Анна и французский поцелуй - Стефани Перкинс

Вопрос застаёт меня врасплох. Не этого я ожидала. Никакой надежды. Сент-Клер всё ещё сидит на крыше, но вперил взгляд в меня. Его карие глаза огромны и печальны. Я смущена.

— Прости, я не знаю о чём…

— Ноябрь. Блинная. Я спросил тебя, говорили мы о чём-либо странном тем вечером, когда я приволокся пьяным в твою комнату. Говорил ли я что-нибудь о наших отношениях или моих отношениях с Элли. И ты сказала, что нет.

О мой Бог.

— Откуда ты узнал?

— Джош рассказал.

— Когда?

— В ноябре.

Я ошеломлена.

—Я... Я... — У меня пересыхает горло. — Если бы ты только видел своё лицо в тот день. В ресторане. Как я могла тебе сказать? Особенно после матери…

— Но если бы ты решилась, я бы не потратил впустую все эти месяцы. Я подумал, что ты отшила меня. Решил, что я тебе не интересен.

— Но ты был пьян! У тебя была девушка! Что, по-твоему, я должна была делать? Боже, Сент-Клер, я даже не знала, серьёзно ли ты.

— Конечно, серьёзно.

Он встаёт, и у него трясутся ноги.

— Осторожней!

Шаг. Шаг. Шаг. Он ковыляет ко мне, и я хватаю его за руку, чтобы вести. Мы так близко к краю. Он сидит рядом со мной и сильнее сжимает руку.

— Я был серьёзен, Анна. Я был серьёзен.

— Я не…

Он выходит из себя.

— Я сказал, что люблю тебя! Я любил тебя весь этот чёртов год!

У меня ум за разум заходит.

— Но Элли…

— Я обманывал её каждый день. Рисовал в воображении такие картины с тобой, которые не должен был, снова и снова. Она ничто по сравнению с тобой. Я никогда не испытывал такое чувство прежде…

— Но…

— Первый день школы, — начинает он тараторит. — Мы стали партнёрами по лабораторным неслучайно. Я видел, что профессор Уэйкфилд разбивает пары в зависимости от места, поэтому я специально наклонился вперёд, чтобы одолжить карандаш в нужный момент, чтобы профессор подумал, что мы сидим друг рядом с другом. Анна, я хотел быть твоим партнёром с самого первого дня.

— Но…

Мысли путаются.

— Я купил тебе сборник любовной лирики! Я так тебя люблю, как любят только тьму таинственную меж тенью и душою1.

Моргаю.

—Неруда. Я зачитал строчку. Боже, — он стонет, — почему ты его даже не открыла?

— Ты же сказал, что книга для школы.

— Я говорил, что ты красавица. Я спал в твоей кровати.

— Ты никогда не делал первого шага! У тебя была девушка!

— Каким бы ужасным парнем я не был, я бы не стал её обманывать. Но я думал, ты знаешь. Хоть я и был с ней, я думал, ты знаешь.

Мы ходим кругами.

— Как я могла знать, если ты ничего не говорил?

— Как я мог знать, если ты ничего не говорила?

— У тебя была Элли!

— А у тебя Тоф! И Дэйв!

Теряю дар речи. Смотрю на крыши Парижа, смаргивая слёзы.

Он касается моей щеки, хочет, чтобы я посмотрела на него. Втягиваю воздух.

— Анна. Прости за то, что произошло в Люксембургском саду. Не за поцелуй — потому что он был самым обалденным в моей жизни — а за то, что я не сказал тебе, почему убежал. Я побежал за Мередит из-за тебя.

Прикоснись ко мне снова. Пожалуйста, прикоснись ко мне снова.

— Я мог думать только о том, как тот ублюдок поступил с тобой на Рождество. Тоф никогда не пытался объясниться или извиниться. Как же я мог поступить так с Мер? И я хотел позвонить тебе, прежде чем идти к Элли, но я так хотел покончить с этим побыстрее, раз и навсегда, что не подумал.

Тянусь к нему.

— Сент-Клер…

Он отстраняется.

— И ещё одно. Почему ты больше не зовёшь меня Этьеном?

— Но… никто ведь больше тебя так не зовёт. Это было бы странно. Ведь так?

— Нет. Не было бы. — Он грустнеет. — Каждый раз, как ты называешь меня Сент-Клером, ты словно отказываешься от меня снова и снова.

— Я никогда не отказывалась от тебя.

— Но ведь отказалась. Ради Дэйва, — со злобой произносит он.

— А ты бросил меня ради Элли на моём дне рождения. Я не понимаю. Если ты так сильно меня любил, почему с ней не порвал?

Он смотрит на реку.

— Я был в таком замешательстве. Вёл себя как идиот.

— Да, так и было.

— Я заслужил это.

— Да. Заслужил. — Делаю паузу. — Но я тоже вела себя как идиотка. Ты был прав. Насчёт… одиночества.

Сидим в тишине.

— В последнее время я часто думал о маме и папе. Как она уступает ему. Как не хочет его покидать. И как бы сильно я её ни любил, это в ней мне ненавистно. Я не понимаю, почему она не заживёт сама, почему не борется за то, что хочет. Но был таким же. Весь в мамочку.

Трясу головой.

— Ты не такой.

— Такой же. Но я больше этого не хочу. Я хочу того, что я хочу. — Он снова поворачивается ко мне, встревоженный. — Я сказал друзьям отца, что в следующем году еду в Беркли. И сработало. Он очень, очень зол на меня, но это сработало. Ты сказала мне сыграть на его гордости. Ты была права.

— Значит, — меня раздирает такое любопытство, что я едва осмеливаюсь в это поверить. — Ты едешь в Калифорнию?

— Придётся.

— Точно. — Сглатываю ком в горле. — Ради мамы.

— Ради тебя. Я буду в двадцати минутах езды на поезде от твоего вуза, и смогу приезжать к тебе каждый вечер. Буду десять раз ездить, просто чтобы быть с тобой каждый вечер.

Его слова слишком идеальны. Должно быть, произошло недопонимание, конечно, я его неправильно поняла…

— Ты самая невероятная девушка, которую я когда-либо знал. Ты шикарная и умная, и заставляешь меня смеяться, как никто другой. И я могу с тобой поговорить. И я знаю, что после всего, я не заслуживаю тебя, но я пытаюсь сказать, что люблю тебя, Анна. Очень сильно.

Задерживаю дыхание. Я не могу говорить, в глазах стоят слёзы.

Он понимает это неправильно.

— Боже. Я снова всё испортил? Я не хотел вот так на тебя нападать. То есть, я напал, но… ладно. — Его голос дрожит. — Я ухожу. Или ты можешь спуститься первой, а затем я, и обещаю, я тебя никогда больше не побеспокою…