Дикий мед - Леонид Первомайский

Уповайченков дважды внимательно перечитал свою корреспонденцию, она ему понравилась.

Уповайченков разыскал блиндаж телеграфистов. Телеграфисты направили его за разрешением передать корреспонденцию к начальнику штаба. Когда Уповайченков нашел начальника штаба, выяснилось, что полковник Повх уже не начальник штаба, а командир дивизии.

Полковник Повх повертел в руках корреспонденцию Уповайченкова и, хоть у него было очень мало времени, надел очки и прочел ее с начала до конца. Андрей Игнатьевич Повх был умный, сдержанный человек, он не подал виду, что корреспонденция ему не понравилась.

— Нашей морзянке на целый день хватит, — сказал полковник Повх. — Лучше вам через армейский узел связи… А через фронтовой было бы еще скорее.

Уповайченков весь передернулся.

— Корреспонденция сегодня же должна быть в Москве, — сказал он с тем каменным упорством, которое пробивает стены.

Повх поглядел на него сверху вниз.

— Будет.

Он дал Уповайченкову свой «виллис», и хоть все происходило довольно быстро, только под вечер Уповайченков прибыл на фронтовой узел связи. Всю дорогу он молчал. Шофер «виллиса», возмущенный отчужденным молчанием капитана, высадив Уповайченкова у громадного лесного блиндажа, где разместились десятки телеграфных аппаратов, сразу же развернулся и, не попрощавшись, уехал. Дежурный по связи принял у Уповайченкова корреспонденцию, перелистал страницы, на глаз прикидывая количество слов, и сказал:

— Передадим в порядке очереди. У нас много корреспондентского материала. К тому же мы обслуживаем не только корреспондентов.

Дежурный повернулся и спустился по ступенькам в блиндаж. Уповайченков сел на пенек и задумался. Было уже темно. Уповайченков был голоден. Он решил не уходить, пока не убедится, что корреспонденция уже в Москве. Узел связи помещался в глубоком овраге. Тяжелая сырость охватывала Уповайченкова, сколько ему придется так сидеть, он не знал. В полночь дежурный по связи вышел из блиндажа.

— Что же вы тут сидите? — удивился он. — Шли бы спать, можете не волноваться, передадим ваш материал… Часом раньше, часом позже, какое это имеет значение? Это ж не оперсводка.

Уповайченков пробормотал что-то о роли прессы, и дежурный понял, что перед ним сидит человек недюжинного упорства.

— А вы ужинали? — спросил дежурный.

Он отвел Уповайченкова в свою землянку, накормил ужином и сказал:

— Располагайтесь до утра… Видно, вы любите свою работу, да и трудно не любить: интересная профессия. Сколько людей повидаешь, сколько всего узнаешь!.. А я тут гнию под землей. Ладно, сделаю для вас исключение — отправлю ваш материал вне очереди.

Передать корреспонденцию дежурному удалось только утром. Он заставил Уповайченкова позавтракать с ним, рассказал, как лучше добраться в хозяйство полковника Повха — так называлось теперь хозяйство Костецкого, — и через полчаса Уповайченков уже стоял у шлагбаума на выезде из штабного села. Но и тут ему пришлось долго ждать, пока регулировщица Саня не остановила грузовик Васькова.

Сидя рядом с Васьковым в кабине, Уповайченков угрюмо думал о том, что теперь только вечером сможет переправиться на плацдарм. Ясно, что думает там про него Жук! Ничего, он докажет ему, что не стоит всех корреспондентов мерить одной меркой. Хоть и с опозданием на сутки, но Уповайченков вернется, — тогда капитан Жук увидит, какие бывают настоящие корреспонденты… А разве Жук не видел? Разве он не рассказывал ему с восторгом о Варваре Княжич? Ясно, зачем ей лезть в ад, ясно, чего она так старается. Напрасно: этого пятна ей ничем не смыть!

Варвару Княжич Уповайченков не знал, он только случайно слышал ее историю в редакционных коридорах. Уповайченков не старался разобраться, что в этой истории соответствует действительности и в какой мере виновата действительность, а в какой Варвара… И хотя его чувство враждебности к Варваре было лишено каких-либо личных оснований, оно не позволяло Уповайченкову хорошо думать о ней.

Васьков не умел долго молчать.

— С назначением к нам, товарищ капитан? — поинтересовался он.

— Я корреспондент, — свирепо ответил Уповайченков, словно предположение Васькова глубоко его оскорбляло.

Васьков даже подпрыгнул на сиденье.

— Везет мне на корреспондентов, товарищ капитан! Недавно познакомился я с одним, а если правду говорить, так не с одним, а с одной… Вот это корреспондент, я вам скажу!

Уповайченков искоса поглядел на него:

— А что же в ней такого особенного?

— Ну как же! — искренне удивился Васьков. — Вся дивизия про нее говорит. Под самым носом у фрицев сфотографировала «тигра», с генералом орден вручала на плацдарме этому бронебойщику… Гулояну, кажется… Она и меня сфотографировала на карточку! Это, я вам скажу, настоящий корреспондент!

Не понимая, почему угрюмый капитан молча отодвинулся от него, Васьков нажал на акселератор. Гусачевка с ее глубоким оврагом и церковью на горе давно уже осталась позади. Шоссе загудело под скатами. Как всегда, Васьков газовал на шоссе и от волнения громко пел. Вдруг он пригнул голову и втянул свою длинную шею в плечи. Опытный слух не обманул Васькова. «Мессершмитт» шел над шоссе, летчик снижался, беря на прицел машину… Васьков резко затормозил, машину занесло (тормоза были плохо отрегулированы), Уповайченков от неожиданности чуть не влип лбом в стекло. Маневр Васькова обманул летчика. «Мессершмитт» проскочил над машиной, далеко впереди пулеметная очередь выбивала из покрытия шоссе черные брызги асфальта.

— Вы что, — крикнул Васьков Уповайченкову, — смерти не боитесь?! Сейчас он пойдет вторым заходом!

Они лежали в кювете, припав лицом к выжженной, присыпанной горячей пылью траве. «Мессершмитт» вернулся и опять обстрелял машину. Рев и свист мотора слился со стуком пулеметной очереди. Самолет набрал высоту и исчез в небе.

— Вставайте, товарищ капитан, — сказал Васьков. — Теперь уж он не вернется.

Уповайченков поднялся, бледный и растерянный. Он медленно отряхивал свою фуражку, словно не решался снова садиться в машину. Вдруг он увидел, как Васьков вскочил на заднее колесо машины, перенес ногу через борт и очутился в кузове. Из кузова слышался тихий, сдержанный стон. Уповайченков старательно пристроил вычищенную фуражку на голову и влез на подножку.

— Ты кто? Ты как сюда попал? — наклонился Васьков над стриженым, смуглым, похожим на цыганенка подростком. — Ты живой?

— Живой, — раскрылись и вытолкнули короткий стон бледные губы подростка.

— Ну, это — самое главное! — крикнул Васьков, обрадовавшись. — А покажи, куда тебя…

Он осторожно и умело начал ощупывать мальчика.

— Тут, — прошептал Кузя.

Васьков увидел в Кузиной рубахе маленькую дырочку, вокруг которой проступала, медленно впитываясь в ткань, темная кровь.

— Лежи, не шевелись! — приказал он сурово. — Ты куда собирался?

— В бойцы хотел… — прошептал Кузя.

— Патриотизма тебя заела? Без тебя бойцов мало? Вот и скажи спасибо, что фашист только прострочил тебя, а не пришил к ямке!

Васьков выпрыгнул из кузова.

— Придется возвращаться в Гусачевку, там наш санбат стоит… Садитесь в кузов, товарищ капитан, присмотрите за парнишкой.

Уповайченков послушно полез в кузов. Васьков развернулся и, против обыкновения, медленно поехал по шоссе к повороту на Гусачевку.

Паренек лежал, закрыв глаза. Уповайченков увидел сумку и начал неумело подсовывать ее под затылок Кузе.

Уповайченков не узнал Кузю, хоть видел его в избе у Люды. Он не имел привычки обращать внимание на несовершеннолетние явления природы, которые его не интересовали, и не любил загромождать ими память. Кузя открыл глаза, узнал Уповайченкова и ужаснулся от мысли, что чудаковатый капитан прикажет отвезти его домой. Кузя притаился и лежал ни живой ни мертвый. Тревога его была напрасной — Уповайченков уже не смотрел на него. Как всякий, кто впервые побывал под обстрелом с самолета, Уповайченков не спускал глаз с неба… Он поздно попал на фронт и еще не привык к тому, к чему все тут давно привыкли или делали вид, что привыкли. Опомнился он только тогда, когда Васьков остановил машину у гусачевской школы, в которой помещался санбат.

На крыльцо вышла Оля Ненашко. Ее смелые глаза не смеялись, маленький круглый ротик не рассыпал язвительных слов. Она держала кулачки в карманах белого халатика и казалась совсем маленькой.

— Кого ты привез, Васьков? — спросила Оля, спускаясь с крыльца.

— Какой-то цыганенок в бойцы бежал, да и попал под пулю в моей машине, — небрежно пояснил Васьков, стараясь осмыслить перемену, которая произошла с хорошо знакомой ему Олей Ненашко. Вдруг брови у него полезли на лоб, глаза выкатились, и он сочувственно и восхищенно прошептал: — Осиротела, Олечка? Дали твоему капитану по шапке?