Терпень-трава - Владислав Вишневский

– Я думаю, Михалыч, ты просто вырос. Не деньги для тебя, а уже ты для них нужен. Твой общечеловеческий статус требует, сознание теребит. Тут, наверное, одно из двух: или ты потребляешь деньги, наращивая и прибавляя, или ты создаёшь какой-то другой продукт. Пожалуй, больше морального свойства.

– Вот! Так что именно, Палыч, что? Это меня и беспокоит?

– Так беспокоит или интересует?

– Конечно, интересует… Не придирайся. Мне и так, понимаешь, хреново. Говори, Палыч, что посоветуешь? Твоё слово для меня, поверь, очень важно. Очень! Быть ещё одним председателем совета директоров мне уже скучно. Я объелся этим шоколадом. Не интересно. Я теряю смысл своей жизни… Те-ряю! Понимаешь? Что?..

– Знаешь, что бы я сделал на твоём месте?

– Да, конечно, потому и спрашиваю, что?

– Я бы вернулся домой. И не в Москву, а к себе на родину. В твою деревню или посёлок… Ты где, кстати, родился?

– Я?! Под Самарой, в деревушке захудалой. А что?

– Это обидно, что захудалой! Туда и вернись. Это мой совет. И не руководителем первым или прямым, а организатором развития жизни. Поверь, я на себе это испытал, там будет много интересной и порой трудной работы – ты не представляешь! Но все движения в сознании людей, в улучшении их жизненного пространства, от бытовых до производственных… дорогого стоят. Главное, ты найдёшь именно то, для чего мы с тобой, мужики, в принципе, сюда и пришли.

– Ты имеешь в виду смысл жизни?

– И его, наверное. Смотри сам: ты так много в жизни успел для многих, наверное, сделать, не перечесть всего… Так?

– Да, это так!

– А вот родового гнезда не имеешь… А оно, как ты уже чувствуешь, может быть только на родине. На малой. Там, где ты родился. Вот и вернись туда, привнеси свои мысли, деньги, душу, энергию…

– Слушай, Палыч, я тобой восхищаюсь! Как у тебя это просто и понятно… Почему я сам до этого не додумался?!

– Я прошёл уже это, переболел. И натолкнулся-то случайно…

– А ты поможешь мне?

– Я? В чём помочь?

– Ну, это… Начать там… В моей деревне

– Не знаю… – растерялся я. – А Мишель у тебя где учится будет, за границей?

– По твоей логике нет. Там же, естественно, в деревне.

– А как быть с хорошей учёбой? – спрашиваю.

– Так мы их привезём – учителей. Образование и культуру поднимать будут. А на стажировку – в солидные фирмы. Как в лучших домах «Лондона».

– Вот это правильно. Ты правильно всё понял.

– Ну, так! Я всегда слёту схватывал! Первым всегда был. Сейчас, по-твоему примеру хочу… Как тот Петр I, когда Россию начинал поднимать, так и мы с тобой начнём, только с деревни. Начнём, а?

– Я уже пытаюсь.

– Я помогу. И ты мне. Ладно, Палыч?

– Подожди так сразу. Ты очень сложные вопросы поднимаешь. Во-первых, для себя самого. Во-вторых, для твоего бизнеса. В-третьих, для твоей семьи. В-четвёртых, для своей деревни. В-пятых, для страны… Подумай хорошенько, прежде чем подписываться. Много сил и денег вгрохать придётся. Помощники хорошие нужны. Не рвачи и прохиндеи, а пусть и за деньги, но наши люди… Как мы с тобой, как твой Мишель, как многие… Но ты с ними просто не знаком. Они около земли живут. На земле… Я тебя не очень рассмешил патриотикой?

– Ты что, Палыч, какой насмешил!.. Я просто осмыслить такой масштаб пытаюсь… Но всё правильно. Так и я где-то, смутно, на подкорке чувствовал. В среду нужно вкладывать, в инфраструктуру… В людей… Но не в ту, в которой я обитал. Она уже обустроена. А вот твоё предложение другие направления открывают, другие горизонты… Палыч, дорогой ты мой, – забурлил восторженными нотками голос в трубке. – Я тебе откровенно скажу: они мне нравятся. Может, даже больше, чем нужно. Но нравятся. Ты понимаешь, Палыч, в этом есть мужской смысл. Что-то настоящее такое… Главное. Будто с медведем вдруг выйти побороться… Это, Палыч – я пробовал! – не передать! Я потом тебе расскажу… Такое, я чувствую, можно создать! Ооо… Дух захватывает. Я просто рад. Как давно уж, Палыч, не был…

– Только смотри, Николай Михалыч, – перебиваю. – Всё это делать нужно не ради славы, и не ради себя самого – запомни! – а вопреки всему и, конечно же, благодаря местным условиям. Поднять место, как бы отблагодарить, до задач и возможностей третьего тысячелетия.

– Да мы с тобой ещё и лучше всё сделаем… Лучше.

– Ну-ну! Подумай, я говорю. Очень хорошо подумай. Обратного хода не будет.

– Это я понимаю. Ладно, Евгений Павлович, подумаем. Обязательно. И ты тоже подумай. Ты нам нужен. И мне и Мишелю. Он вообще от тебя в восторге. Я знаю! Что интересно, раньше я в нём такого не замечал – ребёнок и ребёнок – а в нём какая-то рассудительность уже есть, мудрость. Я таким в его годы не был. Это точно. В нём это с твоим знакомством, Палыч проявилось…

– Да ладно, с моим… Таким он и был. Только раскрыться ему негде было. А тут… Что ты хочешь – другое поколение, другие результаты. Да и чьи в нём, извините, гены, а?

– Гены, это да, – вновь гордостью забурлил голос. – Это уж точно мои. И Элины, конечно.

– Ну вот…

Разговор перебивает громкое, с нарастанием, завывание перегретого автомобильного двигателя, где-то на подъезде к нашей конторе… Как звук пикирующего самолёта. Или вой стиральной машины, в которую вместо белья сунули ящик гвоздей… Натужное верещание наконец благополучно оборвалось – не взорвалось! – возле самого крыльца… Тут же, не по автомобильному звонко чвякнула дверца, загремели торопливые шаги, скрипя разбуженными под собой половицами… Ввалился потный и взъерошенный Арсентий. «Арсентий! О!..» Именно он, в прошлом бородатый леший с заброшенного санатория-профилактория. Сказать, с не видимого страной окаёма жизни. Улыбаясь, встал на пороге…

Правда и лицо, и взгляд были несколько не обычными, вернее не спокойными… Бросался излишний вроде бы блеск в глазах, заострившиеся скулы – похудел парень, мелкая небритость это подчёркивала, ещё и улыбка… Странная, не странная – необычная. Не заболел – ли? Но движения порывистые, резкие, не вялые… Пожалуй, не болен. Давно не виделись?! Мало знакомы?!

– Ну всё, бывай, Николай Михалыч, – не очень кажется тактично обрываю разговор. – В общем, думай. Звони. – И услыхав ответное: «Да, конечно, Палыч. Днями жди звонок», я отключился. Поднимаясь из-за стола, иду навстречу таёжному гостю.

Дружески поздоровались, с удовольствием оглядывая друг друга – действительно давно не виделись. Месяц уж или больше!.. Это и не важно. Важно, что очень хорошие, дружеские впечатления остались от случайного знакомства. И случайного ли?! Кстати, я давно ловлю себя на мысли, что мои, например, удивительные случайности, всегда имеют какую-то странную, но увязывающуюся с логикой перпендикулярную закономерность. Планирую одно, решать приходится совсем другое. Словно играет кто со мной! Странно! Когда я, в очередной раз удивившись такому наблюдению, пытаюсь всё же развязать событийный узел, хорошо вижу выглядывающую, спрятавшуюся там логику… Пусть и странную, на мой взгляд, непонятную, часто абсурдную, но логику. А может, я просто хочу её там видеть?! Что тоже логично. Но обычно отмахиваюсь, мол, относительно себя всегда всё сложно, потому что очень всё объективно-субъективно.

Усаживая его на один из стульев, спрашиваю:

– Как там твоё таёжное хозяйство, стрелки-белки, речка с рыбками?..

– Нормально всё, Палыч. Спасибо. Как у вас?

– Тоже всё хорошо. Кстати, должен тебе сказать, сильный ты след у ребятни своим гостеприимством и особенно ночным костром тогда оставил, и концертом, конечно! Это правда! Очень часто они это вспоминают. Особенно костёр. Здорово всё получилось. Узнают, что ты здесь, очень обрадуются. Кстати, мы – всё! – школу в этом году открываем, и даже учителя к нам приехали! Представляешь!

– Что ты говоришь! Вот это действительно для ребят здорово, очень. Да и вообще… Поздравляю! Сколько она не работала, стояла?

– Почти семь лет!

– Ой-ёй-ёй! Выпуск, считай!

– Да! Разъехались все, всё забросили… И школу, и библиотеку, и клуб, и… Всё.

– Тем более здорово, что вы открываетесь. Молодцы! Это серьёзно. И дорогу, я смотрю, ремонтируете… Неужели, Палыч, всё в жизни налаживается, а?

– У нас, вроде, тьфу, тьфу, – я постучал по столу. – Да! А дальше… Боюсь даже из раковины выглядывать. Как высунешься – так по башке и саданут. Опыт подсказывает. Спасибо уж, нахлебались. Такое впечатление, что всяческие «органы» так и настроены стричь всё под «нулёвку». А у меня же – люди! Дети! Как я им объясню, что дяди – раздевая нас – хорошего нам хотят. Да и не хочу я их души «царапать». Они – дети. У них должно быть детство… С солнцем, с речкой, с походами, кострами… Как у нас с тобой было…

– Палыч, а может так и нужно, чтобы каждый с детства бился за своё выживание? Как в природе?

– Ты что, Арсентий, серьёзно или шутишь? – Опешил я. Словно холодной водой меня, сонного, облили. Вот уж от кого не ожидал услышать такого откровенного цинизма. Взволновался. Даже вспыхнул. – Да-к какого тогда, извини меня, хрена, мы столько лет шли к вершинам цивилизации, демократии, чтобы сейчас с научно-практическим интересом наблюдать какой там ребёнок у нас выживет в вольере, а который нет?! Или ты шутишь?