Затерянная земля - Артур Дойль

Суть в том, что несчастный «гук-мул» всегда упирается вместо того, чтобы нападать. Этой минутой пользуется один из гак-ю-маков и убивает быка сильными ударами по ноздрям или ловко всаживает ему в пах копье.

На этот раз животные не образовали оборонительного круга; испуганные ружейными выстрелами, косматые существа в панике бросились вперед и лавиной обрушились на людей.

Их стадо пролетело, как смерч, оставив несколько распростертых на земле тел. Помощь была излишней. Через минуту дикари скончались.

Оставшиеся равнодушно оттащили их в сторону, завалили камнями и вернулись, таща с собою единственную бычью тушу, — всю добычу этой несчастной охоты.

Олени теперь жирны, откормлены. На задней части у них отложился толстый слой жира. Их бурая шерсть блестит. В тихие осенние ночи, когда звезды падают с неба, подобно серебряному дождю, слышен рев самцов, ухаживающих за самками.

Гак-ю-маки выходят на них с луками. Искусный, сильный охотник в состоянии смертельно ранить быстро бегущего оленя кремневой стрелой. Я испытывал эти луки. Нужны сильные мускулы, чтобы натянуть их тетиву.

В один прекрасный день ветер вдруг изменился и начал постоянно и равномерно дуть по направлению к озеру. Обе орды обменялись дюжиной посольств и соединились вместе. Потом мы потянулись через степь к югу. Наконец, женщины и дети, несшие кожи и запасы, спустились ущельем и стали внизу табором.

Здесь на несколько миль в длину плато спускалось отвесно, так что нависшие скалы в нескольких местах образовали обрывы.

Степь наверху высохла под лучами солнца. Охотники разбрелись по всей местности. Зажигая огни и производя шум, они в течение трех дней сгоняли стада к краю обрыва. А потом, когда число стад было достаточно, зажгли траву в тот момент, когда ветер дул в наиболее подходящем направлении.

Степь загорелась в нескольких местах сразу, и столбы едкого дыма поднялись над землей. Паника охватила животных. Мамонты трубили тревогу. Мускусные быки ревели. Дикие лошади метались с испуганными глазами и расширенными ноздрями. Тихие и терпеливые олени жались друг к другу, как стадо испуганных овец. Белые волки бегали в этом хаосе с опущенными хвостами, высунутыми красными языками, не делая никому вреда.

Вся эта мечущаяся масса, разбегаясь и снова сходясь, приближалась к пропасти. Слышался только треск огня. Потом тревожно заблеял олененок. И на этот голос, подействовавший как укол, ответило всеобщее мычание отчаянного, безнадежного смятения. Старые быки, словно взбесившись, яростно нападали друг на друга.

Первые примчались к обрыву лошади. Один из жеребцов, разбежавшись, сорвался через край пропасти. Падая, блеснуло его тело. Я видел, как перевернулось оно в пространстве и упало в туманную глубь.

Остальные бежали, фыркая и дрожа, вдоль обрыва, свободной рысью, один за другим. Но кольцо огня быстро сжималось. По временам дым, принесенный ветром, окутывал все. Вспыхивало бледное пламя, длинными полосами неслось оно вперед, дождем искр перескакивало через промоины, подобно живому существу.

Животные, скучившись над обрывом, поднимались на дыбы, поворачивали назад, хотели бежать от пропасти, но задние, которых огонь преследовал по пятам, неодолимо теснили передних к обрыву. И в этой кишащей и теснившейся массе поднимались, как острова, хоботы мамонтов, которые свивались и крутились, подобно гигантским змеям.

Наконец, первый карибу, теснимый сзади, был сброшен вниз. За ним последовали два-три быка. Потом я увидел сплошной водопад тел, которые падали и разбивались внизу.

Раненые животные с перебитыми членами, издыхая, ревели, рычали, стонали, хрипели.

Мрачные женщины гак-ю-маков равнодушно смотрели на это страшное побоище.

Особенно грустное зрелище являли собой мамонты.

Несчастные великаны стояли уже в дожде искр и клубах дыма, полузадушенные и ослепленные. Матки телом защищали своих детенышей. Но косматая шерсть загоралась и тлела, и, наконец, не решаясь прорваться через огонь, они последовали за другими.

Я почувствовал припадок жестокой ненависти к дикарям при взгляде на это безжалостное истребление. Мне хотелось кричать. У меня захватило дыхание, когда я увидел, как падает первая жертва. Надежда, бледная, с крепко сжатыми губами, отвернулась, чтобы не видеть всего.

Но что же делать? В первобытные времена научился человек этому простому способу охоты от пещерных гиен. Он усовершенствовал его благодаря огню. Он прост и очень эффективен. Сострадание — понятие здесь незнакомое и излишнее.

XXXIII

Орды разделили поровну добычу последней общей охоты и разошлись без всяких церемоний.

Долгий день между тем уже клонился к концу. Солнце опускалось за зубчатый южный горизонт все ниже и ниже. Наступила пора изумительных зорь, которые раскрашивали небо роскошной гаммой красок. Небесный купол под нами был то янтарным, то цвета мальвы и жемчужно-белым, то шафранным и лиловым. Глаза наши с наслаждением любовались этими цветными сумерками.

Теперь великая ночь уже двинулась в поход и победоносно приближалась. Во время непогоды мы беззаботно сидели в своих теплых пещерах. Мы снова взялись за работу, готовясь к отъезду.

Гак-ю-маки о нас почти забыли. Они сушат мясо и укладывают его в особые отверстия в скалах. Заслуживает упоминания, что некоторые пещеры сохраняют свежее мясо не испортившимся целую зиму. Но ходить в эти места нам не было позволено. Я не мог узнать, в чем кроется причина консервирующего свойства этих пещер.

Однажды мы шли сумрачным кедровым лесом. Гак-ю-мак, который нас вел, легко двигался в двух шагах впереди нас с копьем в руке и каменным молотом за поясом. Ветер шумел в кронах кедров. Редкие снежинки кружились между стволами.

Каму выдала Фелисьену одну лесную тайну. Есть одно таинственное место — табу. Только опытные охотники знают его. Потом он узнал — это то место, куда мамонт уходит умирать, когда чувствует свои последние минуты.

Мамонтовое кладбище… Мы должны видеть его. Каму, до сих пор большая любимица у молодых гак-ю-маков, склонила одного из них провести туда меня и Фелисьена.

Мы старательно вооружились, наполнили мешки запасами и отправились в лес. Кедровые леса троглодиты называют «кья-мун».

Уже два дня продирались мы непроходимой тайгой, местами болотистой, полной моха и ям с коричневой водой, местами сухой, усыпанной пожелтевшей хвоей. Мы перелезали через корни и буреломы, переходили через ручьи. Наконец мы нашли мамонтовую тропу. Гак-ю-мак шел в двух шагах впереди нас и, казалось, был полон мрачной заботы. Ночью мы построили себе шалаш из хвои, зажгли костер и испекли мясо. Мы предложили провожатому мяса. Он взял его, съел, но остался угрюмым и недружелюбным, как и прежде.

Кедровые шишки также созрели, и испеченные в золе орехи были замечательно вкусны.

Лес становился все непроходимей. Тропа пропала между мхами и валежником.

Мы отбрасывали целые занавеси седого усатого мха, висящие на сухих деревьях; лезли настоящим тоннелем, который образовался из упавших деревьев, лежащих на холмах и скалах. Потом наш проводник снова нашел след — след одинокого мамонта, пробиравшегося целиной. Куда он шел? Не был ли этот старый опасный отшельник, изгнанный стадом? К такому приближаться опасно. Мы удвоили осторожность, приготовив оружие.

Вдруг стены оврага, по которому мы шли, расступились. Его боковые склоны покрывал редкий узловатый лес. Этот лес был мертв.

Не двигаясь, стояли тут ряды белых кедров, простирая, как призраки, голые ветви. И внизу, в долине, стоял такой же мертвый лес. Там и сям зияли темно-коричневые трясины.

Тут было кладбище, огромный склад костей, заполнявших долину. Можно было видеть целые развалившиеся скелеты, сотни тысяч превосходных клыков, полупогрузившихся в мох, огромнейшей цены слоновую кость. Здесь лежали настоящие клады. Целые тысячелетия никто не трогал их. Гак-ю-маки никогда не пользовались слоновой костью мамонта, которого они не убили сами. Здесь царила тишина могилы.

Мы уселись на краю чащи, так как наш проводник не решался идти дальше. Молча рассматривали мы амфитеатр смерти. Приближался вечер.

Кровавый свет вечерней зари ложился над южным краем долины и сумрак быстро прокрадывался в котловину.

И тут я увидел его. Он стоял неподвижно, как камень, у белого пня. Это был столетний исполин. Его шерсть посерела от возраста; его хобот висел вяло, и все животное казалось лишь поставленным на ноги трупом. Здесь, на великом мамонтовом кладбище, он терпеливо ждал своей последней минуты. Подогнутся столбы его ног, и великан рухнет, чтобы его кости смешались с прахом предков.

Только в эту минуту я заметил черные точки на ветвях деревьев. Это были вороны, которые сидели в молчаливом ожидании… Наше любопытство было удовлетворенно в высшей степени. Возвращались мы домой другой дорогой.