Адриан. Золотой полдень - Михаил Ишков

Игнатий во время редких бесед утверждал — праведная жизнь не по необходимости есть торжество гордыни. Мечтательная святость в сравнении с реальным миром — есть понятие теоретическое, худосочное. Отсюда ереси! Ты попробуй устоять в этой греховной круговерти, на которую была так щедра римская жизнь? Чтобы известить сирых сих, что есть истина, следовало выжить здесь и сейчас.

Обопрись же на Господа! Не теряй лицо и не обижай тех, кто рядом, иначе на чьем спасении ты будешь настаивать перед ликом Создателя.

Далее привиделось совсем кощунственное — извивающийся в танце Саваоф с лавровым венком на голове, с чашей, полной шипучего вина. На этом Эвтерм оборвал фантазию, ибо воспоминание об озорных танцовщицах, встречающих в проулке Создателя, ввергло его в стыд.

С неприятно досаждающим телесным возбуждением он отправился спать. В своей комнате обнаружил широкое ложе. Лустрика, стремившегося помочь ему раздеться, прогнал — стыдно было за вздымающуюся пониже бедер тогу. Эвтерм постоял возле ложа, потом, недоумевая, обошел его кругом, пощупал перину — она была очень мягкая, перышко к перышку. Эвтерм вздохнул, помолился и улегся — буквально утонул в мягчайшем облаке. Сначала с непривычки ворочался, искал твердое местечко, затем в сердцах подумал — может, приказать вынести эту кровать и принести что‑нибудь пожестче. Наконец решил, это может подождать до утра.

С тем и затих.

Очнулся от того, что ложе скрипнуло и неожиданно просело. Он повернулся на другой бок, испуганно глянул из‑под покрывала. В робком свете единственной свечи увидал крупную женщину, деловито, через голову, снимавшую ночную тунику.

Он онемел.

Между тем Зия, обнажившись, легла рядом. Полежала и повернулась к Эвтерму. Тот напрягся.

— Это грех, Зия, — предупредил он.

— Ага, — согласилась женщина и порывисто вздохнула. — Что же, мне к Адриану за утехами бегать? Или какого‑нибудь раба волочить в спальню? А может, к Луцию Веру пристроиться? — она хихикнула. — Помню, он еще мальчишкой молил меня о «любовной награде». Глупенький такой!.. Нет, Эвтерм, я привыкла к дому, теперь ты хозяин, тебе и радовать меня.

Она взгромоздилась на мужчину — у того от тяжести обильного ароматного тела, от прилива желания руки дрогнули. Ее огромные груди влекли и страшили. Он осторожно взял их в обе руки, притянул к себе и робко поцеловал.

— Смелее, Эвтерм, — провозгласила Зия и, тронув рукой его детородный орган, воскликнула.

— Ого!

Затем с неподражаемой для такой огромной дамы с ловкостью вонзила его в себя. Ее лицо исказилось, она закрыла глаза и радостно выдохнула.

— Не ленись, Эвтермчик!

Глава 4

Адриан прибыл в столицу в начале 126 года.

После посещения Вифинии и устройства дел в северных провинциях Малой Азии, он отправился на Родос, оттуда отплыл в материковую Грецию. Везде император первым делом садился за проверку правильности сбора налогов, а также за расходованием муниципальных средств. Обнаружив прорехи и недостачи — а где их не найти! — он терпеливо, позволяя оспаривать императорские претензии, добивался от провинившихся чиновников — магистратов погашения задолженностей и убытков за их счет. Спуску не давал только снабжавшим армию поставщикам и командирам, которые обворовывали солдат. При расследовании этих дел он был неумолим — пойманных за руку казнили безжалостно.

Не было в тех местах военного лагеря, в котором он не побывал, не провел учения, не прожил с солдатами неделю другую.

Добравшись до стоянки, Адриан приказывал рушить помещения для пиров, портики для прогулок, закрытые галереи, вырубать неуместные в пределах лагеря сады. При нем устраивались учения и марш — броски, в которых император принимал самое активное участие.

Он шел в первых рядах, с полной выкладкой,19 с непокрытой головой. Метал копья — пилумы, учил работать щитом, давал уроки фехтования, ведь Адриан считался одним из лучших мастеров в обращении с колющим оружием. Сказывалась школа Траяна, исповедовавшего принцип «делай, как я» и настаивавшего на том, что «если полководец будет проявлять заботу о собственном войске, ему не потребуется философия, чтобы с уверенностью в победе вступать в бой».

Слух о его скрупулезной дотошности и нечеловеческой проницательности опережал императора. Прозванный «лишаем» за неистребимую, прилипчивую придирчивость при рассмотрении финансовых дел, он тотчас отбрасывал буквоедство, когда речь заходила о строительстве. Везде, где бы он ни появлялся, император требовал на рассмотрение проекты предполагаемых построек. Рассматривал их тщательно, выпытывал у авторов, каким образом согласуются части и целое и не скучны ли теперь неисчислимые ряды колонн, треугольные фронтоны и торжество прямых углов? Он заявлял, что является приверженцем свободного и плавного движения линии. По его словам, в собственных проектах он старался избегать прямых отрезков.20 Свою склонность объяснял тем, что его детство прошло на воле, в Испании. Там он пристрастился к естественным пейзажам, в которых нет места прямым углам. Горожане привыкли к скученности, клетушкам, примитивному, поддающемуся счету порядку, вот почему в городах предпочитают четкие горизонтали и вертикали — по ним легче ориентироваться. Ему же по нраву свет и простор, а портики и гигантские пропилеи «загораживают небо».

Очаровательную зиму он провел в Афинах, где, убедившись в нищете и убожестве великого города, приказал начать возведение библиотеки, гимнасия, акведука, храма Геры, а также святилища Всеэллинского Зевса, или Олимпия, строительство которого было начато Писистратом шесть веков назад и который не удалось достроить Антиоху Эпифану.

Этих трудов ему показалось мало, и на пути в Рим он заглянул на Сицилию, где вместе с Антиноем совершил восхождение на Этну (3 263 м). Там наблюдали восход Солнца и, удостоверившись в ошибочности легенды, утверждавшей, что с вершины вулкана виден африканский берег, с чувством исполненного долга спустились вниз. Там же, в Сицилии, ему доставили послание от префекта претория Сентиция Клара. «В конце путешествия, — сообщал префект, — тебя, справедливый, ждет долгожданная радость — храм Всех богов достроен. Ты должен освятить Пантеон!». Далее Сентиций Клар писал, что в городе собрались толпы народа и более тянуть с открытием небывалого, вызвавшего столько пересудов сооружения, нельзя.

* * *

Адриан прибыл в столицу на день раньше назначенного в письме к сенату и жене срока.

В поздних вечерних сумерках, когда пустели римские улицы, вереница закутанных в воинские плащи всадников миновала Аппиевы ворота. При свете факелов конный отряд добрался до Палатинского дворца, здесь люди спешились. Потом долго шли толпой по бесконечным, скудно освещаемым масляными лампами, коридорам. Адриан тянул за руку истомившегося за день пути Антиноя. У императорских покоев личный раб цезаря Мацест внезапно замер — сквозь щели в темный проход выбивался яркий свет. Адриан бесцеремонно отодвинул раба, толкнул дверь и вошел в небольшой зал. Втащил за собой мальчишку — тот, переступая через порог, споткнулся.

В зале цезаря ждала императрица Вибия Сабина. Адриан удовлетворенно кивнул и, вскинув руки для объятий, двинулся в ее сторону. Мацест подхватил покачнувшегося, засыпавшего на ходу Антиноя. Мальчик зевнул и потянулся вслед за воспитателем. Императрица, глядя на этих усталых, с пыльными лицами людей, улыбнулась. Увернулась от объятий мужа, позволила поцеловать себя в щечку — на этом сантименты закончились.

Оба остались довольны.

Императору доставила удовольствие проницательность жены. Сабина, лучше других знавшая мужа, была уверена, что Адриан ни под каким видом не явится в Рим в указанный в письме срок. Не появится он и на пригородной вилле, на которой она пережидала зиму, хотя туда тоже был послан гонец с предупреждением ждать его в Байях — мол, он обязательно заглянет к супруге. Для всех других подобная непоследовательность казалась обычной мерой предосторожности, но для Сабины в подобной скрытности таился особый, ведомый только им двоим смысл.

Все долгие годы супружества Адриан только тем и занимался, что путал следы. В этой игре решающее для победы значение имело обязательное угадывание скрытого замысла партнера, и точно рассчитанное место встречи. Такой исход доставлял редким свиданиям особую прелесть. Чаще всего в этой игре выигрывала Сабина. В первые годы их совместной жизни Адриан, не выносивший, когда жене удавалось перехитрить его, начинал браниться, потом, уверившись, что Сабину не проведешь, утих. Его смирение давало императрице право упрекать мужа.

Ты — неисправимый выдумщик.

Неужели ты всерьез веришь, что способен водить людей за нос?