Диалектика художественной формы - Алексей Федорович Лосев

class="p1">На той же общей почве вырастает и учение об отношении поэта и природы. С самого же начала Новалис смотрит на природу глазами влюбленного. Он ее находит как бы в самом себе (в противоположность Шеллинговой натурфилософии).

«Меня все ведет к самому себе».

Природу понимает только поэт. Подлинный натурфилософ – тот,

«кто любит природу из глубины сердца, а не только удивляется тому или иному явлению ее или страшится узнать его».

«Гений в отношении природы характеризуется экспериментом; он – чудесная способность попадать в самый смысл природы и изучать ее в ее духе. Истинный наблюдатель есть художник. Он предчувствует значительное и умеет вычувствовать (herauszufühlen) [т.е. подмечать чувством] важные явления среди спутанной мимотекущей массы явлений».

«Природа имеет художественный инстинкт; и потому является болтовней то, когда хотят различать природу и искусство».

Новалис с самого начала стоит на той точке зрения, которая у Шеллинга появилась не сразу (ср. Einl. zur Philos. d. Natur):

«Мы хотим не того, чтобы природа случайно совпала с законами нашего духа (напр., при посредстве чего-нибудь третьего), но – чтобы она сама необходимо и первоначально не только вскрывала законы нашего духа, но чтобы сама их реализовала и чтобы она лишь постольку была и называлась природой, поскольку она делает именно это. Природа должна быть видимым духом, и дух – невидимой природой».

Поэт, впрочем, не только натурфилософ. Он еще и углубленный созерцатель истории духа. Тут у Новалиса – учение о «внутреннем чувстве (Sinn)».

«Существует специальное чувство для поэзии, поэтическое настроение в нас. Поэзия – насквозь лична и потому неописуема и неопределима. Кто не знает и не чувствует непосредственно, что такое поэзия, тому нельзя дать о ней никакого понятия. Поэзия есть поэзия, как небо от земли отличное от искусства языка и речи».

«Чувство в поэзии (Sinn für Poesie) имеет много общего с чувством к мистическому. Это есть чувство к своеобразному, личному, неизвестному, таинственному, к являющемуся, к необходимо-случайному. Оно изображает неизобразимое, видит невидимое, чувствует нечувствуемое и т.д. Критика поэзии есть нелепость. Уже трудно решить, и все-таки есть единственное решение, есть ли данная вещь поэзия или нет».

Поэт – «das Gemüt der Welt», душа, чувство мира. Поэт существенно отличен от человека действия (Tatenmensch) и морали, которая никогда не воплощает на себя объективной картины мира. В противоположность ему

«подлинное чувство (Gemüt), как свет, так же спокойно и восприимчиво, так же эластично и проникающе, так же могуче, так же незаметно действенно, как этот [драго]ценный элемент, разделяющийся по всем предметам с тонкой соразмерностью и заставляющий являться их в увлекательном разнообразии».

Поэт есть в этом смысле чистая сталь.

Диалектические схемы намечаются и в сфере учения об искусстве вообще. Искусство – «продуктивность», деятельность.

«Искусство – способность определенно и свободно продуцировать, определенно – по определенному правилу, по определеной, вне этого находящейся идее, которую называют понятием; неопределенно – по собственной чистой идее».

Автор – тот, кто эту извне данную идею делает самим собою. В связи с этим рисуется и орган искусства.

«Место искусства исключительно в рассудке (im Verstande). Он конструирует по некоторым самобытным понятиям. Фантазия, остроумие, сила суждения обретаются только им».

Но что такое рассудок?

«Рассудок есть внутреннее понятие таланта. Разум (Vernunft) полагает, фантазия набрасывает, рассудок выполняет».

В связи с этим решается и вопрос о взаимоотношении искусства и науки.

«Искусство распадается, если угодно, на искусство действительное (совершенное, выполненное посредством внешних органов) и на искусство воображения (eingebildete) (пребывающее в глубине внутренних органов и только при их посредстве действенное). Последнее имеет название науки в самом широком смысле».

Философы и художники суть творцы

«неопределенного, свободного, непосредственного, оригинального, невыведенного, циклического, прекрасного, самостоятельного, чистые идеи реализующего, чистыми идеями одушевленного искусства».

Интуитивно Новалису, таким образом, совершенно ясно то, что было неясно Канту, – наличие в нас идей, отличных от отвлеченных понятий.

«Вопрос Канта: возможны ли синтетические суждения a priori, – может быть выражен специфически самым разнообразным способом».

И в особенности – так:

«возможен ли гений, можно ли определить гений»?

«Синтетические суждения суть гениальные суждения».

Потому и математика – искусство;

«она принесла гениальный метод в правилах, она учит быть гением, она заменяет природу разумом».

Гений – там, где тождество природы и разума, действительного и воображаемого.

«Если мы говорим о внешнем мире, если мы рисуем действительные предметы, – мы поступаем как гений. Гений, поэтому, есть способность иметь дело с воображенными предметами как с действительными и обрабатывать их как эти последние».

Гений есть энтузиазм, т.е. экстаз. Творчество гения есть интеллектуальная интуиция, творчество себя и мира.

Отсюда – знаменитый «магический идеализм» Новалиса.

«Увеличение и выработка чувств является главной задачей улучшения человеческого рода, повышения степени человечности».

«Абстрактное должно стать чувственным и чувственное – абстрактным».

Надо преодолеть противоположность фантазии и действительности.

«Если вы не можете сделать мысли непосредственно воспринимаемыми, то по крайней мере делайте, наоборот, внешние вещи непосредственно (и произвольно) воспринимаемыми, что так же велико, – не будучи в состоянии мысли делать внешними вещами, эти последние делать мыслями. Если вы не можете сделать свою мысль самостоятельной, от вас отделенной и вам чуждой, т.е. внешне появляющейся душой, то поступайте тогда наоборот с внешними вещами и превращайте их в мысли. Обе операции – идеалистичны. Кто вполне владеет ими, тот – магический идеалист».

«Человек должен быть совершенным, цельным самосозданием».

«Так же, как мы приводим в движение мыслительный орган в целях языка, как мы выражаем его в жестах, запечатлеваем в поступках, как мы вообще произвольно движемся и действуем, объединяем и разъединяем наши движения, таким же точно образом мы должны учиться двигать внутренними органами нашего тела, их понуждать, их объединять и разъединять. Тогда каждый будет своим собственным врачом и сможет завоевать себе самостоятельное, надежное и настоящее чувство своего тела, тогда впервые человек станет воистину независимым от природы – быть может, будет в состоянии восстановить потерянные члены, умерщвлять себя только своей волей и тем достигать истинного преобладания над телом, душой, миром, жизнью, смертью и духовным миром. Быть может, от него будет тогда зависеть одушевление материи. Он