Когда герои восстают (ЛП) - Дарлинг Джиана

— Да, но есть и вторая часть твоего подарка. — я отстранилась, но он не отпускал меня, и я повела его, обняв за талию, к другому подарку, который завернула и положила на пуфик перед креслом-качалкой.

Он сел в кресло, притянув меня к себе, так что я упала к нему на колени. По дороге я схватила подарок и передала его в его руки, свернувшись калачиком на его большом теле.

Его руки дрожали, когда он открывал коробку.

Внутри лежала маленькая черно-белая фотография с УЗИ, которое Моника сделала мне две недели назад.

Фотография двух крошечных, совершенных тел, свернувшихся вместе, как инь и янь.

— У нас будут близнецы, — прошептала я на случай, если он не смог понять по фотографии УЗИ. — Похоже, они есть по моей линии.

Данте уставился на фото с такой силой, что это ощущалось в воздухе вокруг. Слезы капали из его глаз и стекали по щекам, быстро и беззвучно. Он казался застывшим, не в силах выдержать количество эмоций, проходящих через его тело.

Я прижалась щекой к его сердцу и почувствовала его бешеный ритм.

— Я всегда говорил, что я не везучий человек, — наконец пробормотал он, его горло было забито слезами, поэтому слова звучали грубовато. — Я больше никогда так не скажу.

Слезы так сильно жгли мои глаза, что мне пришлось закрыть их, когда я еще плотнее прижалась к его коленям, обвила руками его шею и прижала его к себе.

Потом мы долго плакали, тихо и сильно.

Мы пытались годами, с того первого раза на капоте Феррари в гараже, и ничего.

Два года назад мы обратились к Монике и начали гормональное лечение.

Все еще ничего.

У нас была Аврора, которая была всем, поэтому мы не позволяли этому угнетать нас так сильно, как это могло бы быть, но это было тяжело, когда я всегда хотела носить своего единственного ребенка, когда я так сильно хотела увидеть ребенка с черными волосами Данте и легкой ямочкой на подбородке.

В прошлом году мы попробовали ЭКО.

Ни в том, ни в другом случае ничего не получилось.

Поэтому мы остановились.

Я устала. Данте устал.

Даже бедная Аврора устала молиться о братике или сестренке, которые, похоже, не хотели появляться.

Мы перестали пытаться, а потом, каким-то образом, это произошло.

Я спросила Монику об этом, и она сказала, что это довольно распространенное явление. Что стресс от попыток зачать ребенка может помешать. Когда мы сдались, мы сняли это напряжение.

У меня имелась более романтичная теория.

Наши дети всегда должны были быть нашими, но, как их папа и мама, они были упрямыми и не спешили к нам.

Меня не волновали душевные страдания, которые мы пережили, чтобы дойти до этого момента. Данте научил меня, что каждое решение в жизни к чему-то ведет, ведет именно туда, где ты должен быть в данный момент.

И этот момент для нас был чудом.

— Удачи тебе, мое сердце, в следующем году получить этот подарок на день рождения, — сказал Данте после того, как мы оба успокоились и просто тихо сидели, покачиваясь взад-вперед, в комнатах наших малышей.

Я немного звонко рассмеялась, откинув голову назад, смотря на его красивое лицо и проводя ногтями по его щетинистой челюсти.

— Мне пришлось постараться, чтобы превзойти твой подарок, когда ты сделал Рору нашей дочерью на законных основаниях, но я думаю, что этим могу взять верх.

— Я не против. Более чем нормально. — он наклонился, чтобы поцеловать меня, наши губы были солеными от слез, его губы были мягкими и твердыми, раздвигая мой рот для его языка. Он целовал меня сладко, но тщательно, пока я не почувствовала его боль. — Знаешь ли ты, как сильно я люблю тебя, lottatrice mia? (пер. с итал. «мой боец»)

— Да, — сказала я, потому что знала.

Потому что Данте каждый день доказывал мне, что я достойна любви, и показал мне, как много он может дать не только мне, но и Авроре, и всей нашей семье.

— Знаешь ли ты, как сильно я тебя люблю? — спросила я его.

Его лицо скривилось в маленькой улыбке, которая была предназначена только для меня. Это не была его яркая ухмылка или демонстративная улыбка, просто этот интимный маленький завиток, который принадлежал только мне.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Да, — повторил он. — Достаточно, чтобы изменить всю свою жизнь ради меня.

— Я изменила ее ради лучшего, что когда-либо случалось со мной, — поправила я. — Это было не так ужасно, как ты говоришь.

— Я бы жил с чувством вины, если бы все не сложилось так хорошо, как сложилось, — признался он, поглаживая мой все еще плоский живот. — Фирма Горбани и Ломбарди добилась огромного успеха, так что я не полностью разрушил твои мечты стать адвокатом.

Я рассмеялась.

— Вовсе нет. Я никогда не думала, что буду известна тем, что представляю интересы преступников и мафиози, но не могу жаловаться. Большинство из них хорошие мужчины и женщины.

Это правда.

Я никогда не бралась за дело, если действительно считала человека опасным преступником, но чаще всего я без проблем брала клиентов из мафии или других банд. Недавно я представляла интересы президента мотоклуба Падшие в Нью-Йорке в суде по обвинению в непредумышленном убийстве и отмазала это как самооборону.

Возможно, я не была тем героем, каким всегда считала себя в зале суда, но я представляла тех людей, которых узнала и полюбила. Того, кем я стала. Антигероем. И это было бесконечно интереснее, чем все, о чем я могла мечтать в юности.

— Они будут гордиться тем, что их мать такой гладиатор, — сказал он мне, проведя своей большой рукой по моему животу. — Как и Рора.

— Она будет в восторге от малышей.

— Определенно, она может больше не отходить от тебя.

Я надеялась.

Спустя шесть лет после смерти матери мы все еще водили Рору на терапию, и это помогало, но мы также подарили ей мобильный телефон, чтобы она могла постоянно поддерживать с нами связь. Это помогло развеять ее тревоги, и это было простое решение.

Часто она писала нам всего одно слово. Слово, которому ее научил ее дядя Себастьян.

Insieme.

Вместе.

То самое слово, которое объединяло меня и моих братьев и сестер в детстве.

— Я подумала об именах Кьяра или Джорджина для девочек, — предложила я, вспоминая мать Данте и Бэмби. — И, может, Амадео или Якопо для мальчиков.

Если это было возможно, глаза Данте стали еще теплее от моего лица.

— Bellissima. Они идеальны. (пер. с итал. «превосходно»)

— Между прочим, капо, тебе не за что чувствовать себя виноватым, никогда. Ты дал мне две единственные вещи, которые я когда-либо действительно хотела. — я скрестила наши пальцы на животе. — Настоящую любовь и семью.

— Слащаво, — поддразнил он, а затем поцеловал.

И мне было все равно, что это слащаво, потому что это была правда.

Большую часть своей жизни я думала, что успех это деньги и карьера, что жесткая структура и следование общественным установкам сделают меня счастливой и любимой.

Правда же заключалась в том, что единственное, что приносило мне покой, это хаос.

Многие люди сказали бы, что любовь к Данте обрекла меня на ад. На самом же деле любовь к нему спасла мне жизнь. Потому что он напомнил мне, что значит быть живой.

Что действительно важно.

Я прижала наши переплетенные руки к своему животу, уткнулась подбородком в его шею, вдыхая его аромат лимонной рощи и океана, и наслаждалась этим моментом спокойствия, прежде чем родился наш новый хаос.

Данте

Наблюдать за тем, как Елена Ломбарди рожает детей, которых мы создали вместе после многих лет попыток и неудач, было самым невероятным событием в жизни.

Моя женщина была бойцом, поэтому даже когда младенцам потребовалось двадцать восемь часов, чтобы согласиться появиться на свет, она не жаловалась. На самом деле, она принимала каждый момент как подарок, ее лицо было наполнено благодарностью за то, что она может иметь этот опыт с ними и со мной. Я кормил ее кусочками льда, гладил ее потные волосы и позволял ей держать меня за руку до тех пор, пока она не сломалась.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})