Финиш - Кейт Стюарт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мы любим ее, – вмешивается Доминик, и его слова сродни удару под дых.
– А мне насрать, – равнодушно произношу я. – Для меня сейчас все это неважно, а вы должны убедить меня, что снова заинтересованы в нашем деле, если хотите сохранить то, чего мы добились. Потому что сейчас я, черт возьми, не хочу. Мне правда, – у меня срывается голос, – правда плевать.
– Я понимаю, ты обижен, мужик, – говорит Шон, и я отхожу. Его лицо освещают приближающиеся фары, когда Тайлер подъезжает к нам и выпрыгивает из пикапа, оглядывает нас и останавливается взглядом на мне.
– И ты? Ты туда же, Тайлер? – хрипло спрашиваю я, сердце разрывается на части, когда я смотрю на троих братьев. – После всего, через что мы прошли? – Снова и снова глотаю подступающий к горлу ком и гоню слабость, от которой все расплывается, когда смотрю на Дома, в чьих глазах стоят слезы. Он отводит взгляд в сторону. – Да чтоб тебя! Смотри на меня. – Дом смотрит мне в глаза. – Это было задумано ради мамы и папы, Дом. Мы были так близки, брат. Почему? – хриплю я, а Дом с болью вздыхает и плачет.
Тайлер подходит ко мне, но я качаю головой, останавливая его.
– Братья, перескажите дословно, как обманывали меня эти три месяца. Расскажите о каждом поступке, каждой преднамеренной лжи, каждом шаге, которым вы предали меня, держали в неведении, а потом, – все тем же хриплым голосом говорю я, – расскажите о своей любви. – Голос снова дрожит, когда я смотрю на Дома. – Расскажите, как вы любите меня.
Пошатнувшись, закрываю лицо руками, а Тайлер хватает меня за руку и просовывает под нее голову, чтобы помочь мне устоять. Откинув сигарету в сторону, смотрю на братьев.
– Предлагаю вам закончить с оставшимися в клубе делами, и по-быстрому, потому что отсчет времени начнется, только когда вы приземлитесь в Париже. И не волнуйтесь, я мягко сообщил Сесилии, что в ближайшем будущем вы не станете ей звонить. А если вы хотя бы попробуете с ней связаться, с нами покончено.
– Тоб…
– Мне даже смотреть на вас противно!
Дом от изумления открывает рот, когда я протискиваюсь мимо него и тут же спотыкаюсь. Меня подхватывает Тайлер, и я перестаю держать лицо, показываю истинные чувства. В грудь словно вонзаются иглы. Тайлеру удается дотащить меня до пикапа и усадить в него. Мы уезжаем, а я отрубаюсь.
После этого я восемь месяцев чувствовал себя чужаком в своем же клубе, единственном месте, которое когда-то казалось мне домом. Восемь месяцев оставшиеся члены Братства, которым доверял, которых любил как родных братьев, отводили глаза, если я проходил мимо. Они были разочарованы во мне, в моем решении выслать Шона и Дома так, словно это я всех подвел.
И на протяжении восьми месяцев, постоянно справляясь о их благополучии и успехах во Франции, а также защищая женщину, с которой они обвели меня вокруг пальца, я сопротивлялся искушению раскрыть тайну, что же они в ней такого нашли. Оказывается, они скрывали истинную Елену Троянскую, способную уничтожить королевство, которое я воздвиг голыми руками.
Восемь месяцев я подбирался к ее отцу и делал последние ходы, проследив за тем, чтобы по возвращении братья помогли мне уничтожить Романа с целью вернуть мое доверие.
Я совершенно не собирался снова с ней видеться. Но, больше не в силах оставаться изгоем в образованном мной клубе, вернулся на то место, где все началось. Хотел вспомнить, для чего мы все это начали, хотел попытаться их простить, примириться с их ошибкой и отвоевать свое место.
Пробираясь через деревья, чтобы взглянуть на ситуацию с иного ракурса, я услышал, как она зовет их, и тут же понял: если Бог и правда существует, то я его чем-то прогневал, не посоветовавшись с Ним относительно своих планов. Но самым жестоким ударом стала картина, в которой Сесилия, залитая лунным светом, отчаянно звала моих братьев. В тот же миг я понял, что искупления от Господа мне не видать.
Как только я снова взглянул на искушение, на меня снизошло озарение. Ее невинность провоцировала меня, лишив последних крупиц порядочности; мне захотелось стереть их в порошок и спалить дотла ее любовь к ним. Потому что Сесилия не была невинной, она собственноручно все уничтожила одним своим существованием, и доказательство этого переливалось у нее на шее.
Стоило ей дать отпор моему гневу с такой же яростью в широко раскрытых глазах, как я понял, что меня наказывают тем, в чем я всегда себе отказывал. Много лет я сопротивлялся искушению, гасил влечение ради них – ради нас, подавлял слабости, которым был подвержен, но теперь больше ни одной гребаной минуты не собирался отказываться от своих желаний. И, вкусив ее один лишь раз, обрел свободу.
* * *
Ту же самую свободу, которую чувствую теперь, открыв глаза и увидев, как она берет его в рот, смотря голубыми, как океан, глазами, в которых безмолвно читается настойчивая просьба.
Мое самое сильное искушение и моя погибель. Единственная женщина, сумевшая меня удовлетворить. Равная мне соперница, мое наказание и любовь.
Терять рассудок с ней еще никогда не было так приятно.
Намотав на кулак ее волосы, наслаждаюсь тем, как она обхватывает губами мой член, а из ее горла вырывается стон.
Мое сокровище нелегко удовлетворить, как бы часто я ни старался. Она невозмутимо давится моим членом и водит губами, решительно обхватив его, отчего у меня вырывается стон. Упиваюсь этим ощущением, ее влажным ртом, и облокачиваюсь, чтобы лучше ее видеть. Сесилия отпускает меня, как только я приподнимаю бедра, и похотливо улыбается, сжимая член.
– Доброе утро, мистер Кинг.
Не могу удержаться и улыбаюсь в ответ.
– И правда доброе.
Она впивает ноготки мне в бедра и берет глубже, а я откидываюсь на подушку, с трудом сдерживаясь, чтобы не задвигать бедрами.
– Putain.
Сесилия снова опускает голову, и я, обхватив ее руками, смотрю на нее. От одного этого вида я чудом не кончаю. Она голая сидит у меня на бедрах, и я, увидев ее идеальную грудь с упругими сосками, провожу по ним рукой, а потом и губами.
– Tellement sexy[105].
Мы занялись сексом, как раньше, и я так долго не продержусь. Сесилия проводит губами до самого кончика, выпускает член изо
