Полярные дневники участника секретных полярных экспедиций 1949-1955 гг. - Виталий Георгиевич Волович

раму, укрепляют на ней красноногую лебёдку и, отшнуровав пол у одной из палаток, покрывают ею лунку.

На льдине появляется ещё один брезентовый домик; среди «старых», уже белых от изморози палаток вновь возведённая выделяется чёрным пятном. Под гул паяльной лампы, от которой скоро нечем будет дышать, там идут последние приготовления к промеру дна. Но вот начинает быстро вращаться барабан лебёдки, и трос с грузом на конце погружается в воду. Весело побежала стрелка счётчика. Километр, два, три с половиной! А дна ещё нет. Через сорок пять минут после начала спуска груз коснулся наконец твёрдой земли. Для надёжности промер повторяется. Снова та же цифра. Всё правильно. Лицо обычно невозмутимого Шамонтьева озаряется довольной улыбкой.

– Поздравляю с почином, Георгий Андреевич!

«Видавший виды» Пономаренко тоже радостно улыбается и, раскурив папиросу, присаживается на стоящий рядом стул. Шамонтьев раскрывает гидрологический журнал и на его первой чистой странице выводит чётким почерком: «18 апреля, 12 часов. Глубина океана 3949 метров».

Жизнь в лагере не замирает круглые сутки. Метеорологи каждые три часа идут к своим метеобудкам, стоящим на специально отведённой площадке. Из радиорубки доносится писк морзянки. Над лункой оглушающе трещит мотор лебёдки. Все эти звуки вместе с ярким дневным светом делают представление о ночи весьма расплывчатым.

19 апреля

Под живительными лучами солнца всё вокруг сверкает, переливается красками. Трудно поверить, что сейчас в лагере ночь. Не спят только дежурные – радист и метеоролог.

Как только наступило утро, вертолёт сделал свой первый рейс на аэродром подскока за грузами; он доставил 14 баллонов с газом и мачты для радиостанций.

Перед тем как возвратиться в «гараж» – на стоянку, расположенную возле палатки экипажа, вертолёт совершает несколько кругов над лагерем. Бабенко, Трёшников и Яцун осматривают окрестности с высоты птичьего полёта. Обстановка вокруг льдины вполне благоприятна. Всюду – внушающий доверие сплочённый лёд. Лагерь может разрастаться всё шире и шире.

Аэрологам наконец привезли долгожданное оборудование для получения водорода, которым будут наполняться воздушные шары радиозондов. Огромный резиновый газгольдер – шестикубометровое вместилище для водорода – пока ещё лежит на снегу безжизненным серебристым мешком. Но вот в конусообразном металлическом генераторе с двумя отводами заклокотала, забулькала кипящая вода. Из толстого шланга с хрипом и свистом вырвалась струя пара. Реакция ферросилиция и едкого натра с водой протекает так бурно, что снег, который мы бросаем на бак генератора, шипит, как от прикосновения к раскалённому железу. Водород вместе с парами воды проходит во второй, тоже конусообразный, но несколько меньший по размерам сосуд и, там, как в кальяне, очистившись от этих паров, потом попадает в газгольдер. Однако такого газгольдера хватит на заполнение почти двух шаров. Так впервые на 86˚ северной широты человек налаживает химическое производство.

20 апреля

Вертолёт то и дело улетает на подскок. Невольно проникаешься уважением к этой юркой машине, которой Бабенко владеет в совершенстве. Повинуясь его уверенной руке, вертолёт то вертикально уходит вверх, то пятится назад, словно ухваченная за узду лошадь. При ограниченных возможностях посадки на льдины этот аппарат просто незаменим. Ему не нужна посадочная дорожка: достаточно «пятачка» для колёс – и он уже на «земле». Правда, вокруг, в радиусе 40–50 метров, поднимается настоящая пурга. Но кинооператоров это даже радует. Удивительно удобно: по мановению руки – пожалуйста, в вашем распоряжении метель на Северном полюсе.

21 апреля

Сегодня и мне посчастливилось попасть на борт вертолёта. Мы летим на подскок за автомобилем – вездеходом ГАЗ-69, который доставил с материка тяжёлый транспортный самолёт в полностью собранном виде. Надо помочь перевезти его в лагерь.

«Газик» медленно сползает по доскам на лёд, но тут же застревает в глубоком снежном сугробе. Мы с трудом вытягиваем его на проезжую дорогу. К нашему всеобщему удовольствию, оказалось, что во время перелёта мотор автомобиля не особенно остыл и специального подогрева не требует. Несколько нажатий на стартёр – мотор заворчал, пару раз оглушительно откашлялся и ровно загудел.

Михаил Семёнович Комаров, механик станции, отпустил тормоза, прибавил газку и почти с места, набрав скорость, покатил по аэродрому подскока, оставляя позади снежное облачко. Доехав до конца лётного поля, Комаров развернулся и с шиком бывалого автомобилиста резко затормозил возле самого вертолёта. Однако оказалось, что трудности только начались. Бабенко, промерив несколько раз «газик» в длину и ширину, подозрительно хмыкнул и заявил, что «так сказать, собственно говоря, ничего из этого дела не выйдет: негабаритная штука». Пришлось браться за гаечные ключи; отвинчивать крылья, боковую фару буфера. Примёрзшие гайки поддаются с трудом, миллиметр за миллиметром. Пока мы «пыхтим», демонтируя автомобиль, Кузнецов и Кунченко, механики вертолёта, подкатили бочки с бензином для заправки опустевших баков. Наконец дело сделано. Комаров садится за руль и по уложенным под колёса толстым доскам, готовый по первому сигналу «стой» замереть, въезжает в фюзеляж вертолёта. Бабенко забирается на пилотское сиденье, и вертолёт, едва не касаясь колёсами торосов, улетает в лагерь. Но там при первой попытке проехаться «газик» увязает по самые крылья в снегу, на этот раз всерьёз и надолго. Несмотря на все наши старания, он не двигается с места. Видно, суждено ему будет оставаться в таком печальном положении до запуска трактора.

24 апреля

– Угадай, кто сегодня прилетает к нам в гости? – спросил Костя Курко, усаживаясь рядом со мною за обеденным столом, и, не дожидаясь ответа, сказал: – Мих-Мих.

– Это кто? – словно стесняясь своей полярной неосведомлённости, шёпотом переспросил у меня Жора Кузнецов.

Мих-Мих – это Михаил Михайлович Сомов, наш бывший начальник дрейфующей станции «Северный полюс – 2».

Через несколько часов с машиной Котова на подскок прилетел Сомов. Вот он идёт по лагерю, такой же, как четыре года тому назад, высокий, неторопливый, в тяжёлой меховой куртке. По-прежнему юношеским блеском сверкают его глаза, только резец времени провёл несколько новых морщин на лице. Скоро около Сомова собираются все старые «соратники-дрейфуны» – Женя Яцун, Миша Комаров, Вася Канаки, Саша Дмитриев, Костя Курко. Началось бесконечное: «А помните?» Вспомнить действительно есть о чём. Триста семьдесят шесть дней вместе на льдине в тесных палатках, в мороз и пургу. Дни, которые время никогда не сотрёт из нашей памяти.

23 апреля

С утра задул резкий ветер, небо стало серым, словно полог наших палаток после долгого употребления. У нас ещё по расписанию ночь, но мы работаем ночью, так как самолёты летают по московскому времени, которое отстаёт от местного на девять часов. Накануне на подскок подвезли много груза, и мы непрерывно летаем с Бабенко туда и обратно.