ГИТЛЕР, Inc.Как Британия и США создавали Третий рейх - Гвидо Препарата

То был великолепный маневр: теперь в британской пантоми­ме появилась четвертая маска (см. рис. 5.2) — антинацистское, пророссийское ядро, организованное Черчиллем; в тоже время росло влияние умиротворителей, стоявших за спиной Ллойд Джорджа. Это было очень демократично: несколько напряжен­ное лицо, обращенное Британией к миру, — лицо, на котором выражение циничного прагматизма (умиротворения) было в какой-то степени смягчено умеренностью милнеровского братства и открытым бунтом Черчилля. Так. выглядел последо­вательный плюрализм в действии.

В январе 1935 года барон Вильгельм де Ропп, двойной при­балтийский агент, работавший на команду Уинтерботама, встре­тился в Лондоне с двумя из четырех сыновей короля Гeopra V: будущим Эдуардом VIII, принцем Уэльским, и принцем Джорд­жем, герцогом Кентским, чтобы «дать им исчерпывающее пред­ставление о качествах Гесса, Розенберга и других германских лидеров» (118).

То была увертюра к самому живописному и эффектному акту бурлеска: создание пронацистской партии мира, возглавляемой не кем-нибудь, а принцем крови. Теперь британская разведка за­нялась поиском среди королевских отпрысков кандидата, подхо­дящего на роль антагониста в гипотетическом сценарии, соглас­но которому Британия будет якобы расколота на доминирующую антинацистскую партию войны и на подпольную пронацистскую партию мира. На эту роль идеально подошел Эдуард, ведший кра­сивую жизнь вечно молодого идола британских подростков: он бегло говорил по-немецки и всегда с удовольствием вспоминал те сладчайшие летние месяцы, которые он проводил в обществе лю­бимого «дяди Вилли», бывшего кайзера Вильгельма II, двоюрод­ного брата его отца (119). Эдуард прошел конкурс.

6 марта 1936 года, оказавшись перед лицом вооружения Гер­мании, Франция вновь ввела у себя воинскую повинность. Гит­лер поступил так же — опять-таки в нарушение статей Версаль­ского договора. Британия «выразила протест», но — что любо­пытно — не забыла при этом поинтересоваться у германских властей: «Не отказывается ли германская сторона принять сэра Эрика Саймона и Энтони Идена, как это было запланировано ранее?» Едва ли такая вежливость уместна в отношениях с вра­гом. 25 марта британские государственные деятели приземли­лись в Берлине. Немецкий переводчик Пауль Шмидт вспоми­нал, как Саймон отечески, с искренней любовью поглядывал на Гитлера большими карими глазами. Иден вел себя более осмот­рительно и отчужденно.

На встрече с ними Гитлер снова принялся распространяться о необходимости создания единого фронта против большевиз­ма и — это была новость — предрек возможность взаимопонима­ния в вопросе о пределах вооружения Германии: нельзя ли, ска­жем, для начала позволить Германии тоннаж флота, равный 35 процентам тоннажа британского военного флота. Британцы не ответили «нет».

Переговоры прошли с большим успехом и завершились тор­жественным приемом в британском посольстве, где посол, сэр Эрик Фиппс, выстроил в шеренгу своих детей, которые, вски­нув руки в нацистском приветствии, прокричали: «Sieg Heil!» Этот театральный эффект, по мнению немецкого переводчика, был, пожалуй, «немного постыдным» (120). Все было бы просто отлично, если бы Иден, покинув Берлин, не направился сразу в Москву.

Это был самый первый пример двоедушной пантомимы, ра­зыгранной британским министерством иностранных дел; нем­цам показали два лица: искреннее сочувствие Саймона и скепти­ческую мину Идена. Первый был представлен как фигура из высших эшелонов власти, а второй сразу же после визита отпра­вился в гости к врагам нацизма. Это представление было пред­назначено для немцев, так же как и для европейской диплома­тии: опираясь на свою вечную двусмысленность, Британия была теперь наилучшим образом подготовлена к выполнению своего плана.

После мартовской встречи, вдохновленный ее результата­ми, Гитлер отправил в Лондон англофила Иоахима фон Риб­бентропа, бывшего торговца шампанским, женатого на пред­ставительнице старой винной династии и нашедшего свой путь к нацистам через фон Папена, заключать с Британией соглаше­ние о «35 процентах тоннажа» для германского военно-морско­го флота.

«Ни на минуту не забывайте, — предупреждал Риббентропа японский военный атташе в Лондоне капитан флота Арата Ока, — что британцы — самые коварные люди на свете и что они достигли непревзойденного мастерства в искусстве перегово­ров, а также в искусстве манипулировать прессой и обществен­ным мнением» (121). Но ни Риббентроп, ни другие нацистские лидеры не имели все же ни малейшего представления о том, с каким именно коварством им придется иметь дело.

Переговоры начались 24 мая 1934 года в здании министерст­ва иностранных дел в присутствии благодушного Саймона. Риб­бентроп, как и ожидалось, потребовал британского согласия на соотношение тоннажей, предложенное Гитлером в марте. Но Саймон неожиданно побагровел от ярости: он находит это тре­бование неслыханным, а такие хвастливые угрозы совершенно неприемлемыми и нетерпимыми. На этом дискуссия была закон­чена. Риббентроп и его спутники были, мягко говоря, смущены и растеряны. Однако два дня спустя германскую делегацию при­гласили в обшитые дубовыми панелями залы Адмиралтейства, где заместитель Саймона сэр Роберт Крэйги хладнокровно объ­явил, что Британия принимает предложение Германии; от такой нежданной удачи спутники Риббентропа лишились дара речи (122). После этого Риббентропу позвонил Гитлер. «Отличная ра­бота, — гремел он в трубку, — сегодня самый счастливый день в мо­ей жизни» (123). Все было бы просто отлично, если бы букваль­но через несколько дней члены совета Итонского колледжа не отказали в приеме сыну Риббентропа (124).

В течение шести месяцев, прошедших с момента заключения инспирированного Норманом англо-германского платежного соглашения в конце 1934 года и англо-германского морского со­глашения, подписанного в 18 июня 1935 года, Гитлер заручил­ся — ни много ни мало — официальной британской финансовой и военной поддержкой. Фюрер ликовал.

Растерянная и взъерошенная Франция просто не знала, что делать: в середине мая 1935 года, в полном отчаянии, она заклю­чила пакт о взаимопомощи с Россией и Чехословакией.

19 июня 1935 года Эдуард VIII дебютировал в роли пронацистского кандидата: в Тронном зале королевы он, обращаясь к бывшим солдатам и офицерам Легиона, призвал их навсегда забыть порожденную Великой войной враждебность между Британией и Германией. Присутствующие поднялись со своих мест и устроили принцу бурную овацию; британский флаг мир­но соседствовал с флагом со свастикой. Речь эта наделала много шума, и король Георг V выразил по ее поводу вполне понятную озабоченность (125). Прошел месяц, и теперь уже Гитлер при­нимал в имперской канцелярии британских ветеранов: немцы и британцы вспоминали проведенные в траншеях годы с такой страстью, словно в те времена они были товарищами по ору­жию и стреляли из одних окопов (126).

Апогей умиротворения пришелся на двухлетие с 1936-го по 1937 год. Начало было весьма многообещающим: 19 января 1936 года заснул вечным сном король Георг V. А чтобы «Тайме» могла объявить о его кончине в утреннем выпуске, смерть мо­нарха несколько ускорили инъекцией морфина и кокаина (127). Наследовать корону должен был Эдуард, принц Уэльский, кан­дидат на трон от пронацистской партии. Церемония корона­ции была назначена на май следующего года.

Затем, в марте 1936 года, Германия вступила на тропу войны, и это был необратимый шаг: рейх был готов к своему первому гамбиту — оккупации демилитаризованной Рейнской области. Как мы уже видели, Версальский договор оценивал последствия такого шага вполне недвусмысленно. Появление хотя бы одно­го немецкого солдата в Рейнской области автоматически озна­чало начало войны: Британия, Италия и Бельгия должны были немедленно обнажить меч в защиту Франции.

В 1936 году новоиспеченный вермахт Гитлера не мог идти ни в какое сравнение с испытанными ударными силами Франции. «Франция, — признал в Нюрнберге генерал Иодль, — разнесла бы нас вдребезги» (128).

Игнорируя опасность, Гитлер «блефовал». 7 марта, обвинив Францию в заключении соглашения с Советским Союзом и воспользовавшись этим предлогом, Гитлер приказал трем не­полным батальонам пересечь Рейн. Французские вооружен­ные силы на линии Мажино были приведены в боевую готов­ность: к границам Германии был придвинут французский Северо-Африканский корпус — ожидали только сигнала из Лондона. Фон Нейрат, германский секретарь по иностранным делам, был в ужасе; Гитлер, дрожа от возбуждения не меньше, чем его министр, произносил как заклинание слова уверенно­сти: не бойтесь, шептал он, Британия не двинется с места.

Британия действительно не двинулась с места: уже к вечеру седьмого числа ведущие политики принялись наперегонки оп­равдывать нацистский демарш. Газетные магнаты, лорд Бивербрук из «Дэйли экспресс», заодно обхаживавший от имени своего близкого друга Черчилля Россию с июня 1935 года (129), и лорд Роттимер из «Дэйли мейл» громко одобрили действия Гитлера и Германии. «[Гитлер:] Весь круг Бивербрука—Ротимера явился ко мне и дружно заявил: в прошлой войне Британия была не на той стороне» (130).