Б.В.Г - Ольга Макарова

Прошло много лет, но мое сердце саднило при мысли о тех, кто не выплыл, кого поглотила и уничтожила волна жаждущих свободы. Дети цветов… иных расстреляли серые воины в шлемах и за щитами по приказу тех, кто боялся… иные уничтожили свое возлелеянное освобожденное эго, поставив выше него кайф… дух прочих был сломлен. Они захлебнулись, подняв такую волну…

Я сказал нет ЛСД и зарекся от шаманских путешествий. Индия, Япония, Китай… мистический солнечный Восток!.. он подарил мне гармонию с самим собой и любимой женщиной. Наши души, блуждающие в совместной медитации, наши свободные души знали, что такое — раствориться в мире и друг в друге.

Наши странствия завершились, и мы обосновались в России, которую Вероника назвала самой мистической из всех стран. На время мы стали обычными людьми. У нас был сын Дмитрий(о, длинные красивые довоенные имена!). У нас был дом и очаг…

Но потом была Война, отнявшая у меня жену и сына. Я проклял мир. Я сошел с ума в тот день. Я заключил себя в Храм, став его частью, его духом. Я не видел солнечного света задолго до того, как он действительно исчез.

А ты, сиротка, только что потерявшая мать, бежавшая от своего горя и ужаса в темные храмовские подземелья… растрепанная и заплаканная девочка, у которой никого не осталось в мире… ты заставила меня вернуться в реальность, а потом — снова попытаться заглянуть за ее край.

И я понял, что учился, что вбирал в себя опыт и ошибки всего мира единственно для того, чтобы выучить и воспитать тебя, чтобы твоя жизнь вышла из тесных берегов судьбы и сверкнула кометой на чистом ночном небе. Чтобы ты могла смотреть на солнце, которое, я верю, можно вернуть…»

…книга обожгла душу… а этот отрывок сорвал кожу с нее…

Шура свернулась калачиком на кровати, не в силах избыть возникшую боль и чудовищную горечь… горечь потери, не осознанной вовремя… А прочтенное продолжало терзать и крушить… подобно потревоженным осколкам, наружу выходили воспоминания, одно за другим…

…Когда-то она звала себя Айной… и трогательный отрывок из «Галереи» неведомым образом запечатлел ее последнюю земную жизнь.

«Он любил меня… любил… Господи, почему я не вспомню его имени?!! Потому что ни разу не обратилась к нему по имени за всю жизнь!!! Ни разу!!! Я сделала его безымянным… я… А он любил меня… я была центром мира для него… Но видела только Ройхо. Даже последовала за ним сюда, чтобы вновь обрести иллюзию единства… как больно, Господи… целую вечность обманывать себя саму… Мы должны объясниться, Ройхо-Влад… как только ты вернешься…»

…Время замкнулось в пределах квартиры, за порог которой Айна не ступала уже давно: вслед за болью пришло чувство пустоты и оглушенности… но раны следовало лечить, пока не поздно…

Два месяца стали ее личной Эпохой Возрождения; утихала боль и разгорался свет… Когда Влад вернулся, Айна встретила его искренней и радостной улыбкой… в ней самой было столько свободы и счастья — это состояние человека ступающего на новый путь…

…Двое, муж и жена, стояли в дверях и с удивлением глядели друг на друга, не в силах сказать ни слова…

— Вы чего делаете в этой квартире, молодежь?! — сердито буркнула соседка, проходящая мимо…

…Действительно… оба выглядели лет на двадцать, не больше… никак не больше…

Море билось о борта Черного Аполлона, покинутого людьми. Никто не давал распоряжения вывозить с него вещи и вообще покидать… не иначе — сам корабль решил, что дни его сочтены, и решил умереть в гордом одиночестве… Очень может быть: капитаны знают — у каждого корабля есть душа.

…Возможно, он последний… возможно, в мире больше не осталось кораблей, способных бороздить моря… Новая эра затирает следы довоенной жизни. Пройдет еще лет десять — и канут в Лету все, кто еще помнит эту жизнь. А потом — те, кто помнит время войн: так боль будет избыта навечно.

…На носу корабля стояли Дар и Клот и беседовали, вглядываясь в даль спокойного моря…

— …Я никогда не предугадал бы, что ты победишь так, как ты победил, и что еще и вернешься живым, — развел руками Клот. События полугодовалой давности так и не давали ему покоя. — На тебе мое предвиденье не работает… и не будет никогда — настолько ты свободен, Дар…

— Ты хотел поговорить со мной о черных ангелах, — напомнил Дар.

— Да, — блаженно улыбнулся Клот. — Я взял твое знание, но оно развилось у меня совсем не так… стихов я не пишу, как видишь… Но зато могу их толковать. Кажется, я научился понимать черных ангелов.

— Я теперь тоже черный ангел, — шутливо заметил Дар, вспомнив вечность, проведенную в мире неживых огней. — Ну, истолкуй мне что-нибудь… Тот мой стих… о доверии. Когда для него придет время… и кому он посвящен? Я сколько пытался понять, так и не понял…

— Его время придет… но… удивительно! — Клот посерьезнел. — Он написан для людей, которых сейчас нет в живых! Они умерли, причем давно, еще во время Войны.

— Вспомни о них, Клот, прошу тебя…

— Они любили друг друга, но им не хватило смелости друг другу довериться и явить свою любовь миру… — Клот говорил, как в трансе, подобно всем вспоминающим Наблюдателям. — …Нежны и романтичны наедине, на людях они выглядели чужими… Невысокий барьер… но обоюдный — вот в чем было дело… Он обернулся трагедией для обоих…

Больше Клот ничего не добавил, считая, что рассказал достаточно.

— Я понимаю их, Клот, — сказал Дар. — Мне самому понадобилось умереть, чтобы понять, что же мешало мне жить счастливо. Да не только мне — всему моему миру… Помню, как отчаянно я бился о стены стеклянной темницы, куда сам себя запер; бился, моля хотя бы о нескольких секундах жизни — чтобы только успеть рассказать о том, что я открыл… И эти двое, верно, тоже… Наверное, черные ангелы, которых я видел — это неспокойные, отчаянные души, которым не дано рассказать живым о своем озарении… Бедняги вечно рвутся в наш мир, чтобы мелькнуть хотя бы по ночам, когда у тех, кто спит, контроль над сознанием слабнет… Почти все стихи пишутся ночами, Клот… А самый настоящий Творец на самом деле ничего не творит — он всего лишь пустая труба из нашего мира в Тот; всего лишь призма, через которую проходят лучи тех, кто достиг просветления Там…

— Проходя сквозь призму, свет изменяется, — возразил Клот.

— Да… — кивнул Дар и задумался.

— Значит, Творец не пустышка, друг мой! — Клот тихо засмеялся и подмигнул Дару. — И мир, и Творец влияют друг на друга — и меняются вместе…

Но Дара, казалось, занимали уже совсем другие мысли. Привычку поглаживать рукоять меча в задумивости приметили за ним давно; а суеверные Руты вообще говорили, что он советуется с древним мечом… Бедняги… нет, он просто поглаживал длинную рукоять, обернутую шнуровкой — и все…