Государево дело - Андрей Анатольевич Посняков

– И я с вами поеду, хмыкнув, заявил Бутурлин. – Неужто, будущую супругу одну отпущу? А ну как тебя вражины твои старые узнают да снова на костер поволокут?

– Да я ж Нарву объеду!

– Все равно!

– Нуу… ладно, – махнув рукой, согласилась юная баронесса. – Только завтра же выедем – до оттепели успеть! Сейчас же переоденусь и – пир! Должна же я жениха как подобает встретить…

Девушка повернулась к дверям:

– Квася! Ква! Ах, я ж ее за вином в лавку послала… Ну, что стоишь, Никитушка? Помоги… С сарафаномто я одна не управлюсь…

Тяжелый, темноголубого сукна, сарафан мягко упал на пол. Схватив суженую в охапку, Никита Петрович отнес ее в опочивальню, на ходу целуя в губы.

– А ну, отпусти! – смеялась невестушка. – Поставь, кому сказала? Постой, сорочку сниму. Вот так теперь лучше?

– До чего ж ты душа моя, хороша! А ну, идика… Ох, Господи прости нас, грешных… Господи, прости…

Вскоре сыграли и свадебку. Как водится, осенью, в конце сентября, в новых хоромах, на посаде Тихвинском выстроенных. Как и было принято, еще загодя до венчания в СпасоПреображенском соборе, Марта приняла веру мужа, став в православии Марией Федоровной.

Неожиданно для Бутурлина, у новоявленной боярыни вдруг оказалось невероятное количество денег! Хватило на три мельницы и даже на общественную баню, открытую на посаде по разрешению отцанастоятеля (с ним же и на паях) Богородичной обители, которой, собственно говоря, и принадлежал весь Тихвинский посад и еще многие окрестные землицы.

Баня! Мельницы! Аа, вот зачем она ездила в Ревель, в контору Амстердамского банка! Похоже, вовсе не только затем, чтоб оформить сделку по продаже землицы. Вот вам и бедная бедолажка!

Никита Петрович, конечно, прекрасно себе представлял, что за поместье под Кокенгаузеном столько не выручить… Тут всю Лифляндию продать надо! Откуда такие деньжищито, а? На прямой вопрос супружница ответила тоже, вроде бы, прямо – мол, коечто в Африке продала… А что это – коечто?

– Ты, милая моя, давайко расклад полный! – перекрестившись на висевшие в красном углу образа, строго промолвил Бутурлин.

С небольшой аккуратной бородкой и длинными, как у князя Прозоровского, волосами, он сейчас выглядел куда как солидней и строже, нежели с бритым лицом и в немецком платье. Впрочем, кафтан Никита Петрович ныне носил легкий, польский. Хоть и боярин, а всякие там шубыферязи не жаловал – неудобно дела делати! Впрочем, таковые деловые и при царском дворе преизрядно имелись. Тем более – чинто Бутурлину был жалован вполне себе европейский – рейтарского полка подполковник! Да, уже не майор, и жалованье на целый рубль выше – не четырнадцать рублей, как у майора, а все пятнадцать! Между прочим, справный дом на Москве десять рубликов стоил! Вполне можно было и выстроить, прикупить. Что Никита, конечно же, давно уж и сделал.

Вздохнув, Никита Петрович, прищурившись, глянул на супругу:

– Как у нас говорят, муж и жена – одна сатана! Давай, рассказывай, а то осерчусь!

– Ты? На меня? – Марта, а ныне – Маша – хмыкнула и расхохоталась. – Сарафан мой не смеши, тоже!

Сарафан она полюбила носить – удобно. Особенно хорошо, что пуговицы жемчужные спереди, да и фасон Мария Федоровна заказала такой – впритык! – изгибов своих пленительных не скрывала. А что? Пущай мужу завидуют! В церковь, правда, нескромно… Так в церковьто, чай, можно и сверху легонький летник накинуть, да и голову платочком невесомым покрыть. Тем более, обителито, да игумену лично, изрядно пожертвовано, изрядно!

– Ну, продала, да… – сверкнув глазищами, все же призналась боярыня. – Голландцам… Африканскую землицу.

– И много ль?

Марта не стала скрывать, чего уж:

– Так от Карлсборга до Белой скалы, а там и до саванны…

– Хо! – услыхав, Бутурлин чуть не свалился с лавки. – Так это ж, почитай, весь датский Золотой берег!

– Ты ж сказал, его шведы обратно вернули. Вот пускай теперь с голландцами за него и воюют!

Про то, что шведы все же забрали у датчан часть своих африканских факторий, Никита Петрович узнал еще в августе от знакомых купцов, и нисколько по этому поводу не переживал – знал, это все ненадолго! Не удержать шведам Африку! Ни при каком раскладе. Они вон, даже разорив Курляндию, на курляндскието фактории в Гамбии рта не разевали. Не дураки, понимали – не удержать! А кто все там замутил? Хенрик Карлофф! Ну, и Никита Петрович его подтолкнул… Так, немножко…

– Нам бы не худо корабликов прикупить, – усевшись на лавку рядом с мужем, Марта прижалась плечом. – Хотя бы парочку. Можно – двухмачтовых. Только надежных, морских.

– Негров в Америки возить решила? – сразу смекнул Бутурлин. – Что ж, попробуй. Только, если пираты вдруг? Нам кораблито никак не защитить будет!

– Да какие пираты? Все же плавают и ничего!

– Твои деньги. Ты и рискуй.

– Значит – разрешаешь! Ах, милый…

Юная боярышня с жаром поцеловала супруга в губы. Тот хмыкнул и погладил жену по животику, немного уже округлившемуся. Ну что – скоро пора и рожать было.

– С банейто у нас нынче как? – вдруг осведомился Никита.

– Велю натопить…

– Да я про общую!

– Аа! К концу недели доходы посмотрим… Отцуигумену долю не забыть.

– Да уж, милая, не бойся. Забудем – напомнит!

Засмеявшись, Бутурлин чмокнул жену в шею и принялся расстегивать сарафан, вообщето считавшийся одеждой домашней. Но Марта в нем ходила везде, летник только сверху накинет.

– Ох… Судя по животику – мальчик будет!

– Да не видно ж еще!

– А нука, иди сюда, моя краса… Ах…

Минут десять слышались охивздохи, да поскрипывала широкая лавка, накрытая для мягкости волчьею шкурой. Крепкая, вроде, лавка, тогда почему скрипит?

Располагавшаяся на посаде баня (владельцы – Бутурлины и отецигумен) работала четыре дня в неделю, и управлялась двумя целовальниками, собиравшими деньги за мытье и обеспечивавшими баню дровами, водой и березовыми вениками. Еще были наняты два водолея и два сторожа, следившие за одеждой клиентов – а то ведь народецто на посаде ушлый, на ходу подметки режут!

Баня пользовалась большим успехом, количество посетителей в день достигало сотни человек, а в ярмарку да в зимнее время – и куда больше. Небольшое помещеньице при входе в баню снимал продавец кваса, он же мог пригласить и веселых дев – для такого рода свиданий имелась пристроечка на задворках, ее очень любили неженатые купеческие приказчики…

Со стороны монастыря целовальником был монах Ипатий, от Бутурлиных же – некто, записанный в грамоте, как Жузеп Алвишев, он же – Жозео Алвиш.

Едва не угодив на виселицу в Дании, прощелыга уехал вместе с Бутурлиными, вернее сказать,