доверяя никому приготовление пищи: готовил себе сам — и тоже по лишь ему ведомым рецептам, с добавлением редких трав, настоек, отваров, наделявших его постоянной бодростью, выносливостью, трезвостью ума.

***

Кто же был этот загадочный человек? Как он вошел в судьбу Смагина? Всю правду о нем мог рассказать только сам Павел Степанович, но между ним и Выкваном был свой кодекс молчания, согласно которому тайна их отношений не подлежала огласке. Не знала всего даже Любовь Петровна, молодая жена Смагина, впервые увидевшая Выквана, когда тот стал уже юношей. Сам Павел Степанович увидел его значительно раньше, во время своей очередной геологической экспедиции в далекую тундру. Как раз там к геологам, ютившимся в холодных палатках, прибился этот странный мальчик с раскосыми глазами, которые смотрели на всех не по-детски взрослым взглядом, светились странным светом, даже огнем, завораживавшим всех, на кого он был обращен, наводя одновременно оцепенение и страх.

Местный проводник-тунгус, знавший не только здешние болота, но и местные наречия, обычаи, объяснил молодому инженеру Смагину, руководителю экспедиции, что мальчика, поселившегося у геологов, звали Выкван: в переводе — «камень». Потом объяснил, почему именно. С его слов, когда мальчик появился на свет, имя для него выбирали путем гадания на подвешенных предметах, принадлежащих матери. Собравшиеся в чуме тунгусы стали выкрикивать имена умерших родственников, внимательно следя за тем, какой предмет качнется первым. И когда качнулся подвешенный камушек, было решено назвать новорожденного младенца «камнем» — Выкваном. С этим именем он и рос.

Ему было лет семь, когда он впервые появился в лагере геологов, став для них, спустившихся сюда на вертолете с большой земли, чем-то вроде дикого зверька, не знавшего ничего: ни вкуса конфет, ни запаха пшеничного хлеба, ни слов. С геологами он общался языком жестов и мимики, а со своим соплеменником-проводником — странными звуками, меньше всего напоминавшими человеческую речь.

А потом… Потом начались странные явления, напрямую связанные с этим загадочным гостем. Разузнав через проводника, что интересовало геологов, мальчик стал показывать на карте именно те места, где разведка подтверждала месторождения природного газа и нефти, причем немалые. Геологи брали маленького дикаря с собой на вертолет, откуда тот снова и снова безошибочно указывал точки, обозначенные на карте. Вскоре он стал для небольшой экспедиции чем-то вроде компаса, талисмана удачи, без которого не проходила ни одна разведывательная работа. Геологи забрали мальчика к себе, взяли его на свое полное содержание и довольствие, в то же время договорившись держать язык за зубами и не докладывать начальству, ждавшему экспедицию на материке, о своем помощнике, едва не каждый день удивлявшего заросших бородачей-первопроходцев новыми и новыми способностями. Он не только безошибочно определял места залежей нефти и газа, но и приводил геологов туда, где водилось много икряной рыбы, так необходимой в скудном рационе жителей северных широт. Одним прикосновением своих теплых, слегка шершавых ладошек он снимал у занемогших участников экспедиции любую боль, избавлял от лихорадки, восстанавливал силы.