Очерки по истории архитектуры Т.2 - Николай Брунов

Латитудинальная церковь (рис. 299) делится на три основные части: растянутое вширь главное помещение для молящихся, к которому примыкает со стороны входа открытый портик, а с противоположной стороны — алтарь, состоящий из среднего помещения с апсидой, в котором находится главный алтарный жертвенный стол, и двумя дополнительными помещениями по сторонам.

Контраст между Софией в Константинополе и месопотамскими латитудинальными церквами колоссален. Прежде всего он проявляется в основной проблеме архитектуры — соотношении пространства и массы. Бросается в глаза глубокое различие тонких стен Софии, совершенно незначительных по сравнению с ее гигантским внутренним пространством, и толстых массивных стен месопотамских церквей (рис. 300), которые крепко охватывают и сжимают внутреннее пространство, кажущееся тесным по сравнению с такой утрированно телесной оболочкой. Внутренность месопотамских церквей (рис. 301) резко отделена толстыми стенами от окружающего и замыкается в себе, что подчеркивается, кроме того, почти полным отсутствием наружных световых пролетов, имеющихся в очень незначительном количестве, совсем маленьких и помещенных высоко под самыми сводами на коротких сторонах главного зала. Вместе с тем внутренность месопотамских латитудинальных церквей расчленяется на ряд совершенно замкнутых в себе и отделенных друг от друта толстыми, массивными стенами помещений. Трудно представить себе более сильный контраст, чем между месопотамским замкнутым и разъединенным внутренним пространством и внутренностью Софии, которая огромным количеством широких пролетов связана с пространством вне здания и в которой отдельные нефы и другие подразделения внутренности открываются друг в друга огромными сквозными пролетами, связывающими их в одну единую и цельную композицию внутреннего пространства. Месопотамская церковь очень сильно напоминает ассирийскую архитектуру и особенно дворец Саргона в Хорсабаде, в котором вся внутренность членится на отдельные, совершенно замкнутые помещения, перекрытые полуцилиндрическими сводами, опирающимися на толстые стены. Сравнение внутреннего вида месопотамской церкви (рис. 301) с внутренностью помещений хорсабадского дворца (рис. 377) особенно ясно вскрывает сильно выраженный пещерный характер латитудинального зала. Эта пещерность усилена глубокими погребальными нишами, которые вделаны изнутри в толщу стен латитудинальной церкви и которые делают ее похожей на катакомбу (ср. рис. 264). Внутренняя сторона входного пролета, видного на рис. 301 слева, обработана совершенно сходно с соседними нишами, так что и вход играет в архитектурно-художественной композиции здания совершенно ту же роль, что и ниши. Они сильно углубляются в массив камня и наглядно показывают его колоссальную толщину, уподобляя его скале, в которой вырыта пещера. При этом пещерное восприятие является господствующим и не ослабляется никаким членением ордерами, как мы это видели в Нимфее в Ниме (рис. 165). Пещерным характером отличаются и алтарные отделения и входной портик. Особенно характерны наружные столбы портика, которые несут свод и которые происходят от столбов римской арочной ячейки. В месопотамских церквах они утратили всякую тектонику. Очень толстые и неправильные по форме, столбы совершенно затирают своей массой не только пролеты, которые они ограничивают, но и пространство портика: Перед нами примитивное пещерное восприятие, напоминающее не только восточно-деспотическую архитектуру, но даже пещеры эпохи доклассового общества, и целиком ориентированное на примитивную психологию восточновизантийского крестьянства.

Особенно важно плановое решение центрального зала, занимающего господствующее положение в здании (рис. 299). Представим себе, что мы входим в него. Свободное пространство открывается перед нами направо и налево, а спереди и сзади — растянутые вширь стенки. В середине задней стены ничем не выделенный пролет, через который мы вошли, а в середине передней стены вход в главную часть алтаря, богато разукрашенный и этим сильно выделенный. Латитудинальная пространственная форма соответствует плоской форме человеческого тела, которое передняя и задняя стенки как бы зажимают между собой. Благодаря этому сама архитектурная форма заставляет зрителя принять натянутую стоящую позу, руки по швам, перед передней алтарной стеной и особо выделенной дверью главного алтаря, называемой царской дверью. Это плановое решение восходит к тронному залу дворца в Вавилоне (рис. 375), в котором место церковной царской двери занимает трон царя в небольшой нише. Весь комплекс глубоко внедрившихся на деспотическом Востоке представлений о царе и царской власти был в восточновизантийских монастырях перенесен на царя небесного. Главная алтарная дверь в известные моменты богослужения открывалась, и через нее было видно помещение главного алтаря с алтарным столом посредине. А алтарный стол, по представлениям восточного христианства, есть престол, т. е. трон, на котором невидимо сидит божество. (Эта композиция, встречающаяся также и в византийской живописи для изображения неизобразимого высшего божества, называется гетимасия, по-русски — «престол уготованный», и состоит в изображении алтарного стола, на котором лежит крест и Евангелие и на котором мыслится невидимо восседающим божество.) Собрание верующих в латитудинальном зале было похоже на собрание подданных перед тронным залом царя. Архитектурная форма зала заставляла человека, вошедшего в него, принимать натянутую, стоячую, культовую позу перед царем. Когда входило несколько человек, то они становились в ряд перед алтарной стеной, на что их толкала опять-таки латитудинальная форма зала, оставлявшая свободное пространство по сторонам стоящего в нем человека и своей латитудинальностью толкавшая людей на то, чтобы образовать ряд, а при большом количестве народа — параллельные ряды перед алтарной стеной, выделенной и в архитектурном и в смысловом отношении царскими дверьми. Эта глухая алтарная стена является зародышем позднейшего иконостаса.

Обусловленная ориентацией на психологию крестьянина тенденция месопотамских церквей дать в виде образа восседающего на троне небесного царя конкретную святыню для поклонения особенно ярко выразилась в характерном стремлении к материальности наружного массивного блока церковного здания. В противоположность расплывчатости и неопределенности наружного оформления Софии и полному господству в ней внутренних помещений, в восточной школе византийской архитектуры постоянно очень сильна тенденция к подчеркнутому выделению наружного блока, служащего своего рода каменным футляром над святыней и вместе с тем заменяющего ее и выражающего ее наружу на упрощенном и доступном всякому языке конкретных и материальных каменных массивов, которые резко противопоставлены окружающему, без всяких промежуточных колоннад, перистильных дворов, портиков и переходов.

Вся концепция латитудинальной месопотамской монастырской церкви совершенно отличается от константинопольской Софии. В столице утонченно-аристократическое представление о божестве как о духовной силе, которая проявляется в истории мира, символически изображаемой в богослужении, обосновывает божественное происхождение царской власти и единство империи. В восточной провинции представление о небесном царе и о церковном здании, как его тронном зале, в который можно приходить, чтобы просить о своих нуждах, соответствует иконам в живописи и приспособляется к более примитивной психологии крестьян, для которых в условиях феодальной эксплуатации крепостного труда нужно было создать конкретную святыню для поклонения.

Между двумя очерченными крайними выражениями в архитектурном плане двух полюсов византийского мировоззрения существует множество переходных форм, которые особенно характерны для большинства произведений византийской архитектуры.

Brunoff N. Űber den Breitraum in der christlich-orientalischen und der altrussischen Kunst (Műnchener Jahrbuch fur bildende Kunst, IV), 1927; Baumstark A. Ein Alterskriterium der nordmesopotamischen Kirchenbauten (Oriens christianus N. F. V), 1915.

Сирийские базилики V–VI веков

В Сирии образовался самостоятельный вариант базиликального церковного здания (рис. 302 и 303). Его источники лежат в римских древнехристианских базиликах IV века, определивших основную схему сирийских базилик, в которых, однако, столичные архитектурные идеи подверглись очень значительной переработке на основе принципов восточной школы византийской архитектуры, продолжающей восточную школу римской архитектуры. Консерватизм сирийской архитектуры сказался в том, что в ней еще в V и VI веках господствует базиликальный тип, который в Константинополе в это время встречается только в виде исключения (базилика Студийского монастыря). Сирийские базилики были родоначальниками, с одной стороны, романских храмов Западной Европы (см. т. III), а с другой стороны, ранних базилик Кавказа (см. следующую главу).