Беспамятство как исток (Читая Хармса) - Михаил Ямпольский

34 Хлебников Велимир. Творения. С. 569.

35 Там же. С. 569.

272 Глава 9

Троица выступает неким разделителем, как времени, так и пространства. Она разрезает мир на два пространственных направления -- одно на север, другое на юг -- и два временных потока -- одного, движущегося в будущее, другого -- в прошлое. Переход через кряж "Троицы" оказывается символическим переходом из одного временного потока в противоположный, из реки, текущей в сторону "устья", в реку, текущую в сторону "истока". Троица Хлебникова близка хармсовской "троице существования".

Слово, понимаемое как манифестация "троицы существования", перестает быть набором фонем, следующих одна за другой в направлении временного потока. В "Апокалипсисе", например, происходит замена звучащего, темпорального слова письменным словом, которое может читаться в любом направлении. Именно на письме, способном выходить за рамки узкой хронологичности, центральный элемент слова может предшествовать первому и последнему. Св. Иоанн, создающий свое "Откровение" не как устное пророчество, но как письменный текст, может в силу этого заменять звучащее слово игрой с алфавитным порядком.

У Хлебникова также существенен акцент на письменную форму. "Перевертни" читаются прежде всего как письменные тексты, в устной форме они теряют большую часть своего смысла, ведь они возможны только благодаря перестановкам буквенных элементов на письме.

Главный смысл таких гомотипических текстов, строящихся вокруг центральной оси симметрии, -- это генерация слова не из начала, ассоциируемого с прошлым, с предшествованием, не из некоего воображаемого истока, а из середины, то есть из настоящего.

Из середины, из настоящего растут организмы, построенные по принципу тела, проникающего в четвертое измерение. Таким телом может быть дерево, растущее из зерна, или тело человека, по мнению Аристотеля, растущее из сердца. Сердце в такой схеме оказывается одновременно и центром, и "точкой настоящего".

В русской мысли конца XIX -- начала XX веков сильна тенденция "отелеснивания" слова. И это "отелеснивание" неотрывно связано с тринитарностью и с идеей некоего центра слова, истока, от которого слово растет "направо" и "налево". Возможно, наиболее полное выражение эта концепция получила у Флоренского. В статье "Магич-ность слова" он попытался показать, что акустическая форма слова является организмом, так как несет в своем физическом, звучащем объеме след того живого тела, которое его породило. Он советует

...видеть в слове организм, скажем точнее -- живое существо, отделяющееся от наших голосовых органов, рождающееся в голосовых ложеснах36.

Слово возникает, по мнению Флоренского, из самого центра, сердцевины организма, из "сердца" и несет в своей структуре такую же

________________

36 Флоренский П. А. У водоразделов мысли. М.: Правда, 1990. С. 260.

Троица существования 273

модель центральности, то есть троичности. Поскольку слово исходит из "центра", оно не говорится. Ведь говорение -- это разворачивание от начала к концу. Слово у Флоренского "прорывается", "выбухает", оно возникает не из начала, а из центра:

Нечто в человеке назрело, набухло и не может не выделиться наружу, или, иначе, выделится внутрь и направит свою действующую силу не по назначению, т. е. губительно. слово, по признанию новейших лингвистов, не говорилось, а вырывалось из переполненной сверхсознательными переживаниями груди воздушная масса, первично образующая слово, исходит из самых средоточии нашего тела...37

Отсюда сравнение слова с семенем и специфическое представление о генерации дискурса. Дискурс порождается не от предшествующего элемента к последующему, он возникает в результате дробления, расщепления слова. Слово, как и тело человека, оказывается гомотипическим образованием, поддающимся рассечению:

...слово подвергается процессу, который трудно не назвать кариокинезисом, клеточным дроблением слова как первичной клетки личности, ибо и сама личность есть не что иное, как агрегат слов, синтезированных в слово слов -- имя38.

Кариокинезис распространяется и на синтаксические структуры, которые также возникают в результате дробления сердцевины на подлежащее и сказуемое:

...процесс дробления идет все далее и далее, амплифицируя слово, выявляя и воплощая сокрытые в нем потенции и образуя в личности новые ткани...39

Эта идея слова-семени в России была обоснована Потебней, который видел во "внутренней форме" слова (понятие, позаимствованное у Гумбольдта и сходное с греческим "этимоном") нерасчленимое смысловое единство, которое как бы прорастает в множественность значений40.

Последователь Потебни А. Ветунов, цитируемый и Флоренским и Лосевым, построил свою грамматику русского языка вокруг метафоры семени. В восторженной рецензии на его учебник, написанной Флоренским, философ так излагает концепцию слова Ветунова:

Возьмем слово подлиннее, напр. "сто", -- в нем зерно уже раскрылось (развернулось) в корень (ст) и маленький росток (о), изменчивый, гибкий (ст-а); в слове "вода" этот росток еще более гибкий (вод-ы, вод-е, вод-у, вод-ою). В слове "вод-н-ый" обозначился уже между корнем и ростком, переходящим в колос, стебелек -- н. -- С появлением этого последнего переменилась и категория слова: из существительного выросло прилагательное41.

______________________

37 Там же. С. 270.

38 Там же. С. 271.

39 Там же. С. 271.

40 Потебня А. А. Мысль и язык // Потебня А. А. Слово и миф. М.: Правда, 1989. С. 97-98.

41 Флоренский П. [Рецензия] Новая книга по русской грамматике // Священник Павел Флоренский. Соч.: В 4 т. Т. 2. М.: Мысль, 1996. С. 683.

274 Глава 9

Флоренский целиком соглашается с моделью Ветунова, у которого слово буквально рассекается посередине и дает из сердцевины новый морфологический росток. То, что Хармс назвал бы "препятствием", здесь действительно порождает феномены42.

7

Гомотопический текст, прорастающий из середины, может, как я пытался показать, приобрести форму разрезанного словесного тела43. В таком случае текст "растет" из сердцевины, как из раны, из рассеченного покрова, из хребта, разделяющего текст и выбухающего наружу. Андрей Белый, например, превратил "внутреннюю форму" Потебни в то, что он назвал "словом-термином" -- то есть однозначным семантическим ядром. Он утверждал, что "слово-термин -- костяк"44. Флоренский называл "костяком" звуковую форму слова45. Костяк -- это нечто подобное оси зеркального рассечения, линии центра слова46.

__________________

42 Роль "препятствия" на уровне синтаксиса может играть "связка". Сергей Булгаков переносит ту же темпоральную модель в форме триады на более высокий синтагматический уровень. Пытаясь обосновать тринитарность человеческого духа, он видит ее в самой форме человеческого мышления, собственно в синтаксической форме суждения:

...человек в известном смысле сам есть суждение, и жизнь человеческого духа есть непрестанно развивающееся и осуществляющееся суждение: я есмь нечто, некое А. Точнее надо выразить порядок суждения так: я нечто есмь, Я--А есмь... (Булгаков С. Н. Трагедия философии // Булгаков С. Н. Соч.: В 2 т. Т. 1. М.: Правда, 1993. С. 391). (Булгаков заимствует это у Гегеля: "Живое существо есть умозаключение, моменты которого суть в себе самих также системы и умозаключения". -- Гегель Георг Вильгельм Фридрих, Энциклопедия философских наук. М.: Мысль, 1974. С. 406.)

Связка "есмь", не имея собственного содержания, придает существование эфемерности я и не-я, соединенных в суждении. Логически Булгаков переносит связку в конец суждения, в отличие от Св. Иоанна, перенесшего "я есмь" в начало имени. Но по своему значению "есмь" Булгакова занимает центральное место, без него невозможна никакая реальность, оно порождает мир слова, в той же степени, что и мир вообще: "Бытие мыслимо лишь как связка..." -- пишет он (Там же. С. 398).

43 Такой "центральный" смысл, возникающий из оси рассечения, характеризует скрижали завета, данные Богом Моисею. Каббалистический комментарий утверждает, что Бог разделил таблицы на две, подобно тому как разделил на два параллельных ряда сефиротичес-кое древо. Моделью такого разделения считается жертва Авраама, выполненная по указанию Бога:

Господь сказал ему: возьми Мне трилетнюю телицу, трилетнюю козу, трилетнего овна, горлицу и молодого голубя. Он взял их всех, рассек их пополам, и положил одну часть против другой; только птиц не рассек (Исход, 15, 9--10.)

Рассечение животных якобы означает парные сефирот сефиротического древа, птицы -- центральные сефирот. Парные половины соответствуют пальцам двух рук и скрижалям, в месте рассечения которых образуется особое напряжение, называемое в каббалистике "единый завет" (Brit Yachid) (KaplanAryeh. SeferYetzirah. The Book of Creation. York Beach: Samuel Weiser, 1990. P. 33--35). Смысл строится по модели рассеченного тела и возникает в разрыве словесного текста.

44 Белый Андрей. Магия слов // Белый А. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994. С. 134.