Черный Дракон - Денис Анатольевич Бушлатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Умостившийся в последнем ряду, как можно ближе к выходу, Каллен прислоняет затылок к стене позади себя и оглядывается по сторонам, пока люди вокруг него перешептываются, а кто-то из важных шишек у сцены сыпет вопросами.
Внутренности Императорского театра Венерсборга самым разительным образом не соответствовали его внешнему облику: светлому камню и традиционным цветным витражам в позолоченной оправе рам. Здесь, внутри, со всех сторон, куда ни глянь, зрителей окружала неизменная троица из черноты бархата, серости серебра и белизны мрамора, присущая большинству зданий, созданных в первую очередь для императорского рода, словно из целого зала кто-то разом вытянул все краски. Не помогали и официальные наряды собравшихся мужчин и женщин: закрытые черные платья и удлиненные камзолы, покрытые паутиной всевозможной серебряной вышивки, единственно помогающей хоть как-то различаться между собой и являвшейся причиной множества негласных соревнований между знатными столичными модниками. Швеи, умевшие создать нечто уникальное и неповторимое, при этом имея в своем распоряжении лишь серебряную нить, ценились дороже золота и вполне заслуженно — едва ли можно было отыскать идею, еще никем не воплощенную за все столетия существования официального наряда. Каллен невольно прослеживает филигранный узор листвы на собственном рукаве и украдкой расстегивает верхнюю пуговицу рубашки под камзолом, когда всех окружающих наконец-то отвлекает голос второго мужчины со сцены:
— Скажу вам честно, достопочтенные мессиры и моны, слушая мессира Рагнемарда и его поистине феноменальное умение окрашивать факты в нужные ему цвета, — Каллен невольно усмехается, — легко забыть, какая именно причина собрала здесь всех нас, и я позволю себе напомнить вам о ней.
Он выглядит совсем юным, с непослушными светлыми волосами, так и не покорившимися укладке, и пухлыми губами, растягивающимися в улыбке куда как чаще чем у прочих когда-либо выступавших с речью в этом зале. Рядом со своим пожилым оппонентом, его сетью морщин и темно-рыжими с проседью волосами, зачесанными так, чтобы скрыть намечающуюся лысину, он кажется и вовсе мальчишкой. И все же, судя по тому, что Каллену доводилось слышать об Амрихе Вите, от роду ему было никак не меньше пяти веков.
— Мессир Рагнемард призывает вас задуматься о том, как обезопасить себя и своих детей, — тем временем продолжает заметно посерьезневший Вит, — он говорит о двух погибших от руки абаддона, но кем были они и кем был этот абаддон? Два насильника, напавших на одинокую девушку поздно вечером. Видели ли вы эту девушку, мессиры и моны? Вряд ли, сейчас она под стражей, но я расскажу вам. Ей шестнадцать лет — по настоящему шестнадцать, она уже родилась абаддоном от двух переродившихся родителей, в ней пять футов роста и едва ли девяносто фунтов веса. Они выбрали ее, потому что приняли за человека, легкую добычу, и не думали получить отпора. Примите во внимание вот что, прежде чем вы можете сделать ложные выводы, мессиры и моны: я настаиваю, что любая жизнь ценна, кому бы она ни принадлежала, и я не оспариваю, что отнявший ее должен понести за это наказание, но наказание это должно опираться на само преступление и те обстоятельства, что преступлению сопутствовали, но никак не на вид, к которому принадлежит преступник. По примеру несомненно уважаемого мною мессира Рагнемарда, — он кивает тому с деланным почтением, и губы старика поджимаются так сильно, что полностью пропадают из вида, — я попрошу вас задуматься вот о чем. Кто был бы опаснее для вас и ваших детей, мессиры и моны, на пустынной улице в темноте или в любое другое время и в любом другом месте: шестнадцатилетняя девушка, обучавшаяся в смешанной школе и имевшая оттуда лишь положительные характеристики, или двое мужчин, посчитавшие приемлемым изнасиловать беззащитную на их взгляд женщину? Ее имя — Сибилла Даллум, запомните его. Она не чудовище и не сумасшедшая убийца, она девушка, которая родилась и выросла среди вас, которая испугалась и хотела всего лишь защитить себя, когда никто не пришел ей на помощь. Ее действия не хладнокровное убийство, ее действия — превышение самообороны, для которой она использовала то орудие, что было ей доступно. И именно эту девушку мессир Рагнемард хочет поднять на знамя, под которым он станет членом парламента и продолжит добиваться снятия моратория на смертную казнь для абаддонов.
Его стихший голос оставляет за собой неестественную тишину, в которой он внимательно оглядывает собравшихся. Кто-то совсем рядом с Калленом кряхтит, пытаясь сдержать рвущийся наружу кашель.
Случившая чуть больше недели назад история уже успела основательно всколыхнуть общественность. Люди, прослышавшие о ней, вдруг ощущали себя в опасности, несмотря на годы мира, и высыпались на улицы, требуя наказать убийцу по всей возможной строгости. Так, чтобы впредь никому из абаддонов и в голову бы не пришло тронуть человека хоть пальцем. Вслед за этим на улицах оказались и сами абаддоны вместе с теми, кто не принадлежал к ним, но в этом вопросе оказался на их стороне. Их требования, само собой, оказались зеркально противоположны, а за пару дней демонстраций к ним одно за другим стали прибавляться все новые, уже не столь относящиеся к делу Сибиллы Даллум. Они наслаждались лучами внимания, наконец обращенными в их сторону и позволившими открыто выразить недовольство собственным положением, и не собирались упустить хоть одну возможность сделать это. Не только ради своих потомков, но и для спокойствия собственных долгих жизней.
Итогом этому стало то, что, по личному распоряжению императрицы, начавшей не на шутку беспокоиться о мире не только в столице, но и в остальных городах империи, решено было устроить публичную встречу представителей двух противопоставленных друг другу лагерей. Уникальный случай, когда до подобного был допущен абаддон — один из основателей и нынешний глава Фонда, защищающего права абаддонов. Свое именное приглашение Каллен, весьма неожиданно для себя, обнаружил в ящике для почты, а пропустить подобное событие ему едва ли позволила бы совесть.
Вигланд Рагнемард прочищает горло, прежде чем недобро усмехнуться.
— Я хотел бы услышать ваше мнение, мессир Вит, как ярого поборника равенства между нашими видами, вот о чем, — он дожидается, пока тот кивнет, прежде чем продолжить: — Если человека, совершившего преступление, отправить в тюрьму, скажем, на двадцать пять лет,
