Лиловый (II) - Ганнибал

— Я думаю, может быть, это были инопланетяне, — сказал он.

Двоюродный брат его сначала молчал, потом расхохотался.

— Ну ты даешь! — воскликнул Виченте. — Совсем как мальчишка со своими фантазиями! Какие инопланетяне?

— Те, которых наши космонавты видели и испугались насмерть!

— И даже если это они, для чего им такое делать? Чтоб свести господина Кандиано с ума?

— Чтобы спасти нас! — почти крикнул Теодато.

— …От чего? — лицо Виченте вновь обрело свою обычную жесткость.

— От нас самих. Ясно же, кто бы ни писал эту книгу, этот человек хотел обратить наше внимание на нашу главную беду. Наша цивилизация разделена на две противопоставленных части. Если не сгладить противостояние между ними, рано или поздно начнется война.

Виченте замолчал. Теодато, взбудораженный собственной откровенностью, нервно мял уздечку в руках, выжидающе смотрел на брата.

Наконец тот хмуро ответил:

— Что же, насчет этого я с тобой согласен. Но отчего ты не хочешь предположить, что этим человеком был кто-то из нас? Неужели думаешь, анвиниты сами никогда бы не додумались до такого? Ладно, может быть, эту книгу действительно написал не Контарини, но если это был другой житель Анвина, который хотел просто воспользоваться авторитетом известного философа, чтобы сильнее повлиять на людей?

— Я… — начало было Теодато, потом осекся. — Не знаю. Видишь ли, когда я придумал эту гипотезу, я… пользовался своим талантом. Я вычислял, только при этом оперировал немного нестандартными понятиями… это трудно объяснить.

— Может быть, ты просто подсознательно пытаешься выдать желаемое за действительное, — совсем уже мягко сказал Виченте.

Они неумолимо приближались тем временем к лагерю; разговор их сам собой увял, когда среди обнаженных редких деревьев показались палатки. Люди в лагере уже частью проснулись, и оба брата сразу заметили высокую немного неуклюжую фигуру Орсо Кандиано: старший их товарищ стоял возле костра и о чем-то негромко переговаривался со стариком Веньером.

— …кощунство, — донеслись до них слова старого охотника. — Как можно даже думать о таком!

— Но если другого способа не существует? — резко возразил Кандиано. — Ведь вы только что согласились с тем, что есть опасность. А этот человек намеренно желает сохранить все по-старому. Пока он жив, ничего не изменится.

Братья, сделав вид, что ничего не слышали, направили лошадей чуть в сторону, туда, где стояли расседланные животные остальных их спутников. Уже спешившись, Виченте оперся рукою о седло лошади и негромко сказал:

— Кто бы ни написал эту книгу, идеальным стратегом он не был… тебе не кажется, что все его добрые намерения могут быть теперь перечеркнуты одним махом?

— Ты о Кандиано? — почти прошептал Теодато.

— А о ком же?..

Воцарилось напряженное молчание; братья еще немного постояли, переглядываясь, потом оставили лошадей и направились к костру.

Каждый из них был обеспокоен. Теодато то и дело бросал взгляды в сторону Кандиано, который выглядел теперь еще мрачней, чем вчера: нельзя было и усомниться в том, что в эти дни их старший товарищ многое передумал и, видимо, пришел к какому-то неутешительному выводу.

О чем беспокоился Виченте Моро, оставалось неизвестным.

12,26 пк

Темные пучины высотного города изнутри мягко освещались огнями фонарей и вывесками; точно напротив широкого окна сияла новостная лента, в которой время от времени проскальзывала крупная фотография анвинитского города.

Сидевшие за столиком кафе люди не обращали на нее никакого внимания.

— …не больше получаса, — предупредил здоровый бородатый детина в видавшей виды куртке, больше всего похожий на опытного уличного бойца: плечи необыкновенной ширины, рассеченная на виске бровь, суровый взгляд светлых глаз. — Не хочу рисковать.

Собеседник его только согласно кивнул.

— Похоже, он приближается к критическому состоянию. Страдает паранойей, мне пришлось немало постараться, чтобы добиться хоть какого-то доверия с его стороны. Все усугубляется, если это так можно назвать, экзистенциальным кризисом: он очевидным образом не понимает, для чего существует, и оттого его поведение становится нестабильным. Он совершенно непредсказуем, часто противоречит сам себе. Не далее, чем вчера он заявил, чтобы я убирался к черту, и в итоге мы даже немного подрались, а сегодня он уже говорит, что без меня никуда не пойдет, и демонстрирует преувеличенное дружелюбие.

— Удалось ли тебе понаблюдать за тем, как он ведет себя во сне? — спросил собеседник здоровяка.

— Да, один раз. Ничего необычного со стороны я не заметил, но когда он проснулся, он очень резко сел и какое-то время сидел так, будто приходил в себя.

— Понятно, — пробормотал тот. Здоровяк потянулся, отхлебнул кофе из маленькой чашечки. Сидевший напротив него человек тоже носил бороду, однако несколько более длинную, и светлые волосы завязывал в хвост, а одет был в неброский черный свитер; весь его вид был какой-то благообразный, может быть, как у священнослужителей или философов глубокой древности, учивших о том, что в этом мире все преходяще. В отличие от своего собеседника, этот человек спортивной комплекцией уж точно не отличался.

— Мое мнение может быть субъективным, — помолчав, добавил уличный боец, — однако мне кажется, что он как свечка на ветру, того и гляди погаснет. Постоянные сомнения терзают его, он часто посреди разговора задумывается и будто бы теряет связь с происходящим. Время от времени он становится безрассудно агрессивным, потом приходит в себя и ведет себя тихо, однако все это очень похоже на стадии, через которые проходили все его соплеменники.

— Скажи, Финн, — мягко перебил его философ, — когда вы подрались, кто победил?

— Я, — немного недоуменно отозвался тот. — Ведь он худенький, да к тому же на полголовы ниже меня, я просто скрутил его…

— И легко тебе это было сделать?

— Ну… — здоровяк окончательно озадачился. — Он доставил мне хлопот сперва, он очень юркий. Но мы оба были пьяны, в конце концов, а я, когда выпью, становлюсь немного неповоротливым.

— Ясно, — улыбнулся философ. — Думаю, тебе стоит быть начеку рядом с ним, Финн.

— Думаете… он действительно перешагнет черту?

— Мы ни в чем не можем быть уверены…Я вижу, это расстраивает тебя?

Уличный боец будто смешался.

— Немного, — наконец согласился он. — Он славный паренек, совершенно неглупый. Вы знаете, я провел на Руосе десять лет без малого, но ни разу не встречал таких, как он, среди них. Будет жаль, если он разделит их общую судьбу.

— Мы посмотрим, Финн. Время покажет… пока что и Лекс, и научный совет согласны в одном: необходимо наблюдать за ним. Как ни удивительно, и Лекс рекомендовал предоставить ему полную или почти полную свободу до тех пор, пока он не станет однозначно опасным.

Здоровяк опустил голову в знаке согласия.

— Ну что же, а теперь, я думаю, пора тебе возвращаться к твоему подопечному, чтобы он ничего не заподозрил.

С этим они поднялись со своих мест и разошлись, не говоря больше ни слова, будто никогда и не были знакомы; бородатый философ растворился в толпе людей, направлявшихся наверх: к стоянкам аэро, а уличный боец, наоборот, отправился вниз. Чужой город скрыл его в своих недрах, пропустил через кишки улиц и наконец принял в раскрытое окно одного из неказистых зданий, заполнивших собою окраины, а на входе этого здания мерцала неброская вывеска, гласившая о том, что здесь можно найти место для ночлега.

Еще пятнадцать минут спустя здоровяк уже вышел из двери своей комнаты, как ни в чем не бывало, и вид у него был такой, будто он проспал часов двенадцать и только что проснулся. В длинных коридорах было сумрачно, порою навстречу ему попадались другие люди, он не обращал на них никакого внимания, как и они на него, спустился в маленький угрюмый холл, где за одним из столиков в дальнем углу обнаружился белобрысый худощавый коротышка с сигаретой в зубах.

— Ну ты и соня, — без выражения обратился коротышка к своему знакомцу. Тот лишь пожал плечами и сел напротив.

— Я крупнее тебя в два раза, — подначил он, — мне и спать нужно в два раза дольше твоего.

— Пф, — отозвался Леарза; в его серых глазах кружились снежинки.

Очередная ночь отошла в прошлое, уступая место ненастному дню; сегодня они обнаружили себя в Крейгтоне, на двести с лишним миль восточнее Ритира, и только дьявол знал, куда заведет их жизнь назавтра. Леарза уже успел привыкнуть к такому кочевому образу жизни, обнаружив, что в современном кэрнанском обществе кочевничество становится до смешного простым: не нужно было думать о деньгах, о еде и о ночлеге, все, что у него было своего, — это аэро, некогда принадлежавший Белу Морвейну, его же электронная сигарета да планшет, все остальное развитая техническая цивилизация предоставляла Леарзе, будто из воздуха. Он мог вечно скитаться таким образом, будто неосязаемый дух, проходящий сквозь стены.