Дом у озера - Кейт Мортон

Последнее письмо было написано в апреле тысяча девятьсот тридцать третьего года. Сэди вспомнила, что летом Дафид Ллевелин обычно жил в Лоэннете, вот почему они с Элеонор больше не писали друг другу. Сэди снова посмотрела на строчку: «Вы совершенно правы, Энтони не должен ничего знать…» Интересно. Судя по ответу Элеонор, Ллевелина тревожило, как поведет себя Энтони, если проведает о романе жены. Может, депрессия Ллевелина усилилась из-за переживаний, что и привело к самоубийству?

Элис сказала, что мать хранила все полученные письма в ящиках по обеим сторонам стола. Если повезет, то письма от Дафида Ллевелина тоже там. Тогда можно узнать, чего именно он боялся, в его собственном изложении. Сэди отомкнула оба ящика. Сотни конвертов с неровными краями там, где их вскрыли, лежали в пачках, перевязанных разноцветными лентами. Все адресованы миссис Э. Эдевейн, некоторые отпечатаны на машинке, другие написаны от руки. Сэди перебирала пачку за пачкой, ища послания от Дафида Ллевелина.

И наткнулась на не совсем обычную стопку: на верхнем конверте не было ни адреса, ни марки. Озадаченная Сэди просмотрела остальные конверты. Одно или два пришли по почте, но остальные были такие же чистые, как первый. Внезапно до Сэди дошло. Мягкая красная лента, едва уловимый намек на аромат духов… Любовные письма!

Не совсем то, что Сэди искала, но ее обуяло любопытство. Кроме того, Элеонор вполне могла поделиться своими тревогами с возлюбленным. Сэди торопливо дернула за красную ленточку, и письма разлетелись по полу. Сэди мысленно выругала себя за неловкость – когда их теперь разложишь по порядку! – как вдруг заметила что-то необычное, как будто не из этой пачки.

Сэди стразу узнала бумагу – затейливый орнамент из темно-зеленых побегов плюща по краю листка, – почерк и чернила. Да, это первая половина письма, которое она нашла, исследуя лодочный сарай, письма, которое Элеонор написала Энтони, когда тот воевал. Сердце Сэди колотилось как бешеное, когда она разгладила листок и принялась читать. Позже ей покажется, что это было предчувствие. С первых строк она поняла, что нашла недостающий кусок головоломки, ключ к разгадке, который как с неба свалился.

– Сэди?

Она вздрогнула и подняла голову. Клайв с довольным лицом стоял в дверях, держа тетрадь в кожаном переплете.

– А, вот вы где!

– Да, вот она я, – рассеянно ответила она, все еще думая, чем обернется ее находка.

– Похоже, мы нашли, что искали, – взволнованно произнес Клайв, со всей скоростью, которую позволяли старые ноги, подошел к кровати и сел на край рядом с Сэди. – В дневнике Энтони за тысяча девятьсот тридцать третий год. Элис была права, ее отец все подробно записывал. Отдельная тетрадь на каждый год – в основном наблюдения за природой и упражнения для развития памяти. В те годы я сам ими увлекался, когда учился запоминать все подробности с места преступления. А еще там заметки в виде писем какому-то Говарду. Думаю, это его друг, которого убили в первую войну. Вот что я нашел. В июне тысяча девятьсот тридцать третьего года у Энтони похоже, началась новая черная полоса. Он пишет другу, что за прошлый год ему стало хуже, что-то изменилось, но он не знает, что именно, и рождение сына не принесло облегчения. Вообще-то, в ранних записях Энтони несколько раз упоминал, что плач малыша всколыхнул воспоминания о чем-то, что случилось во время войны, о некоем «инциденте». В последней записи незадолго до Иванова дня он пишет, что старшая дочь Дебора рассказала ему нечто ужасное и это «разрушило иллюзию» его идеальной жизни.

– Роман Элеонор, – сказала Элис, думая о тревогах Дафида Ллевелина.

– Видимо, да.

Энтони узнал о любовной связи жены за неделю до Иванова дня. Похоже, это известие стало последней каплей, и он сорвался. Наверняка Дафид Ллевелин опасался, что когда-нибудь это произойдет. Сэди вспомнила прочитанную половину письма и подумала, а не узнал ли Энтони еще кое о чем?

– А вы обнаружили что-нибудь интересное?

Клайв кивнул на разбросанные по ковру конверты.

– Не то слово!

– Выкладывайте!

Сэди наскоро рассказала ему о найденной в лодочном сарае половинке письма, которое Элеонор написала Энтони, когда он воевал, а она, беременная второй дочерью, тосковала в разлуке.

– И что дальше?

– Я только что нашла вторую, то есть первую часть письма. Вот здесь, среди остальной корреспонденции Элис.

– Можно? – Клайв кивнул на листок бумаги в руке Сэди.

Она отдала письмо Клайву, тот торопливо пробежал глазами по строчкам и поднял брови.

– Боже правый!

– Вот именно.

– Весьма откровенно.

– Да.

– Однако письмо адресовано не Энтони. Там написано: «Мой дорогой Бен».

– Правильно, – кивнула Сэди. – И датировано оно маем тысяча девятьсот тридцать второго года. Значит, ребенок, о котором она пишет, не Элис. Это Тео.

– Выходит…

– Совершенно верно. Отец Тео Эдевейна – Бен.

Глава 29

Корнуолл, 1932 г.

Элеонор не хотела беременеть от Бена, но, когда это случилось, ни секунды не жалела. Она почувствовала беременность почти сразу. После Клементины прошло десять лет, однако Элеонор не забыла это ощущение и сразу же полюбила маленького человечка внутри себя. Иногда Энтони давал ей посмотреть в микроскоп, и она знала о клетках, основных строительных «кирпичиках» жизни. Элеонор любила малыша на клеточном уровне. Они были единым целым, и Элеонор уже не могла представить свою жизнь без этого крошечного создания.

Она любила его безгранично и так не хотела делиться этой любовью, что пока ребенок, совсем еще маленький, был надежно спрятан, Элеонор совсем забыла, что у него есть отец и что она не вызвала дитя к жизни усилием воли. Он стал ее секретом (она не сомневалась, что ждет мальчика), а Элеонор умела хранить секреты, причем, так уж вышло, опыта ей хватало. Много лет она хранила секрет Энтони, после же встречи с Беном у нее появилась своя тайна.

Бен. В самом начале Элеонор сказала себе, что это всего лишь влечение. Однажды в детстве отец подарил ей воздушного змея из самого Китая и научил запускать. Элеонор обожала змея, длинные разукрашенные хвосты, силу, туго натянутый, подрагивающий в руке леер, странные волшебные письмена на боку игрушки.

Элеонор с отцом прочесали все поля в Лоэннете, чтобы найти для запуска лучшее место, где бы дул самый подходящий ветер. Элеонор была одержима этим змеем. Записывала наблюдения за полетами в записную книжку, рисовала многочисленные диаграммы и придумывала, как бы лучше его украсить. Она поймала себя на том, что по ночам просыпается и садится в постели, крутя невидимую катушку призрачного змея, словно до сих пор запускает его в небо. «У тебя развилось нездоровое влечение, – сурово сказала няня Бруен, глядя на Элеонор с неприкрытым осуждением. – Влечение – это дьявол, а дьявол уходит, когда натыкается на запертую дверь». Она унесла воздушного змея и спрятала.

Теперь Элеонор повзрослела и сама решала свою судьбу. Рядом не было няни Бруен, чтобы сжечь игрушку и запереть дверь, и никто не мешал ей переступить порог.

– Я как раз собирался зажечь огонь, – сказал он в тот день. – Может, переждете грозу у меня?

Дождь лил как из ведра, и теперь, когда Элеонор не жгло беспокойство за Эдвину, она вдруг поняла, что промокла насквозь и замерзла. За молодым человеком виднелась комнатка, которая вдруг показалась воплощением тепла и уюта. За спиной барабанил дождь, к ногам жалась Эдвина, явно решив остаться, и Элеонор поняла, что выбора нет. Она поблагодарила, сделала глубокий вдох и вошла.

Он последовал за ней, закрыв за собой дверь, и шум падающего дождя сразу стал тише. Подав полотенце, молодой человек принялся разводить огонь в маленькой железной печке посреди кибитки. Вытирая волосы, Элеонор воспользовалась случаем и осмотрелась.

Кибитка не блистала роскошью. Мебели и прочих вещей только-только хватало, чтобы придать ей обжитой вид. На подоконнике Элеонор заметила несколько изящных бумажных журавликов, вроде того, что случайный знакомый складывал в поезде.

– Пожалуйста, садитесь, – предложил он. – Я затоплю печку. Она у меня с характером, но недавно мы с ней нашли общий язык.

Элеонор заглушила тихий шепот сомнения. В другом конце кибитки за задернутой занавеской виднелась кровать. Элеонор отвела взгляд, повесила полотенце на плетеный стул и села. Дождь уже не барабанил, а негромко шелестел, и Элеонор подумала, что это один из самых любимых ее звуков. Как приятно знать, что скоро высохнешь и согреешься, пока за окном идет дождь! Восхитительное чувство!

Пламя вспыхнуло, дрова затрещали, и молодой человек встал. Бросил обгоревшую спичку в огонь и закрыл решетку.

– А я вас знаю, – сказал он. – Переполненный поезд из Лондона в Корнуолл несколько месяцев назад. Вы были в моем вагоне.

– Насколько я помню, это вы были в моем.