Последняя империя. Падение Советского Союза - Сергей Плохий

В завершение разговора президент России пообещал гостю список чиновников, с которыми Соединенные Штаты могли бы контактировать по вопросу доставки гуманитарной помощи. Представитель Белого дома решил не задавать вопросов, которые бы поставили Ельцина в неловкое положение, так что из подготовленной для него “шпаргалки” он вычеркнул следующий параграф: “Сейчас мы не можем даже поставлять продовольствие по [договору с] Корпорацией] т[оварного] к[редита], потому что ваша сторона обязалась оплачивать транспортные расходы, но не может. Так что вам надо сообразить, как оплачивать расходы КТК, срок у которых подходит в январе. Если с вашей стороны последует неуплата, по закону мы не имеем права продолжать. Это будет катастрофа”.

Госсекретарь остался доволен встречей. Уверенность в себе Ельцина, прямые и ясные ответы на вопросы, днем ранее, в разговоре с Козыревым повисавшие в воздухе, – все это заставило Бейкера проникнуться к Ельцину уважением. Вероятно, именно тогда, слушая президента, он расстался с привязанностью к советской империи и принял новые правила игры: СССР заменит Содружество во главе с Россией. Проводя параллель между этим совещанием и визитом к Горбачеву через несколько часов, американец отметил в мемуарах, что в тот день “увидел своими глазами прошлое Советского Союза и будущее России”36.

Козырева очередная встреча с Бейкером разочаровала. Дело было не в зависти к талантам Ельцина – по мнению министра, тот упустил уникальную возможность прямо спросить, готовы ли США открыть широкомасштабную программу финансовой поддержки России, а договорился вместо этого только о гуманитарной помощи. Еще до приезда в Кремль Козырев обсудил с Гайдаром (его мнению относительно экономических реформ президент полностью доверял), как можно добиться успеха на этом направлении. Условились, что Андрей Владимирович попросит шефа дать Егору Тимуровичу слово, чтобы тот объяснил госсекретарю, в чем именно нуждается страна. Не вышло. Позднее, в интервью, Козырев рассказывал, что когда американец спросил, только ли России необходима гуманитарная помощь, Борис Николаевич ответил: “Нет, почему? Украине, всем республикам гуманитарную помощь”. Его слова “младореформаторов” застали врасплох. “Мы с Егором [Гайдаром] чуть не выскочили из штанов во время этой беседы, – жаловался министр иностранных дел. – Я ему говорю: ‘Егор, это то, что ты хотел?’ Он говорит: ‘Нет, это не то’. Я говорю: ‘Дайте Егору сказать’”. Однако Ельцин отмахнулся от своего ведущего экономиста. “Никто не говорил, когда говорил он”, – вспоминал Козырев.

Андрей Владимирович не догадался, с чем явился гость из Вашингтона. Никто и не собирался воплощать в жизнь аналог “Плана Маршалла”. Гуманитарная помощь, техническая поддержка – вот все, что Соединенные Штаты хотели и могли предложить тогда России и другим бывшим союзным республикам. Когда Козырев провожал Бейкера в аэропорту 17 декабря (американец увез подаренную по случаю мороза мидовскую бобриковую шапку), его удручало, что российское правительство попросило Вашингтон лишь о гуманитарной помощи. Надежда на выделение России крупных средств оказалась беспочвенной. “Он [Бейкер] так в моей шапке отвалил с гуманитарной помощью в зубах и занимался этим”, – даже через много лет Козырева раздражали воспоминания о том дне. В общем-то, сделку министр провернул весьма выгодную: обменял шапку, которой красная цена сто долларов, на гуманитарную помощь стоимостью в сотни миллионов долларов. Но мечтал Козырев для России совсем о другом37.

Перед отъездом из Москвы Бейкер вернулся в Кремль, чтобы побеседовать с человеком, политика которого привела к настолько глубоким переменам в стране и в мире, что для него самого там места уже не осталось. Направляясь на третий этаж Сенатского дворца, в кабинет Горбачева, гостю следовало мобилизовать все свои дипломатические способности, чтобы еще раз не задеть хозяина за живое.

Тремя днями ранее, 13 декабря, когда Буш из вежливости позвонил президенту Советского Союза, тот кольнул американского коллегу: “Джордж, думаю, что Джиму Бейкеру не стоило выступать с речью в Принстоне – особенно провозглашать, что СССР прекратил свое существование. Всем нам надо вести себя осторожнее в такие времена”. Горбачев перепутал речь в университете с заявлением, сделанным госсекретарем немного ранее: “Советского Союза, каким мы его знали, больше не существует”. Бейкер объявил это перед телекамерами, узнав, чем закончилась встреча в Беловежской пуще – и старался подобрать формулировки настолько мягкие, насколько позволяли обстоятельства. Тем не менее Буш предпочел успокоить Михаила Сергеевича: “Согласен с вашей критикой”. После этого разговора президент СССР позвонил Анатолию Черняеву и похвастался, что дал Бушу “отлуп за поведение”38.

Бейкеру надо было постараться не разозлить Горбачева еще сильнее. Однако встреча прошла на удивление гладко. Михаил Сергеевич ничем не показывал, что обижен, и только однажды позволил себе упомянуть “бестактное” поведение Соединенных Штатов: “Видимо, были какие-то ошибки, какие-то серьезные просчеты с моей стороны, и какие-то с вашей”. Бейкер истолковал эти слова как возможную отсылку к утечке из Белого дома информации о признании независимости Украины либо реакции на события в Вискулях. Если Горбачев и дал волю гневу, то лишь относительно Ельцина и других учредителей Содружества, которых он обвинял в перевороте. Горбачев отлично понимал, насколько шатким было его положение, и госсекретаря поразил контраст между поведением Горбачева и его российского соперника. “Ельцин распустил перья, – вспоминал Бейкер, – а Горбачев поджал хвост”. Американец уверил Михаила Сергеевича, что Соединенные Штаты не бросят его на произвол судьбы: “Что бы ни случилось, мы останемся вашими друзьями. И нам очень грустно наблюдать… что с вами обращаются с пренебрежением. Скажу откровенно – мы против”. Бейкер ни словом не обмолвился о гарантиях “почетной отставки” Горбачева39.

Впрочем, какую бы неприязнь ни вызывал у Михаила Сергеевича президент России, последний советский вождь не отбрасывал возможность сотрудничества с руководством бывших республик. В записке, подготовленной Черняевым для беседы с Бейкером, говорилось, что учреждение СНГ привело к появлению новой реальности. “Хотел бы, чтобы я и мои старые товарищи, – сказал Горбачев, имея в виду присутствовавших Александра Яковлева и Эдуарда Шеварднадзе, – помогли обеспечить будущее Содружества и преемственность в управлении”. Горбачев сообщил Бейкеру, что уже обсудил с Ельциным график передачи власти. И президент СССР, и его американский гость при всем их скептическом отношении к Беловежскому договору понимали, что от СНГ им никуда не деться. Однако если госсекретарь США мог рассчитывать на теплый прием и уважение, Горбачеву в новой реальности места не было.

Глава 17

Победа Евразии

Семнадцатого декабря – в день вылета Джеймса Бейкера из Москвы – Михаил Горбачев и Борис Ельцин встретились, чтобы обсудить передачу власти руководителям Содружества Независимых Государств. “Президенты согласились с тем, что процесс перехода союзных структур в новое качество должен завершиться к концу этого года, – на следующий день оповещала читателей проельцинская ‘Российская газета’. – В этот срок прекращается действие всех союзных структур, часть из них переходит под юрисдикцию России, остальная часть ликвидируется”. К середине декабря 1991 года всем стало очевидно, что обновленного Союза в каком бы то ни было виде ждать не стоит. Даже Горбачев понял, что его проект обречен. Место СССР заняло СНГ. Согласно данным опросов, образование этой структуры поддерживало 68 % граждан России. Тем не менее, неясной оставалась природа Содружества1.

Определить характер объединения предстояло в первую очередь руководителям восточнославянских и среднеазиатских государств, которые съезжались в столицу Казахстана, чтобы 21 декабря провести переговоры о том, как выстраивать взаимоотношения после заключения договора в Беловежской пуще. Ельцин уже рассказал Бушу, что бывшие советские республики с преобладанием мусульманского населения присоединятся к Содружеству, однако никто еще не знал, в каком статусе и на каких условиях. Президент СССР связывал последние надежды на сохранение власти именно с казахстанским саммитом. Ему хотелось, чтобы президенты Казахстана и среднеазиатских республик превратили СНГ из задуманного в Вискулях Ельциным, Кравчуком и Шушкевичем аморфного объединения в некую более централизованную структуру. Как не раз бывало в 1989 году и после, Горбачев полагал, что “радикализм” российских политиков должен быть уравновешен консерватизмом представителей советской периферии.

Горбачев просчитался. Хотя большинству тех, на кого он надеялся – в первую очередь президенту Казахстана Нурсултану Назарбаеву и президенту Узбекистана Исламу Каримову, – создание одними лишь восточнославянскими государствами содружества пришлось не по нраву, они не видели выгоды в противостоянии с Ельциным. Обид на Кремль у них накопилось немало, а желание приобрести статус независимых правителей оказалось достаточно сильным, чтобы без колебаний выступить за Содружество, которое включало бы также их государства.