Детдом - Екатерина Мурашова

Женя, Егор и Дмитрий заснули в палатке сразу после ужина, так и не дождавшись, пока окончательно стемнеет. Петербуржцев трудно удивить белыми ночами, но Дмитрий попросил Кая разбудить его, когда солнце после двухчасовой «ночи» будет вылезать из моря. Из всех «детдомовцев» регулярно читали книги только Владимир и Дмитрий. Причем Владимир читал все подряд, так как Анна Сергеевна сказала ему, что это полезно, а Дмитрий – предпочитал исторические и классические приключенческие романы. В каком-то романе он прочитал про зеленый луч и теперь надеялся его увидеть. От свежего морского воздуха у всех, кроме Кая, кружилась голова. Егор храпел, а Женя время от времени тоненько вскрикивал во сне.

Владимир рассеянно возил ложкой в миске, раз в пятнадцать минут зачерпывая оттуда остывшего риса с тушенкой. Все остальное время он отмахивался от комаров, которых дым костра почему-то совершенно не смущал.

– Невкусно? – спросил Кай, который давно съел свою порцию.

– Очень вкусно. Благодарю вас, – пресно ответил Владимир. Каю стало скучно. Он подумал, что лучше бы поехал за кладом один. Ответственность – такая утомительная вещь. Кажется, ее придумали люди, которые любят усложнять себе жизнь.

– Надо успеть до осенних штормов, – хмуро сказал Кай. – Днями уже начнется – я в небе чую. Когда шторма приходят – плохо, все мутное – море, воздух, глаза. Ты совсем скиснешь. Только вороны штормам радуются – им в воздухе играть привольно. А ты кого убил-то?

– Отца, – ответил Владимир.

– Вона как. А за что?

– Он пьяный был, с матерью поссорился и ее топором зарубил, а я – убежал в сарай, взял ружье и его через окно застрелил. Прямо в сердце попал. Мне восемь лет было.

– А-а! – сказал Кай. – А мне уж, наверное, одиннадцать. Я за Полкана мстил, охотник его убил… А как же потом?

– Я ружье бросил и в сарае опять спрятался, а дядька Федор, сосед, прибежал на выстрел, все увидел и сделал так, как будто это он сам себя, отец-то, из угрызений совести, что жену убил. И милиции так же сказал. Милиционеры, может, и поняли что, но раздувать не стали. Восемь лет все-таки – чего со мной делать? Отдали в интернат для дебилов, но, видно, намекнули там кому-то, потому что меня потом много лет самыми сильными таблетками кормили, хоть вроде бы и с головой все в порядке было. А дядька Федор меня прикрыть хотел. Думал, может быть, я потом от страха и позабуду, как все на самом деле было. Я, видишь, не позабыл.

– Так и лучше – все про себя наверное знать, – сказал Кай.

– Тебе – виднее, – уклончиво заметил Владимир.

– Это ты правильно сказал – мне очень хорошо видно. Я про себя вообще ничего не знал, в Город приехал, как на другой планете очнулся. Кто я? Откуда взялся? А ты теперь боишься, что ли?

– Конечно, боюсь. Если я в восемь лет отца убить смог, так теперь – что же?

– Потому и шаркаешься перед всеми?

– Ну, разумеется. Кто я такой, если всю шелуху отбросить? Убийца, как ни крути. У меня там, внутри, главного барьера нет. Когда Клавдию Петровну убили, я в себе, вот здесь, – Владимир указал на середину груди. – почувствовал, что могу хоть сколько народу перестрелять – показали бы только, кого. А если ошибка? Что ж я получаюсь – чудовище, не человек!

– Так и я тогда не человек, – жестко сказал Кай, поднимаясь во весь рост. Искры от костра плясали в его глазах. – А кто – человек? Кто судить и разбирать станет? Что б с вами было, если б вас сумасшедший Аркадий за волосы из дебильного интерната не вытащил? Что б со мной было, если б не Олег, не Антонина, другие? Кто про себя точно скажет, как бы он на твоем или на моем месте сделал?

Повинуясь взгляду Кая, Владимир тоже поднялся, и теперь оба молодых человека стояли напротив, глядя в глаза друг другу. Костер стелился по земле от ветра и человеческого напряжения. Невдалеке с шуршанием ползала по скалам едкая соленая вода.

– Ты правильно делаешь, что боишься! – тихо, с яростным змеиным нажимом и холодной угрозой сказал Кай. – Бойся, Владимир, и никогда не забывай. Так и будет всегда – и у меня, и у тебя – каждый день, каждый год, пока не умрем насовсем – как в песне про Красный Цветок. Помнишь, как я тебе говорил, что всё – одно? Каждый день прогонять мрак, отвоевывать себя, и держать на весу, как воду в ладонях. Так любой делает, если он человек, и никогда нельзя победить – насовсем. Это как прилив и отлив. Море уйдет, и будет песок, и норки пескожилов, и ракушки на литорали. Но оно обязательно вернется…

– Значит, держать себя на весу, как воду в ладонях? – переспросил Владимир.

– Да! Держать! – рявкнул Кай.

– Спасибо…

– Ты должен был сказать: благодарю вас! – Кай беззвучно рассмеялся и внезапно легко растянулся на земле, как большой зверь.

– Благодарю вас, – Владимир улыбнулся в ответ и тоже лег, подражая Каю. Угли потрескивали в костре. Земля была теплой. Через несколько минут юноша уже спал.

Кай свернулся в клубок и долго лежал, глядя на огонь. Потом разбудил Дмитрия, умылся росой и быстро ушел в лес. Дмитрий только мельком видел его глаза и, сам не признаваясь себе в этом, испугался почти до дрожи.

Мягкий свет утреннего солнца заливал черные прибрежные камни, и делал их бело-розовыми и блестящими, похожими на глазированный зефир.

– Тося, я тобой разговаривать хочу, – сказала Настя, входя в комнату.

Антонина расположилась возле трюмо и красилась. Вечером они с Виталиком собирались в клуб. Виталик впустил Настю, поприветствовав ее рассеянной улыбкой, и торопливо протрусил обратно к компьютеру, из которого слышались взрывы и свист пролетающих боеприпасов. Антонина уже накрасила один глаз и теперь была похожа на большого лукавого Арлекина.

– А меня спросить? – поинтересовалась она у Насти.

– Ну так вот, – не поняла Настя. – Я как раз и спрашиваю: можно?

– Ну давай, коли тебе надо, – вздохнула Антонина. – Разговаривай. Только о чем?

– Так просто, – Настя пожала круглыми плечами. – Ни о чем. Ну как-то же люди между собой разговаривают. Время так проводят. Я теперь тоже хочу. Видишь, даже блокнот и карандаши с собой не взяла…

Антонина отложила щеточку для ресниц и взглянула на Настю с проснувшимся интересом.

– А для чего это вдруг тебе понадобилось? – спросила она.

– Ну-у, я подумала: пускай у меня теперь все будет как поло-ожено, – помолчав, сказала Настя.

– Смелое решение! – не то одобрила, не то усмехнулась Антонина. – Тогда давай сначала поговорим о косметике. Видишь, я как раз макияж навожу. Тебе это должно быть близко – ты же художник. Так вот ты, Анастасия, какую фирму предпочитаешь? Ланком? Максфактор? А может быть, ты патриотка и что-нибудь из российских?

– Я… – растерялась Настя. – Я не знаю. Когда была подростком, покупала что поярче и подешевле, ну, чтобы Сергею, третьему Светиному мужу досадить… А теперь мне агентша говорит, когда какие-нибудь переговоры официальные, и я в салон хожу. А там они мажут тем, что им кажется подходящим… Наш менеджер еще ругается, требует, чтобы я себе одного какого-то мастера выбрала. А то они каждый раз мажут по-разному и меня потом даже сотрудники фирмы не узнают, спрашивают у нее, почему я опаздываю. А я вот тут же, в кресле сижу. Смешно, правда? – Настя попыталась заглянуть в глаза Антонине. – Но я их, визажистов, никак запомнить не могу, они все какие-то одинаковые, да ведь и наверное по расписанию как-нибудь работают… А потом все это вечером с мылом смываю…