Терпень-трава - Владислав Вишневский

Многие руководители, приехавшие с разных сторон региона, как раз в этом духе и выступали… Даже в резолюции совещания это записали, но… Реального оптимизма не звучало. В атмосфере совещания витало мнение, в намёках проскакивало: «Скоро новые выборы, как мы все знаем, и президентские и думские, вот они-то, как раз, и должны всё решить, всё расставить. Всем сестрам тогда будет по серьгам! Будет! Это уж точно! Как говорится, кто не с нами, тот… Для этого только нужно объединиться и подождать. Пока подождать». Как это подождать? Чего? Как? Если зерно или животноводство растёт не по политическим законам, а по естественным, биологическим и физиологическим. Нам вчера уже были нужны реальные программы развития…

Ещё нам раздали красиво оформленные бланки для добровольного вступления в несколько политических партий, в любую, на выбор. Дружно входящих в одну. Говорят, пропрезидентскую. Чтоб именно он опять к власти и пришёл. Чтоб было ему на кого потом опереться, и на кого рассчитывать…

Так я и уехал, набив портфель бумагами программ, протоколов, воззваниями, резолюциями, и прочей макулатурой, доставшейся от совещания и, конечно, адресами своих профильных коллег… Хоть это, может, я думаю, пригодиться. А вот бланки заявлений я где-то случайно, кажется, забыл. Да! Ну вот, растеряха, со мной случается такое… иногда. Где-то в гостинице, по-моему. Вышлют, может быть, я думаю, не пропадать же добру. Хотя, моих реквизитов там, на бланках, нет… Может, по отпечаткам пальцев если…

Съездил. Время зря потратил. Ещё досаднее стало, да злости прибавилось. Может, в этом и был смысл совещания? И деньги на ветер.

На подъезде к шлагбауму – мы его не стали пока снимать – встретил, конечно же, Егор Дмитрии. Наша визитная карточка, шлагбайнёр. Чисто одет, причёсан, в штиблетах. Он всем теперь представляется или начальником ШБКПСС… Что в переводе означает: шлагбайн контрольно-постовая служба села, или просто шлагбайнёром. Сам такое себе название службы придумал. Многозначительно чтоб, и серьёзно. По пыльному хвосту увидел нашу «Варьку», узнал её, улыбаясь, вышел на средину дороги, остановил. Доложил, как командующему:

– Товарищ председатель, за время вашего отсутствия в посёлке происшествиев, значитца, никаких не случилось… Только Валентина Ивановна к главе района с утречка укатила, а остальные дома. Живы и здоровы, чего и вам желают. – И добавил, как по секрету. – Есть одна очень хорошая новость. Да!

– Вот как! Ну, дед Егор, какая?

– Вот это не могу сказать. Потому как секрет.

– Как это не могу? Почему?

– А вот приедешь, сказали, тогда узнаешь.

– Кто сказал?

– Начальство, известно. Твой заместитель. Василий Кузьмич Митронов. Кстати, толковый мужик, я те скажу. Ага! – и спохватился. – Кстати, ты как съездил-то, не зря хоть, а? Как там?

– Ерунда, Егор Дмитрии. Дома лучше.

– Эт точно. Оно всегда дома душе теплее… – философски заметил. Хотел было ещё что-то добавить или развить, но остановился, оборвал себя – Вот, язви мя в душу, ты устал поди с дороги-то, а я тут тебя баснями, значитца, потчую… Не хорошо! Всё-всё! Ехай скорей, узнавай секрет.

Ну, если новость какая меня ждёт, я тем более по-газам…

А на крыльце уже Василий Митронов выглядывал. Понимаю, это наш шлагбайнёр уже по своей служебной связи в «штаб» брякнул, предупредил.

– Наконец-то приехал, Палыч, – встретил меня Кузьмич. – Здорово были. – И без перехода. – А у нас новость… К нам учитель приехал, представляешь! Да не один, с женой… Вот!

– Неужели учителя, Кузьмич! К нам!.. Приехали?!

– Да! Молодые… Из самой Москвы.

Из той академии кто-то, наверное! Вот здорово! Вот радость!! Я, конечно, надеялся, ждал… Даже какое-то время не сомневался, уверен был. Потом уж, как бы очки снял… Стал сомневаться в результате своей затеи с Москвой. Наши деревенские условия, понимал, мало кого привлечь могут. Тем более из Москвы, и уж, конечно, не молодёжь. Они сейчас с большими запросами, с широкими взглядами на жизнь, работу и вообще… И вот, надо же, приехали…

– Вот это здорово. Вот это радость. Ребята их уже видели? Знают? Где они… Где сейчас они?

– Так там же, Палыч, с ребятами они, в школе… Знакомятся вроде. Я не стал мешать, ушёл. Разговаривают. Уже полдня как… Кстати, как съездил-то, с пользой, нет?

– Да так себе… Потом расскажу… Я в школу сначала…

– Конечно, сходи, познакомься. На мотоцикле они приехали. Ага! Импортный какой-то, с коляской. Большой. Красавец! Я такой мотоцикл в кино вроде как-то видел… Ещё в клубе, когда он живой ещё был, ага! Кстати, ещё кое-какие новости у нас для тебя есть… Эй, Палыч, слышишь!

Концовка звучала уже где-то вдогонку. Я не разобрал, уже бегом подхватился. Такая радость! Пока к школе «летел», ещё одну хорошую новость заметил в конце села: чужую дорожно-строительную технику. Грейдер, каток, пару десятитонных камазовских самосвалов, прорабский вагончик на колёсах, и несколько куч песка со щебёнкой на дороге. «Ага, – понял, – это должники ремонтом дороги занялись. Молодцы. Держат слово…» Правда с задержкой на пару недель. Но есть сильное оправдание: недельный дождь и грязь потом. Это объясняет. Главное, всё же начали. Значит скоро без резиновых сапог по селу ходить будем. Обустраиваемся. Ой, обустраиваемся! Хороший морально положительный фактор. А вот и школа.

Она.

Во дворе, конечно, полно местных собак. Детвору ожидают. Ай, верные дворняги! Увидели меня, запрыгали, заюлили… «Надо будет – подумалось, – на световой день их на цепи сажать, – портят собой лицо посёлка. Зря напугать кого могут». Собаки нетерпеливо крутятся сейчас, метут у крыльца хвостами, значит, вся ребятня здесь.

Тихонько поднялся по ступенькам, прошёл, прислушиваясь…

С порога, в классе… слышались громкие ребячьи диалоги… в стихах! Ух, ты!.. Доносилось затаённое, порой со смешками, часто и вспышками смеха, дыхание зрителей. Похоже там шла репетиция то ли спектакля, то ли представления…

«Слово царя твёрже сухаря, – доносился чей-то незнакомый мне, с тонким юморком, простецким старорусским напевным говорком, молодой мужской голос, он похоже читал текст ведущего. – Пошлёть на медведя, пойдёшь на медведя. А куды деваться? Надо, Федя! Или дичь и рыба, или меч и дыба…

Я обомлел. Вытянув шею, вслушиваясь, остановился.

Я чего угодно мог ожидать, но только не такого. Не стихов. Знал, что с нашими детьми говорить можно: о жизни, о природе, о космосе, о лошадях, о собаках, о разной войне, о соотношении передаточных шестерён в коробке перемены передач трактора Т170 или комбайна Дон, или Нива, о смысле жизни… Хоть весело, хоть серьёзно… Но не о стихах… не стихами!.. Такого не могло быть, кажется. За исключением сказок Пушкина, конечно, и то малышне на ночь: «У Лукоморья дуб зелёный, златая цепь на дубе том…» А тут…

«…Вдруг, видит – птица! – Продолжал, актёрски модулируя голосом, читать чей-то мужской голос. – Лесная голубица! Сидит не таится, ружья не боится…». Чтец остановился, передавая смысловую эстафету. Возникла пауза.

Тут же несколько детских, и женский взрослый, голоса, сливаясь, кому-то с жаром, недовольно подсказали: «Теперь ты, Федот. Давай, Толян, не спи. Твои слова. Ну!» На это, как от толчка, послышался торопливый голос Толяна. Но женский его тут же остановил, поправил: «Нет-нет, не торопись здесь, пожалуйста, Толя. Ты устал – понимаешь, расстроен, раздосадован… И тебе совсем-совсем не хочется стрелять в голубицу. Но без добычи возвращаться нельзя. Поэтому, ты размышляешь сейчас – как поступить? Начинай фразу. Думай».

Толян, а это точно было он, я его уже хорошо слышал, задумчивым тоном продолжил чтение своих слов:

Вот несчастье, вот беда, дичи нету и следа…

Что-то знакомое мне в тексте слышалось… Узнаваемое. Где-то я такое уже вроде бы слышал… Угадать-вспомнить правда ещё не мог, слушал только. Толян явно вроде чесал в задумчивости затылок, в образе был. Очень похоже этому слышалось:

…Подстрелю-ка голубицу, хош какая да еда.А вообче-то говоря, голубей ругают зря…

В этом месте громкий наставительный Гонькин голос – на весь класс – беспардонно перебивает раздумчивую – в образе – фразу Федота:

«А голубей убивать нельзя, Валентина Геннадьевна. Потому что он голубь мира. Если б ворону…».

«Да, Гонечка, правильно. И ворону тоже не надо. Пусть живёт, – мягко отвечает тот незнакомый мне женский голос, – ага, Валентина Геннадьевна, значит, она, – а голос меж тем поясняет Гоньке и остальным. – А Федот и не убивает голубицу, и ворону тоже. Нет, конечно. Слушаем дальше, ребята. Продолжай Федя. Хорошо у тебя сейчас было, так. Молодец».

Но Толян, грозно, но явно не по тексту, чеканит, как гвозди в доску вбивает: «Гонька, ещё раз собьёшь меня с роли, получишь по шее, и на стол, к царю, нашинкованный вместо голубицы попадёшь. Понял?» Класс мгновенно заполнился весёлым детским смехом, и естественно, вознёй… Именно в этот момент я и вспоминаю, это же про Федота-стрельца стихи, Леонида Филатова. Но в это время тонкий Верочкин голосок перебивает мои мысли-воспоминания, отвечает толяновому Федоту. Стрельцу тому. Нежно отвечает, ласково, как неразумному ещё младенцу: