Новейшая история еврейского народа. Том 3 - Семен Маркович Дубнов

надежд, которое должно привести к разочарованию. В ликующий хор славословий по адресу венского мессии ворвался резким диссонансом предостерегающий голос Ахад-Гаама: «Спасение еврейства придет через пророков, а не через дипломатов». «Горька правда, — пишет он после первого кон­гресса, — но оно все-таки лучше легковерия. Мы должны сознаться, что собирание рассеянного народа в одном пункте — дело сверхъес­тественное. Естественным путем мы, может быть, когда-нибудь дой­дем до основания еврейского государства; возможно, что евреи со временем размножатся в Палестине и заполнят ее, но ведь и тогда большинство нации останется рассеянным и раздробленным в чужих странах. Собрать же наших заброшенных братьев со всех концов зем­ли может обещать только религия, полагающаяся на чудесное избав­ление. Если так, если еврейское государство и прекращение диаспо­ры не одно и то же, если все сводится к водворению лишь неболь­шой части народа в Палестине, то каким образом сионизм устра­нит материальное горе еврейства?» Что же касается морального горя, о котором говорил Нордау на конгрессе, то оно разно пони­мается в Западной Европе и Восточной. На Западе это — горе ас­симилированных, пораженных реакцией антисемитизма и страда­ющих от обиды отвергнутой любви; на Востоке же начинают по­нимать, что горе еврейства скрывается гораздо глубже: в необхо­димости подчинять свою национальную культуру десяткам чужих культур, по числу стран диаспоры, вследствие чего народ теряет свое лицо и становится многоликим. На Западе знают горе евреев («zarat hajehudim), от которого ищут спасения в еврейском государстве; на Востоке сознают горе еврейства («zarat hajahadut»), от которого можно отчасти избавиться путем воссоздания духовно-культурного центра в Палестине, хотя бы для некоторой части народа. Палестинофильство не менее, чем сионизм (политический), лелеет идеал ев­рейского государства и верит в возможность его осуществления в бу­дущем, но сионизм ищет в нем спасения от бедствий, ищет покоя и политического почета, между тем как палестинофильство видит в нем только надежное убежище для иудаизма, культурный узел для укреп­ления народного единства. Сионизм поэтому начинает свою работу с политической пропаганды, а палестинофильство с национальной культуры».

В таком духе откликался Ахад-Гаам в своем ежемесячном жур­нале «Гашилоах» (Берлин—Одесса, 1896-1903) на все решения сио­нистских конгрессов и на действия венского исполнительного коми­тета. На утопию Герцля в «Алтнеуланд» он ответил вышеупомяну­той критической статьей, где доказал, что ничего еврейского нет в идеальной картине герцлевского еврейского государства. Написан­ная с тонкой иронией, статья попала прямо в цель: Герцль был силь­но задет ею, а его друг Нордау выступил против смелого критика с резкой полемикой. Значительная часть сионистов в России находи­лась под влиянием ахад-гаамизма. На съезде российских сионистов в Минске (август 1902) имел большой успех доклад Ахад-Гаама о «куль­турной проблеме», которая не раз вызывала раздоры на всемирных сионистских конгрессах. Для устранения поводов к разногласию, докладчик предлагал создать общееврейскую культурную организа­цию которая находилась бы в контакте с сионистской организацией. Цель ее — «собирание нашей духовной диаспоры», наших творчес­ких сил, рассеянных в чужих литературах, от чего оскудело наше на­циональное творчество. Национальное воспитание через школу и литературу должно стоять на первом плане и в диаспоре и в Палес­тине. «Основание в Палестине одной высшей школы наук или ис­кусств, одной академии для языковедения и литературы, прибли­зит нас к цели скорее, чем сто земледельческих колоний, ибо ко­лонии суть только камни для здания будущего, а высший центр для научных сил и творческих талантов может обновить дух всего наро­да и оживить все наше национальное достояние». Однако и здесь Ахад-Гаам является строгим монистом и централистом: как Палес­тина для него — единственный истинно-национальный центр, так и древнееврейский язык — единственный национальный язык; еврейс­кая литература на чужих языках и даже на обиходном языке народ­ных масс не составляет органической части национальной литерату­ры. Этот чрезмерный ригоризм не оправдывался историческими пре­цедентами: ведь сам исторический иудаизм сохранился в различных внешних оболочках, от древней иудео-эллинской литературы и ара­мейского Талмуда до еврейско-арабской философии средневековья и «науки иудаизма» нового времени.

В эпоху новых мессианских увлечений, напоминавшую времена саббатианства, нужен был этот предостерегающий голос трезвого мыслителя, который, подобно Саспортасу и Эмдену, боролся про­тив новых утопий, усыпляющих народ и готовящих ему страшное пробуждение. Ахад-Гаам много сделал для отрезвления умов своих современников в России, которые под гнетом рабства и преследова­ний были наиболее восприимчивы ко всяким политическим фанта­зиям. Он учил, что национальное возрождение — не случайный про­извольный акт, а длительный процесс, в котором постепенно цент­ростремительные силы берут верх над центробежными. Он прояс­нил и углубил национальное самосознание, которое в политическом сионизме затемнялось шумихой конгрессных речей и дипломатичес­ких толков. Но он углубил это сознание только в одном направле­нии, не пытаясь расширить его до тех мировых пределов, которые установлены историей для национальной эволюции еврейства.

§ 37 Автономизм диаспоры как группы национальных меньшинств

Сионизм в обоих видах, политическом и духовном, исходил из принципа «отрицания голуса», т. е. из убеждения, что еврейская ди­аспора («голус», «галут») не может развиваться как единая нация, и поэтому поставил центр еврейства вне диаспоры, в Палестине. Раз­ница была лишь в том, что политический сионизм обрекал всех евре­ев вне «еврейского государства» на денационализацию, а сионизм духовный обусловливал дальнейшее национальное бытие диаспоры влиянием того избранного меньшинства, которое создаст в Палестине центр чистой национальной культуры, источник духовного пи­тания для всего рассеянного народа. Но в это же время появилась доктрина, которая установила национальный центр внутри диас­поры и признала ее жизнеспособной при условии соблюдения прин­ципа автономизма, регулировавшего всю внутреннюю жизнь рас­сеянного еврейства в течение многих веков. Это учение распростра­нялось в России и в Австрии параллельно с новым сионизмом, сна­чала в виде теории, а потом вошло в программы еврейских партий, признающих необходимость борьбы за национальные права еврейс­ких меньшинств во всех странах диаспоры[21].

Учение автономизма, или «духовного национализма», опира­ется на опыт еврейской истории всех веков, в отличие от сионизма, как результата разочарования в опыте XIX века — эпохи эмансипа­ции и ассимиляции, завершившейся реакцией и антисемитизмом. Автономизм исходит из того часто забываемого факта, что диаспора возникла гораздо раньше падения древнего Иудейского государства, долгое время существовала рядом с ним и, таким образом, является постоянным фактором еврейской истории. И древняя восточная ди­аспора, и позднейшая европейская имели свои национальные цент­ры, из которых наиболее крупные пользовались духовною гегемо­нией над остальными. Повсюду еврейство в целом, кроме некоторых совершенно отпавших частей, сохраняло свой национальный облик. В течение многих веков весь еврейский быт окрашивался в религиоз­ный цвет и старая автономия гетто сосредоточивалась вокруг сина­гоги, что дало повод новейшим идеологам ассимиляции считать ев­рейство только религиозною группою, распределенною между раз­личными нациями.