Меч в ножнах из дикой сливы - Зоя Ласкина

– И ты, конечно же, не знаешь, почему они хотят нашей смерти? – не удержалась Чжунай от вопроса: пустого, тусклого, усталого. Неужели отец не признается даже теперь?

– Конечно, не знаю! – Руки главы Чу Юн тряслись как у припадочного. – Убирайся вон, не мешай мне! Теперь каждый сам за себя!

«А когда-то было иначе, папа?»

Чжунай тряхнула головой, прогоняя внезапные и непрошеные слезы, и, круто развернувшись, бросилась назад по коридору. Ну уж нет, умирать неизвестно за что она не собирается! Она будет жить, и плевать на грехи отца!

В голове наконец-то прояснилось, и девушка принялась лихорадочно просчитывать варианты. Если Цинь Сяньян пришли за справедливостью и начали с нападения, вряд ли они станут щадить хоть кого-то из правящей семьи. Значит, ей надо искать убежище не здесь; залогом безопасности могут стать доказательства невиновности Цинь Сяньян, которые сейчас лежат в архиве. Если она предъявит их кому нужно, может, ее и помилуют.

Решено: сначала – архив.

В своих покоях Чжунай прихватила одеяние поясом, побросала в шэньку[381] пару запасных ханьфу, лук со стрелами и ларец с серебряными украшениями, порадовавшись, что в комнате все на виду и ничего лишнего, как у обычной благородной дамы, и побежала к архиву. Вихрем прорвавшись сквозь печать, девушка сгребла в кучу изученные в прошлый раз свитки и дощечки и прямо так, без разбора, запихнула в сумку. Наверняка где-то в архиве есть еще сведения, но у нее нет времени их разыскивать, а этих и так должно хватить с лихвой.

Время же поджимало: в коридорах тянуло гарью, хозяйственные пристройки уже горели, судя по задымленным лестницам в нижние этажи, и Чжунай уже почти встала на меч, готовясь выпрыгнуть из окна, как вдруг застыла. Брат! Она совсем забыла о Хэпине! У него не хватит ни умения, ни сил сбежать самому, сопротивляться захватчикам он и подавно не сможет… Значит, ему остается только умереть? Близки они никогда не были, но оставлять его здесь казалось преступлением. Он, в конце концов, тоже не виноват в ошибках прошлого!

Выругавшись, Чжунай вновь побежала назад, в свое крыло: Хэпин жил чуть дальше. Дым полз по коридору, откуда-то сбоку резко пахнуло жаром – значит, огонь добрался и сюда. Чжунай пинком вынесла дверь, не удосужившись сдвинуть ее как полагается.

– Пин-эр, ты здесь?

– Цзе! – послышалось сдавленное. – Ты пришла за мной, цзе? Что происходит?..

Хэпин обнаружился в кровати; вцепившись в полог, он трясся как в ознобе, то и дело заходясь кашлем. Точь-в-точь испуганный кролик.

– Ты почему не уходишь, тупица? – взвилась Чжунай, дергая его за шиворот. – Хочешь сдохнуть со всеми? А ну пошли, живо! Где твой меч?

– Вот… – Брат неуклюже сполз с кровати и вытянул клинок из стойки.

– Давай вставай на него! – Чжунай зашипела, осторожно выглянула из окна: придется прыгать отсюда, на спуск нет времени – нападающие были, казалось, везде. Но широкий верхний карниз должен был укрыть беглецов, пока они будут лезть вниз; а потом через сад Света и Тени можно будет, прячась за деревьями, добраться до самой стены, девушка помнила там проход…

– Я не могу! Я не умею! – казалось, еще немного, и у Хэпина начнется истерика.

– Можешь! Погоди… Есть тут что-то, что ты хотел бы взять с собой? – Чжунай впихнула брата в ханьфу, затянула пояс и сунула в шэньку еще одно одеяние.

Хэпин на мгновение замер, прерывисто дыша, затем, не выпуская меча, решительно подошел к столу и забрал с него набор для каллиграфии в резном бамбуковом футляре. Из ларца с украшениями взял только одно: амулет в виде расправившей крылья божественной Красной Птицы, выложенной тревожно-красными гранатами по серебру. Знак наследника клана, знак будущего главы.

– Кто же все-таки напал на нас? – Он глядел огромными, полными страха и недоумения глазами, и у Чжунай не хватило духу вновь приказать ему замолчать.

– Цинь Сяньян, – коротко ответила она. Хэпин вздрогнул, но будто не удивился – даже страх в глазах на мгновение поутих. Он медленно кивнул, и по отсутствию дальнейших вопросов девушка поняла, что брат тоже навещал архив.

Вот и прекрасно.

– Все, нет времени, пошли!

Со второго этажа они не спрыгнули – сползли, стоя на мечах и придерживаясь за столбы, потом осторожно пробрались через сад, за ограду и дальше кустами к самой реке.

Бамбуковая Крепость пылала. Падали с загнутых крыш деревянные фигурки, падали едва вставшие на мечи адепты Чу Юн, падали обугленные стены, рассыпаясь на обломки и доски. И всюду носились воины Цинь Сяньян, из-за темных одеяний казавшиеся демонами Диюя: черными, смертоносными, неумолимыми.

– Цзе, а куда мы пойдем? – прошелестел за спиной Хэпин.

Чжунай растерянно замерла. За всей суматохой и страхом попасть в руки врага она как-то не подумала о том, где им укрыться. На землях Чу Юн оставаться нельзя, но во владения других кланов захватчики вряд ли сунутся, им нечего с ними делить. Тогда…

Вновь зазвучала родившаяся на Совете музыкальная фраза, и перед глазами встало серьезное лицо с ласковыми глазами, с шелестом развернулся в изящной руке расписанный лотосами веер.

– В Башню Ветров, в земли Минъюэ, – твердо сказала Чжунай.

И будь что будет.

Пробираться к границе решили по берегу реки, через заросли. Адепты Цинь Сяньян наверняка подумают, что желающие убежать спрячутся в лесу, к северу от резиденции, а не здесь, почти на открытой местности, и будут прежде всего прочесывать лес. Шуршание тростника и плеск воды никто не должен был услышать за шумом битвы и ревом пламени, поэтому Чжунай смело пошла по мелководью у берега, таща за руку брата. Она ожидала, что тот будет страдать от неудобства и жаловаться, однако юноша покорно и молча шел следом, изредка спотыкаясь. Заговорил он лишь к утру, когда листья растущего вокруг бамбука четко проступили на розовеющем небе, будто нарисованные тушью:

– Цзецзе[382], прости меня, но я больше не могу. Я не чувствую ног.

Оглядевшись, Чжунай сменила направление и вытащила брата на берег. Тот и правда едва переставлял ноги.

– Погоди, скоро сможем отдохнуть.

Она узнала место. Всего в ли от реки находилась Пещера бамбуковой флейты, куда Чжунай любила приходить, когда жизнь в клане становилась совсем уж невыносимой. Здесь бывали и влюбленные парочки, и художники, и музыканты; возможно, именно последним пещера была обязана своим названием: росший поблизости гибкий, но прочный бамбук с древних времен использовали для создания флейт, а потом и шэнов. Рассказывали, что когда-то один музыкант часто играл здесь для возлюбленной; даже после ее смерти он продолжал приходить в пещеру, пока не истаял окончательно от тоски и боли. Осталась лишь его музыка, впитавшаяся в покрытые природными узорами стены, полутемные залы и молчаливое озеро. При сильном ветре ее все еще можно было услышать.

Чжунай в эти сказки не верила, но в пещере и впрямь было спокойно и уютно.

Переодевшись и поставив сапоги сушиться, брат с сестрой немного подремали, потом перекусили на скорую руку найденными в шэньку лепешками и обсудили дальнейшие планы. Их очевидно никто не преследовал – иначе схватили бы спящими, – кругом было тихо, так что Чжунай решила рискнуть и ускорить путь. Чем дольше они оставались на землях Чу Юн, тем больше была вероятность, что на них наткнутся.

– Свяжем плот и позволим реке нести нас до самой границы, – сказала она. – Течение здесь быстрое, через пару дней, думаю, доберемся.

Нарубив бамбука (плевать, что с духовным оружием так не поступают), Чжунай с помощью Хэпина связала стволы шэньсянь[383] и столкнула в воду.

Путь сразу стал легче. Надо было только шестом удерживать плот на середине реки, не давая течению прибить его к берегу; Чжунай – без особой, впрочем, надежды – молилась Красной Птице и прочим божествам, чтобы влажные туманы над Хуниньхэ укрыли их от возможных преследователей. Пару раз они сходили на землю в укромных местах – размять ноги, еще Чжунай охотилась и вполне успешно запекла несколько беличьих и фазаньих тушек впрок. Несмотря на окружающую тишину, девушка никак не могла расслабиться, мышцы уже сводило от напряжения, а сердце ныло от тревоги. Хэпину, впрочем, было еще хуже – и, ведомая внезапным состраданием, она старалась брать на себя большую часть его обязанностей, будь