Меч в ножнах из дикой сливы - Зоя Ласкина

мест, а по коридорам – передвигаться почти бегом, оставив на время достоинство и манеры, лишь бы не слышать и не слушать сплетен и склок. Дело с генералами, насколько он мог судить, не сдвинулось с мертвой точки, и выяснять истинное положение дел на юге никто не спешил.

Очевидно, императору хватало нарисованного печенья для утоления голода[364], а о том, насколько голодны его подданные, он нужным тревожиться не считал. О том же, что в истоках этого: равнодушие облеченного властью или трусость ощутившего себя беспомощным правителя, – Иши предпочитал не задумываться.

Одновременно с новостями о Чу Юн придворным, а вслед за ними и горожанам каким-то образом стало известно о непонятных и пугающих событиях и на другой границе – с бывшими землями клана Цинь Сяньян. Иши слышал об этом раньше краем уха, больше занятый сначала делом Шоуцзю, а потом мыслями о заговоре, но припоминал, что некоторым слухам уже больше нескольких месяцев. Поговаривали, что жители деревень в тех местах валились с непонятной лихорадкой и мучились кошмарами, а лекари не могли доискаться причины. К тому же полезла разная нечисть, и, как выяснилось, заклинатели провели там уже несколько божественных охот – видимо, без толка.

А-Фань принес городские сплетни: какой-то стражник слышал и рассказывал своему родственнику, мол, император брызгал слюной и обвинял заклинателей в том, что те не выполняют своих обязанностей и не следят за нечистью, а двоюродная сестра одной из дворцовых прачек утверждала, что это сам император не может призвать заклинателей к порядку, потому они и распустились. Было решительно непонятно, кому в итоге верить. Иши был совершенно убежден: приди он с вопросом к принцу, тот рассказал бы ему правду, но проблема заключалась в том, что к принцу идти не хотелось. Пока он сам не вызвал Иши, можно было делать вид, что это его не касается.

Лишь иллюзия спокойствия и непричастности – но в их времена уже что-то.

На новостях, однако, потрясения не закончились. В последний день Ярмарки Пряностей Иши проснулся ночью оттого, что А-Фань дергал его за полу халата. Молодой чиновник неохотно сел, зажег лампу и оторопел: в глазах мальчишки стояли слезы.

– Лао Си, мне очень страшно! – прошептал он, и его лицо искривилось, как перед сильным плачем.

– В чем дело? – нахмурился Иши и тут услышал какую-то беготню в коридоре и гул взволнованных голосов. Вскочив, он прошел к окну и осторожно выглянул во внутренний двор. Туда-сюда носились растрепанные, полуодетые люди, тревожно мигали факелы, где-то рыдала женщина.

– Я вышел воды попить, – прошептал сзади А-Фань, – а потом все закричали и забегали… Говорят, на город движется ужасное чудовище, под которым горит земля! Лао Си, мы все умрем?

– Не говори ерунды. – Иши рывком поднял его на ноги, усадил на чуан в углу и всунул в руки бутылочку с успокаивающим отваром. В последнее время он и сам принимал его на ночь: иначе высыпаться не получалось, лезло в голову всякое. – Сиди здесь и не слушай этих паникеров, я все узнаю.

– Как скажете, лао Си, – покорно согласился А-Фань, и у Иши сжалось сердце: видеть таким этого неугомонного и бесстрашного мальчишку оказалось неожиданно больно.

Торопливо одевшись и заколов волосы, Иши поспешил в рабочий кабинет господина Цао. Интуиция подсказывала ему, что начальник уже не спит, если новости хоть вполовину таковы, как сообщил А-Фань. И действительно: господин Цао, мрачнее тучи, разговаривал с бледным и взволнованным Хань Шэнли; парочка младших служащих отчаянно зевала у двери, прикрываясь рукавами.

– А, Си Иши, и тебя разбудили эти перепуганные крысы, камней на них не хватает![365] – Заметив подчиненного, господин Цао устало вздохнул. – Хань Шэнли, повтори ему то, что рассказал мне.

– Я получил вести от главы Хань. – Официальный тон друга развеял последние сомнения: дело серьезнее некуда. – На границе земель трех кланов: Хань Ин, Чу Юн и Цинь Сяньян – точнее, тех земель Цинь Сяньян, что отошли Хань Ин после Сошествия гор, – случилось землетрясение, сошло несколько обвалов и из земных недр вырвался столб пламени, похожий на птицу. Земля продолжает трястись, но это похоже, скорее, на пробуждение не огненной горы, а некоего чудовища. Глава и все адепты клана отправились туда, также вести разосланы в другие кланы.

– Вот видишь, Си Иши, пока ничего толком не известно, а уже паника, – потер лоб господин Цао. – Однако будь начеку, кто знает, с чем мы столкнулись.

Служащие из ведомства по надзору за заклинателями и дворцовая стража, посланная советником Лю, кое-как навели порядок и разогнали по покоям придворных и слуг. Чутко продремав до рассвета, Иши отправился на службу, запретив А-Фаню выходить из комнаты и слушать всякие бредни. В глубине души он еще надеялся, что все обойдется.

Не обошлось. К вечеру прилетел новый гонец от Хань Ин, рассказавший, что из-под завалов действительно выбралось чудовище в облике огненной птицы с клыками и что мощь его невероятна и продолжает постоянно расти. Оно рвалось на восток, к Ину, силами кланов удавалось его немного замедлить, но не остановить.

– Глава Хань жив? – прервал гонца Хань Шэнли.

– Жив и цел, и молодой господин Хань тоже в порядке, но одни боги знают, что будет завтра.

Пугающие сведения были тщательно просеяны и представлены императору за закрытыми дверями, однако кто-то все же проболтался, и во дворце вновь поднялась паника, еще сильнее прежней. На увитых зеленью террасах, во внутренних дворах и садах, на заднем дворе, в конюшне и на кухне – везде собирались и судачили уже который день.

– Что же делать? На нас движется чудовище!

– Мы все умрем и не переродимся! Говорят, оно пожирает души!

– Это наверняка напавшие на Чу Юн постарались!

– Ты в своем уме? Откуда у них власть над чудовищем?

– Это император навлек на нас беду, точно вам говорю! Жену довел, сына ни во что не ставит, с заклинателями не договаривается… Вот боги от нас и отвернулись!

– Точно-точно, Небесными садами клянусь! В том месяце во дворец благочестивые монахи приходили, рассказывали, что боги их покинули, на молитвы не отвечают, а император взял и прогнал их, даже слушать не захотел! Если он божьих служителей выгоняет, зачем богам ему помогать?

– Значит, чудовище – это кара богов?!

– Да нет, просто нечисть какая-то разъелась на трупах и вылезла!

– Тоже мне знаток нашелся!

Часть придворных, отговорившись срочными делами, уехали в загородные поместья на севере, некоторые слуги просто сбежали из дворца. Остались только самые верные долгу, бесстрашные, не воспринимавшие угрозу всерьез, те, кому некуда было идти, и Иши с А-Фанем. Иши тоже был верен долгу, тоже бесстрашен до известного предела, но более всего он не хотел бросать Шоуцзю и оставаться в стороне от принца и его затеи.

Принц, очевидно, был по-прежнему настроен решительно: в один из наполненных теплом уходящего лета вечеров он через Лян Мэня позвал Иши к себе, вновь в Сад Гармонии. Гортензия, бегония и вьюнок, так поразившие Иши в прошлый раз, уже отцветали, и сад был погружен в ровный зеленый полумрак.

– Молодой господин Си, я буду краток. – Принц поднялся ему навстречу, вежливо склонив голову, но не опуская взгляда. – Вы сами видите, что происходит, и планы пришлось пересмотреть, пусть мы и рассчитывали на нечто иное. Скоро начнется то, о чем мы с вами говорили, и я обязан предоставить вам выбор. Если вы со мной – оставайтесь, если же нет – можете уйти. Таких людей, как вы, неразумно принуждать к чему-то.

– Я остаюсь, Ваше Высочество, – поклонился в ответ Иши.

«Не потому, что мне некуда идти, а потому что не имею права уйти сейчас». Наверняка в древние времена подобного ему назвали бы человеком с деревянным телом и каменным сердцем[366] и его репутация взлетела бы до небес, но двигало им не это, а простой краеугольный принцип: оставаться верным себе. Да, Иши мог бы сбежать и поберечь свою жизнь, но это дало бы ему лишь кратковременное облегчение и далеко не кратковременное чувство вины, неправильности происходящего; а может, и просто сломало бы.

В трудные времена нужно крепче врастать в землю, подобно вековым деревьям, и, как бы ни гнул тебя ветер, как бы ни хлестала буря, не позволять лишить тебя корней, того, на чем зиждешься весь ты, вся твоя суть.

Уже у себя в покоях Иши вспомнил, что Сяньцзань