Финиш - Кейт Стюарт

Он кивает в сторону мисок.

– У тебя снежное мороженое тает.

От досады у меня вырывается стон, но решаю, что с этим спором можно обождать. Я не спешу, да и выуживать у него подробности того, чем он делиться не хочет, слишком трудно.

Зачерпнув мороженое, подношу ложку ко рту и издаю стон, когда сладкий крем тает на языке. В глазах Тобиаса вспыхивает любопытство.

– Один разок, ради меня?

Он кивает, ласково водя костяшками пальцев по моему животу, а потом опускает свитер. Когда я подношу ложку к его губам, Тобиас открывает рот и от удивления округляет глаза. Не удержавшись, торжествующе улыбаюсь.

– Я же говорила!

Тобиас не мешкая берет свою миску, и мы идем к дивану. Наши пальто и перчатки висят на вешалке возле горящего камина.

Пытаюсь не злорадствовать, когда он зачерпывает снежное мороженое и что-то говорит с набитым ртом, но его сложно понять.

– Что ты там сказал, Кинг? Я вроде слышала «ням-ням, как вкусно»?

Он прищуривает глаза.

– Мне нуфно встретиться с Мафком, – прожевывая, бубнит он и жестом поторапливает меня есть свою порцию, как будто это не мне пришлось силком пихнуть ему в рот ложку.

– Тебе нужно встретиться с Марком?

Он кивает.

– Кто такой Марк?

Тобиас кивает и снова зачерпывает мороженое.

– Он работает в строительном магазине. Где припасы к снегопаду продаются. Он мой кассир.

Поджимаю губы, пока он вылизывает миску дочиста.

– В последнее время ты довольно часто там вертишься, да?

Тобиас кивает.

– Он согласился дать мне пять процентов скидки.

У меня вырывается смех.

– А Динна не будет ревновать?

Он пожимает плечами.

– Она в другом магазине работает.

– Ах ты кобель, – ехидничаю я. Тобиас доедает мороженое и жестом просит поделиться с ним. Когда он выжидающе открывает рот, я размазываю остатки липкого молока со своей ложки. Отставляю миску, и он сердито смотрит на меня, тоскливо глянув на оставшееся мороженое. Хватаю Тобиаса за плечи и толкаю на диван, а потом тщательно облизываю ему губы. Через пару мгновений он забывает о снежном мороженом и сам меня вылизывает. С припухшими от поцелуев губами отодвигаюсь и смотрю на него.

– Я люблю одомашненного Тобиаса.

– Правда?

– Не пойми меня превратно – я люблю дерзкого, властного Француза в костюме, но и эту твою версию тоже. – Прикладываюсь губами к его подбородку и чувствую, как он ложится, обхватив меня руками. – Может, даже сильнее.

Несколько часов спустя, опьянев от вина после долгой игры в шахматы, мы оказываемся на диване и смотрим на огонь в камине, а на заднем фоне гудит прогноз погоды во время вечерних новостей. Тобиас сидит на другом конце дивана, а я лежу перед ним, и он массирует мои одетые в шерстяные носки ступни. По телевизору сообщают, что завтра снега не будет, и эта новость погружает меня в легкое уныние. Внимание моего сонного Француза привлекает следующая новостная рубрика, и он резко прекращает растирать мне ноги. Когда показывают короткий, но зловещий видеоряд, который резюмирует ведущий, мы выходим из ступора, и Тобиас прибавляет громкость. Звезды новостей с гордостью объявляют себя преступниками, новой террористической организацией, и, судя по тому, как реагирует Тобиас, это может стать сигналом бедствия. Он замирает и клацает челюстями. У меня по шее бегут мурашки, когда Тобиас, сидя рядом со мной, свирепеет. Его реакция все такая же. Он до мозга костей скрытный эмпат.

Он инстинктивно тянется за мобильным, что несколько лет назад мне показалось бы странным. Его целевой направленностью всегда были корпоративные войны, но после того, как мы несколько месяцев назад расстались, его участие, место, мнение и любой возможный в будущем ход будут переходом на следующий уровень. Намеренное преимущество, но я не уверена, что он уже может его задействовать.

Когда он, бросив на меня взгляд, прячет в руке телефон и одумывается, а потом и вовсе его откладывает, я понимаю это еще отчетливее.

– Они уже этим занимаются. Тайлер и Престон, – уточняет Тобиас.

Я киваю.

– Не сомневаюсь. Но если хочешь, позвони, Тобиас, я не буду тебя останавливать. И я не просила тебя отказываться от дела.

Он выключает телевизор и устремляет взгляд на огонь, продолжив рассеянно растирать мне ноги. Я хоть и пыталась убедить его, что не против, если он будет в курсе, Тобиас отказался, доказав, что для него важнее наши отношения. И я понимаю, что с ним жизнь будет по принципу «все или ничего». Он не из тех, кто решит оставаться сторонним наблюдателем. Я приняла его решение. Смотрю в окно, любуясь нашим идеальным, но безликим снеговиком, и улыбаюсь. Когда дошли до лица, мы отвлеклись. Этот снежный день точно превзошел все остальные, что лелею в памяти, и это вселяет надежду.

– Я не понимаю таких людей, – говорит он, и я перевожу внимание на него. – Тех, которые убивают ни в чем не повинных, чтобы доказать, на какое злодеяние готовы пойти. – Тобиас откидывается на спинку. – Это не ново, и все же, чем чаще такое происходит, тем отчаяннее они пытаются превзойти своих предшественников.

– Ты не обязан их понимать. Ты и так стараешься, пытаясь им помешать.

Тобиас качает головой.

– Я должен попытаться понять их, чтобы остановить и поймать.

Протягиваю руку и провожу пальцами по его спутавшимся волосам.

– Радуйся, что ты их не понимаешь, Тобиас.

– Я совершал ужасные поступки, – признается он. – Но, всегда защищая любимых, защищая наше дело, никогда не терял из-за этого сон.

– Ты и не должен.

– Может, и должен. Может, во мне гораздо больше от Абиджи, чем… – Тобиас качает головой. – Я слышал истории о безжалостном человеке, благодаря которому появился на свет. Плохие истории, Сесилия.

– Каким он был, когда ты его нашел?

– Чаще всего он был не в себе. – Тобиас говорит с отсутствующим взглядом. – В мои редкие визиты к нему, пару раз, он казался вменяемым. Странно, тогда он показался добрым, но когда был не в себе, то большинство его рассказов были банальной чепухой. А характер у него был… злым.

– Тобиас, только ты решаешь, каким будешь человеком, и тебе это известно. Ты сам меня этому научил.

Тобиас окидывает меня взглядом.

– Однажды я увидел тебя в Париже. Когда ты училась на втором курсе. Я тогда убил человека.

Потрясение. От сильного потрясения я замолкаю, а Тобиас продолжает:

– Он был мерзким ублюдком, распускал руки с детьми, был жесток с семьей – ужасный человек. Один из Ант… – Он осекается, распаляясь от боли и гнева. – Я ни секунды не сомневался, нажимая на курок. Ни секунды, – шепчет Тобиас. – Посмотрев, как