Первое кругосветное путешествие на велосипеде. Книга первая. От Сан-Франциско до Тегерана. - Томас Стивенс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что касается меня, я тоже одет в белое с ног до головы и если они достаточно суеверны, то тоже легко могли бы ошибиться.
Моя дорога ведет через волнистую низину между более высокими холмами, областью небольших ручьев, пшеничных полей и оросительных канав, среди которых несколько троп, ведущих от Тереклу к многочисленным деревням, разбросанным среди гор в соседних небольших долинах, так что сохранить правильную дорогу здесь довольно трудно. Один раз я сбился с правильного курса на несколько миль. Обнаружив свою ошибку, я решил вернуться к тропе на Торбали по короткой дороге через скошенное поле и необрабатываемый холм заросший кустарником дуба. Это привело меня к знакомству с пастухами и земледельцами, и их свирепыми собаками, которые оказались более подвижными, чем приятными. Здесь и там я нахожу примитивные гумна. Это просто точки ровной поверхности, выбранные по центру и сделанные гладкими и твердыми благодаря совместной работе нескольких владельцев смежных полей, которые используют их совместно. Дождь во время сбора урожая очень редкое явление, поэтому затраты на их покрытие считаются ненужными. В каждой из этих молотилок я нахожу веселое собрание жителей деревни, некоторые из которых молотят зерно, другие смахивают его, подбрасывая его деревянными плоскими вилами. Ветер отбрасывает легкую мякину в сторону, а зерно падает обратно в кучу. Когда почва песчаная, зерно моют в соседнем ручье, чтобы удалить большую часть песка, а затем распределяют по листам на солнце, чтобы высушить, прежде чем окончательно убрать в зернохранилищах. Молотьба осуществляется в основном мальчиками и женщинами, которые ездят на тех же самых широких досках в форме саней, как описано в «Европейской Турции».
Вид моей приближающейся фигуры, конечно, является сигналом для общего приостановления дел, и любопытства, что я за существо. Если я еду по какой-то изношенной тропе, женщины и молодые люди неизменно выдают свои опасения по поводу моей необычной внешности и редко не проявляют склонности бежать при моем подходе, но поведение их собак заставляет меня немало раздражаться. У них есть благородная порода собак по всей стране ангорских коз - прекрасные животные, такие же большие, как ньюфаундленды, с хорошим внешним видом мастифа; и они проявляют свою враждебность к моему вторжению, бросаясь прямо на меня, очевидно считая меня хорошей игрушкой. Эти собаки - бесценные друзья, но как враги и нападавшие они не рассчитаны на то, чтобы завоевать уважение велосипедиста. В моей необычной внешности они видят странного неопределяемого врага, посягающего на их друзей и владельцев, и, как добрые, верные собаки, они атакуют. Иногда среди молотильщиков и веяльщиков находится человек, который следит за собакам, когда те пытаются напасть на меня, то заботится о том, чтобы отозвать их обратно. Но чаще мне приходится защищать себя самостоятельно, в то время как праздная толпа, слишком ошарашена и подавлена моим необъяснимым внешним видом, чтобы думать о чем-то еще, просто смотрит, как будто ожидает, что я уплыву в космос от зла или сотворю какой-то другой чудесный подвиг. Моя общая тактика состоит в том, чтобы спешиться, если едешь, и маневрировать машиной, чтобы держать ее между мной и моим диким противником, если он только один. А если их больше одного, поочередно отгораживаться от них, не забывая приласкать их удобным камнем всякий раз, когда это удается. В этих животных есть определенная трусость, несмотря на их размер и жестокость. Они боятся и с подозрением относятся к велосипеду как к какому-то страшному сверхъестественному объекту. И хотя я временами достаточно напуган, мне удается избежать необходимости стрелять в любого из них. Я узнал, что убийство одной из этих собак, независимо от того, насколько велика провокация, безусловно, вызовет у меня серьезные проблемы с туземцами, которые очень высоко ценят их и рассматривают преднамеренное убийство не многим менее убийства человека; отсюда мое терпение.
Когда я прихожу на гумно, и обнаруживается, что я на самом деле человек и не могу сразу же уничтожить всех тех, кто осмелился дождаться моего прибытия, а так же женщин и детей, которые отошли на некоторое расстояние но теперь подходят довольно робко, как будто не совсем уверен в благоразумности этого и не доверяют своему зрению относительно мирного характера моей миссии, люди соперничают друг с другом в своем стремлении поделиться со мной всей желаемой информацией о моем маршруте; иногда сопровождая меня на значительном расстоянии, чтобы быть уверенным что я не заблужусь. Но их несдержанные четвероногие друзья, похоже, совсем не уверены в моем характере или не хотят прекращать военные действия, несмотря на дружеское отношение их хозяев и моё миролюбие. В общем случае, они делают скрытые броски через ряды зрителей на меня, когда я кручусь вокруг маленького круглого молотильного настила, и свирепо кусают вращающиеся колеса. Иногда, после того, как я уже уезжаю, пока я не скрываюсь за холмом, эти мстительные и решительные противники пробираются по полям и, настигая меня невидимым, совершают скрытные нападения на меня из куста. моя единственная безопасность - в неустанной бдительности. Как и собаки большинства полу-цивилизованных народов, они плохо обучены повиновению. Туземцы не любят следить за их нападениями на кого-либо, утверждая, что это мешает мужеству и свирепости их нападения, когда это необходимо.
По меньшей мере, очень сомнительно, чтобы безобидные путники могли спокойно подвергаться не спровоцированной атаке свирепых животных, достаточно больших, чтобы уничтожить человека, просто из-за возможной проверки их свирепости в другое время. Когда дико уворачиваешься в неравном поединке с тремя или четырьмя из этих животных, осознавая, что у тебя есть средство, чтобы навсегда успокоить их, чувствуешь себя так, как будто он в этот конкретный момент участвуешь в римской виндетте. Тем не
