Дети Антарктиды. Лед и волны - Даниил Корнаков

извиняться перед Вадимом Георгиевичем, в которого всадил пулю, и которого чуть не свел в могилу. Советую тебе крепко подумать над тем, что ты ему скажешь. И учти сразу, я тебя защищать не стану — все будет так, как скажет он.

Матвей, само собой, лукавил и последнее предложение сказал, желая припугнуть мальчишку. Разумеется, он заступится за него, если прогрессист вдруг прикажет сбросить того за борт, постарается отстоять мальчишку, несмотря на его скверный характер.

К счастью, этого совершенно не понадобилось.

По истечении получаса с того момента, как очнулся Вадим Георгиевич, Матвей вместе с Тихоном пожаловали в вездеход. Возле входа их встретила Надя, в чьих глазах Матвей прочитал немой укор в его сторону.

— Зачем ты его привел?

Не желающий вступать в перепалку Матвей спокойно ответил:

— Тихон хочет повидать Вадима Георгиевича. — Он положил парню руку на плечо. — И сказать ему кое-что.

— Нечего ему говорить.

— Надя…

— Он еще не пришел в себя. Ему нужен отдых.

Из вездехода раздался хриплый старческий голос:

— Надя, кто там?

Надя недовольно фыркнула.

— Матвей, — сообщила она, — и сопляк, который вас подстрелил.

— Мы хотим поговорить, Вадим Георгиевич, — громче произнес собиратель.

— Надя, дай им пройти! — отозвался начальник.

Прогрессистка нехотя сделала шаг в сторону.

— Я слежу за тобой, засранец, — предупредила она мальчишку.

Еще пару дней назад Тихон не оставил бы подобный выпад в свою сторону без язвительного комментария, но после беседы с Матвеем и пары оплеух, полученных им в день освобождения, он сперва стал думать, прежде чем открывать рот.

Вадим Георгиевич встретил их лежа в койке, пока Ясир подготавливал очередной укол. Его седые брови поднялись от удивления при виде мальчика. Сам же Тихон, едва переступив порог, боялся ступить вперед — храбрости в нем значительно поубавилось.

— Это вот ты выстрелил в меня? — с недоумением спросил Вадим.

Тихон молча кивнул, сжимая пальцы рук.

— Вот же старость не в радость… — усмехнулся мужчина. — Там, в потемках склада, мне показалось, что ты выглядел намного старше. А это вот как оно получается, меня ребенок подстрелил!

С лица прогрессиста не сползала издевательская ухмылка.

— Я это… — начал осторожно Тихон, — извиниться хочу. Я не хотел тогда стрелять в вас, так получилось…

Надя позади фыркнула.

А Матвей понял, что мальчишка, несмотря на то, что его извинения звучали искренне — по крайней мере, так ему казалось, — тогда совсем не задумывался над тем, что сказать, паршивец эдакий.

Вадим Георгиевич пристально и долго смотрел на паренька, при этом даже не заметив очередную иглу от укола, которую Ясир вонзил ему в предплечье, а затем, махнув рукой, сказал:

— Да ты ж пацан, глупый еще. Фиг с тобой, на первый раз прощаю…

— Вадим Георгиевич, — запротестовала Надя, выйдя вперед. — Да ведь…

— Что? — оборвал ее начальник. — Прикончить его предлагаешь? Ты совсем, что ли, сдурела, Надежда? Он же ребенок совсем.

— Да я же… да я… — Она с гневом взглянула на Тихона, который стеснительно опустил голову и боялся взгляд поднять. — Да пошло оно!

Девушка вышла на палубу, бросив винтовку на пол.

— Чего она так взъелась на меня? — набрался храбрости спросить Тихон, за что сразу получил легкого подзатыльника от Матвея.

— Я что тебе говорил? — сделал ему замечание собиратель.

— Да понял я, понял. — Затем тихо прошептал: — Мороз на тебя…

— Есть у нее причины сердиться на таких, как ты, малец, но это не твоего ума дела, — вдруг ответил Вадим Георгиевич, отчасти удовлетворив любопытство Тихона. — Вот что, не думай, что теперь просто так от меня отделаешься. Я еще подумаю, как найти тебе применение, понял меня?

— Понял, — устало кивнул тот.

— Вам лучше всего лежать, начальник, — дал совет Ясир. — Вы сейчас крайне слабы, восстанавливаться нужно постепенно.

— Крайне слаб… Сколько же я овощем пролежал, получается?

— Неделю, начальник, — ответил Ясир.

— Неделю… — Старик выдохнул, словно эта неделя был не неделей вовсе, а сроком в несколько лет. — Что-нибудь произошло за эту неделю?

— Я позову сержанта, он все вам расскажет, — предложил Матвей. — Он сейчас дежурит с капитаном.

— Не стоит его отвлекать от дежурства, меня вполне удовлетворит и твой пересказ, — поспешил ответить старик. — Поэтому не томи, рассказывай уже, в какой части Атлантики мы находимся и как долго нам еще плыть.

Матвей исполнил просьбу прогрессиста.

В ночь того же дня, когда очнулся Вадим Георгиевич, Матвею довелось стать невольным свидетелем странной выходки Лейгура, своей нелепостью введшей собирателя в полнейшее замешательство.

Все, как всегда, началось с бессонницы. В надежде прогнать ее и поспать хотя бы несколько часов Матвей решил на несколько минут выбраться на палубу и подышать воздухом — обычно это помогало. В горло как песка насыпали, и он, прихватив флягу с водой, вышел из кубрика. Но стоило ему подойти к входному люку, как он услышал зловещий шепот, издалека походивший на говор жуткого существа из романа Говарда Лавкрафта, которого ему доводилось читать много лет назад.

Матвей тихо вышел наружу и в дальнем конце судна в мягком свете луны заметил полностью обнаженного Лейгура. Он стоял на коленях, а лицо его было обращено к звездам. Глядя на них, мужчина нашептывал нечто странное, по всей видимости, на родном ему языке, придавая своему голосу жуткий тембр, словно он исходил не из его рта, а, скорее, из нутра.

Еще этим утром Миша после настоятельной просьбы Лейгура принял решение освободить его от наручников. Исландец смог убедить твердолобого сержанта, что впереди у них опасный путь через субэкваториальный пояс, и будет лучше, если его руки будут свободны. Тогда Матвей подумал, что, возможно, увиденное на «Дьяволе» сержантом помогло ему пойти навстречу исландцу, а быть может, капитан за прошедшую неделю все же успел получить кредит доверия у прогрессиста.

Возможно, после увиденного Матвеем на палубе этой ночью сержант снова принял бы решение заковать капитана, а затем еще и засунуть в рот кляп, чтобы рот исландца не издавал эти мерзкие и жуткие звуки.

Вдруг в свете луны в руках Лейгура сверкнуло лезвие. Матвей и глазом не успел моргнуть, как безумец полоснул свою ладонь и, медленно подойдя к фальшборту, при этом продолжая говорить на этом странном языке, вытянул порезанную