Tochka vozvrata - Hairuzov

– Что востребует Дух, то непременно осуществит Природа, – неожиданно философски заметил мой командир, то и дело оглядываясь на пассажиров. – Ты сходи, посмотри, что там.

Теперь, когда полет шел над видимой землей и внизу спала озерная гладь, можно было спокойно сделать то, что казалось невозможным еще минуту назад. Я принес питьевой бачок, затем вскрыли самолетную аптечку. Сопровождающая роженицу бурятка попросила, чтобы я отгородил их от остальных пассажиров. Я взял самолетный чехол, поднял его вверх, сделав из него что-то вроде ширмы. Разглядывая сидевшую предо мной покойницу, я вспоминал, как она учила меня ездить на лошади, мысли путались и рвались, я не мог собрать их воедино. Вскоре стоны за моей спиной стихли, оглянувшись, я увидел, что принимавшая роды бурятка уже заворачивает родившегося ребенка в шерстяной платок.

– Кто? – коротко спросил я.

– Девочка, – так же коротко ответила сопровождающая.

Теперь-то я точно знал, чье лицо я вспомнил, увидев Саяну. Она напомнила мне Жалму. «Имею честь представиться – Георгий Храмцов, второй пилот того самого санитарного «кукурузника», на котором вы появились на свет. Я помогал принимать роды». Фраза, которую я заготовил, осталась невостребованной, Селезневой в комнате не оказалось, там уже мирно обсуждался план издания нового номера журнала, в котором обещал участвовать депутат. Катя показывала фотографии, Котов предлагал выпустить номер за счет компании «Востокзолото» с портретом генерального директора Аркадия Шнелле и очерком о нем. По словам Котова, он был с ним в приятельских отношениях.

– Когда я был деканом факультета, он работал у меня преподавателем и бегал за водкой, – рассказывал Котов. – Но, скажу вам, парень он башковитый и продвинутый. Строительный бизнес, маркетинг, золотодобыча – вот те направления, которыми он занимается. Сегодня он работает со знаменитым в наших краях старателем Михаилом Торбеевым. Он в хороших отношениях с Чубайсом и Вексельбергом. Вокруг Байкала по Иркуту в Китай будут прокладывать нефтяную трубу. Бабки там будут приличные. Кстати, в свое время Торбееву, говорят, Высоцкий посвятил одну из своих песен. А тот, в свою очередь, для Марины Влади подарил Высоцкому сорок соболей.

– Соболя нам не нужно. У нас своих хватает, – засмеялась Глазкова. – Нам надо издать очередной номер журнала. Но подлаживаться мы ни под кого не будем, тем более под олигархов.

– Зачем подлаживаться, когда можно договориться! – воскликнул Котов. – Я поговорю, думаю, он мне не откажет. Но и его интерес должен присутствовать. Давайте расскажем об истории золотодобычи в Сибири, о людях, которые в наше непростое время двигают отечественную сырьевую промышленность и не дают Западу заглотать нас с потрохами. Вот как этот пирог.

Котов показал пальцем на стол, где еще оставался кусочек пирога, который Селезнева принесла с собой.

– Это я оставила Храмцову, – глянув на меня, сказала Глазкова. – Признаюсь, мне это стоило больших усилий.

– А где же хозяйка пирога? – поинтересовался я.

– Ее дети заждались. У Яны два мальчика.

Мигом заставленная столами комната показалась мне пустой, и разговоры о выпуске журнала, в котором я не буду участвовать, – пустыми; я уже знал – так бывает.

– Кстати, я забыла тебе сказать: Яна – археолог.

– Та, с которой ты меня хотела познакомить. Мы с ней там наверху немного поговорили, – сказал я и улыбнулся, для меня слова, «там наверху», имели иной смысл. Сделав небольшую паузу, я попросил Глазкову:

– Катя, ты не могла бы дать мне ее телефон?

– Конечно, – кивнула Глазкова.

Позвонил я Селезневой только в начале лета. Потоцкой подвернулась срочная работа, она была вынуждена уехать в Польшу, за ней последовала другая. Да и мне, честно говоря, было не до археологии. Чтобы прошлая жизнь не напоминала о себе каждый день, я сдал квартиру и переехал в другой район Москвы.

В середине июня вновь напомнила о себе Потоцкая. Она сообщила, что сценарную заявку утвердили, и теперь нужен полноценный литературный сценарий. И тогда я вновь вспомнил о Селезневой. Я позвонил ей и, сославшись на Глазкову, сказал о своем намерении написать сценарий, попутно сообщил, что есть интересное предложение о съемках документального фильма. Подумав немного, Селезнева согласилась встретиться.

Мы долго договаривались о встрече, уточняли станцию метро, какой вагон и выход, вверху или в вестибюле и все равно оказались в разных местах. Пока встретились, пришлось сделать несколько звонков, в подземной Москве заблудиться было проще, чем в тайге. И я даже усомнился, москвичка ли она. Встретились мы на переходе, там, где начинается Тверская улица. На ней был длинный до пят, в коричневую клетку сарафан, из-под которого при ходьбе выглядывали желтые и островерхие, как у монголов, сандалии. Открыто было только ее нездешнее лицо, и даже прямые волосы казались продолжением брони. Они были гладко зачесаны и прихвачены на затылке красной заколкой.

– Сайн байна! День добрый! – сначала по-бурятски, а затем по-русски поприветствовал я ее.

– Сайн байна! – по-бурятски ответила она. Нет, нос у нее был европейским, я бы сказал, красивый нос, но крыжовникового цвета глаза были с восточным разрезом, которые отметил глазастый депутат. Я тут же про себя подумал, что в ее возрасте надо не скрывать себя, а, наоборот, показывать. А тут в летний жаркий день закуталась как в бронежилет. Мне захотелось по этому поводу пошутить, но, вновь вспомнив знакомого депутата и то, как Саяна поставила его на место, уже на лету прикусил язык. Через несколько минут мы были в Александровском саду – по моему понятию, это единственное в столице место, где все – величественные древние стены, державные металлические решетки, подстриженный газон, цветочные клумбы, ровные асфальтные дорожки – соответствовало моему летнему настроению и нашему предстоящему разговору о Чингисхане и древних захоронениях. Для такого случая я надел белую рубашку, которую сам постирал и погладил утром. Стояла жара, и все скамейки в саду были оккупированы праздно болтающимися по Москве людьми.

– Я, как вы просили, нашла для вас книгу «Мифы народов мира». Там есть и про монголов, и про бурят, – сказала Селезнева.

Она неожиданно замолкла и посмотрела вверх, надвигалась гроза, из-за Манежа к Александровскому саду, выпустив серые подмоченные фартуки, точно поливочная машина, пятясь, приближалась пузатая темная туча. Те, у кого были зонтики, стали доставать их из сумочек, другие поспешили к метро.

– Дождь – это хорошая примета, – сказал я. – Но у меня нет зонта.

– Придется пережидать в переходе, – ответила Саяна. – И я не взяла зонтик. Когда поехала, на небе не было ни одного облачка.

Следом за бегущими к переходу людьми зашагали и мы, надеясь успеть до первых капель. Когда уже подходили к памятнику Жукову, хлынул дождь. Мы бросились к козырьку Исторического музея. Несколько минут смотрели, как серую брусчатку сечет теплый дождь, как, прикрыв головы газетами, сумками и зонтами, мимо бегут люди.

– У бурят-буддистов своя философия, – продолжила прерванный дождем рассказ Саяна. – Чужды мягкость и твердость, тепло и холод. Но в результате взаимосочетания, благоволения и обычая, закона и мудрости рождается природа. Человек есть частица Вселенной, и человек есть космос.

– Мне показалось, что я сейчас туда улечу, – пошутил я. – И откуда вам все это известно?

– В институте занималась восточной философией.

Дождь продолжался недолго, оставив мокрой брусчатку, он прекратился так же внезапно, как и начался.

– Ну вот, все и закончилось, – прислонившись к стене и посматривая куда-то вдаль своими восточными глазами, с облегчением произнесла Саяна.

– Нет, все только начинается, – открывая в своих словах особый смысл и удивляясь непривычной для себя смелости, медленно проговорил я.

Она сняла заколку, встряхнула волосы и повернулась ко мне. И тут в ее глазах я неожиданно увидел отражение крепкого затылка полководца. Улыбнувшись своим наблюдениям, я поймал себя на том, что здесь, у кирпичных стен, Саяна уже не казалась мне прилетевшей невесть откуда восточной женщиной. Точно слившись с древними стенами, она как бы напомнила, что Россия собиралась из многих народов и имеет свое, неповторимое лицо.

В тот день я впервые узнал, что в Москве есть Зачатьевский женский монастырь.

– Монастырь основан митрополитом Московским Алексеем еще до Куликовской битвы, – начала рассказывать Саяна. – А в 1584 году последним царем из династии Рюриковичей – Федором Иоанновичем – была заложена церковь в честь зачатия преподобной Анны на избавление царицы Ирины от бесплодия. Этот монастырь сильно пострадал во время польско-литовского нашествия. В нем последнюю литургию отслужил патриарх Московский и всея Руси Тихон. Позже монастырь был закрыт, а на его месте открыли школу.