Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века - Андрей Андреев

Главным местом командировки вновь был избран Берлинский университет, куда уже в четвертый раз за семь лет прибыла целая группа студентов из России, на этот раз в составе восьми человек (М. И. Касторский, А. И. Меньшиков, А. А. Воскресенский, Ф. Г. Юшков, В. Н. Лешков, С. С. Лукьянович, А. И. Палюмбецкий, Н. Д. Иванишев), которые записались в матрикулы 30 апреля и 4 мая (н. ст.) 1836 г. Общий надзор за ними в Берлине, как и раньше, был поручен генерал-майору Мансурову, при этом руководство учебой студентов должны были осуществлять профессора Ф. К. фон Савиньи и А. Бёк. Распределение студентов по профессиям (четыре юриста, два филолога-классика, один историк и один химик) хорошо показывало, в какой степени разные области берлинского образования оказались востребованы в России тех лет. На первом месте здесь по-прежнему оставалось изучение юридических наук в «школе Савиньи», внесшей решающий вклад в новый облик российских юридических факультетов, затем шли филологические науки, изучавшиеся у А. Бёка, исторические — у Л. Ранке, химия — у Э. Мичерлиха. Еще трое выпускников Главного педагогического института, специализировавшихся в физике и математике (Ал-р Н. Тихомандрицкий, И. Д. Соколов, М. Ф. Спасский), были командированы в Кёнигсбергский университет, где в тот момент расцвела блестящая математическая школа, основанная такими знаменитыми учеными, как астроном Ф. В. Бессель (1784–1846) и математик К. Г. Я. Якоби (1804–1851) (именно последний и был выбран в Петербурге руководителем для русских студентов) [553]. Хотя намеченный срок пребывания за границей всех одиннадцати выпускников Главного педагогического института составлял два года, многие из них получили у министерства согласие на продление учебы и, таким образом, возвращались в Россию в течение второй половины 1838 г. После первоначальных длительных занятий на студенческих скамьях Берлина некоторые из молодых ученых смогли продолжить свое образование, посетив Лейпциг, Прагу, Вену, другие научные центры Европы.

Отметим, что именно к этой группе русских студентов в Берлинском университете был присоединен отправленный в Германию по инициативе попечителя Московского университета графа С. Г. Строганова Т. Н. Грановский[554]. Свою просьбу командировать Грановского (бывшего студента Петербургского университета!) Строганов объяснял Уварову тем, что «не имеет по Московскому университету профессора для замещения кафедры всеобщей истории». В ответ Уваров предложил командировать Грановского на тех же условиях, что и выпускников Главного педагогического института, поручив в Берлине надзору генерал-майора Мансурова. От Грановского, однако, по настоянию Уварова взяли подписку, что он должен прослужить после возвращения на университетской кафедре не менее 12 лет. Его жалование выплачивалось вместе с другими из департамента народного просвещения, которому Московский университет затем обязался возвратить потраченные средства. 4 мая 1836 г. представление Уварова о новой командировке утвердил Николай I, и Грановский смог выехать в Берлин, однако в матрикулы записался только 25 апреля (н. ст.) 1837 г. (в отчете, присланном в октябре 1837 г., прося продлить ему срок командировки на год, Грановский писал, что «первые месяцы бытности в Берлине исключительно посвятил изучению немецкого языка»)[555].

Вторая коллективная командировка выпускников Главного педагогического института началась 13 февраля 1842 г. В немецкие университеты на два года были отправлены А. С. Жиряев, Д. И. Мейер, Алексей Н. Тихомандрицкий, А. И. Ходнев, А. В. Чернай, К. М. Феофилактов, А. Юрьевский, Б. Бейер, H. М. Благовещенский, к которым летом того же года присоединился еще один выпускник института Е. Г. Осокин [556]. В отличие от предшествовавшей поездки в этой группе преобладали представители естественных наук: химии, технологии, зоологии, геологии, математики, помимо которых сюда вошел лишь один филолог (Благовещенский), один экономист (Осокин) и два юриста (Жиряев и Мейер). Согласно матрикулам, шестеро человек из этой группы (Мейер, Алексей Тихомандрицкий, Жиряев, Ходнев, Чернай и Феофилактов) в 1842–1844 гг. совместно занимались в Берлинском университете. Параллельно шли пути и еще двух воспитанников — Благовещенского и Осокина, которые оба сначала, в 1842 г., записались в студенты Лейпцигского университета (где Осокин провел год, а Благовещенский — два года), а затем оба переехали в Гейдельберг. Эта командировка выпускников Главного педагогического института (многие из которых опять просили и получали разрешение на продление срока пребывания за границей), в целом, завершилась в 1845 г. По возвращении в Россию молодые ученые заняли кафедры Казанского, Киевского, Харьковского и Дерптского университетов.

Итак, опыт Главного педагогического института, давшего новый импульс командировкам русских студентов в Берлин и другие немецкие университеты и подготовившего для российских университетов 1830— 1840-х-гг. два десятка новых преподавателей (почти столько же, сколько Профессорский институт в Дерпте), сыграл свою положительную роль в обновлении кадров и повышении научного уровня отечественной высшей школы, но, к сожалению, дальше не использовался. После реформы 1849 г. институт был переориентирован на подготовку преподавателей только для средних школ, а в 1858 г. закрыт.

Наконец, последним механизмом, благодаря которому обучение русских ученых в немецких университетах становилось возможным, была собственно их командировка за счет конкретного российского университета. В 1830-х гг. такие случаи составляли меньшинство от общего числа финансируемых государством студенческих поездок, что, на наш взгляд, можно объяснить двумя причинами. Во-первых, это бюджетные трудности университетов, особенно в пору введения в действие Устава 1835 г., расширения числа кафедр, оборудования библиотек, кабинетов и проч., когда свободные средства отдельного университета не могли сравниться с финансированием командировок напрямую из Министерства народного просвещения, которое и обеспечивало массовые поездки 1830-х гг. Во-вторых, университеты предпочитали отправлять за границу не вчерашних студентов, только что окончивших курс обучения, а молодых преподавателей (адъюнктов, магистров и т. д.), уже имевших должность в университете и возвращавшихся на нее после командировки. Министерство же пыталось стимулировать другой механизм, по которому заграничная командировка должна была предшествовать вступлению на кафедру молодого ученого, который, таким образом, сразу начинал преподавание, обладая европейским уровнем знаний. В этом смысле, командировки от университетов имели тенденцию превращаться в «научное путешествие», в ходе которого уже сформировавшийся ученый повышал свою квалификацию. Соответственно, такие путешествия имели мало общего со студенчеством в заграничном университете (да и редко оставляли следы в матрикулах); охватывали большое число городов, визиты в которые, как правило, были кратковременными (такова, например, поездка по Германии командированного Московским университетом в 1834 г. доктора медицины А. О. Армфельда[557]). Их анализ выходит за предмет нашего исследования, сконцентрированного вокруг русских студентов за рубежом. Напротив, политика министерства приводила к возникновению именно студенческих групп из России в университетах Германии. Различной были и формы контроля — для министерства важно было пребывание студентов в одном городе, где можно было организовать «надзор» за их благонадежностью, а университет получал отчеты командированного из разных городов и проверял только общую сумму издержек в ходе путешествия.

Роль министерства, а именно, С. С. Уварова, бравшего на себя основные решения по организации командировок, мы уже видели на примере Т. Н. Грановского — первого из русских студентов в Германии, который впервые за долгие годы вновь выехал туда по самостоятельной просьбе отдельного университета. Уваров и в дальнейшем всячески поощрял отправку российскими университетами своих лучших выпускников для продолжения образования за границей и даже сам мог выступить инициатором поездок. Так произошло, например, в случае с еще одним будущим профессором Московского университета, астрономом А. Н. Драшусовым.

Драшусов был лично отмечен Уваровым, когда тот во время одного из посещений Московского университета присутствовал на экзамене студентов физико-математического отделения. Поэтому, когда в 1834 г. учитель Драшусова, профессор астрономии Д. М. Перевощиков обратился с просьбой к министру предоставить молодому кандидату «средства к постоянным занятиям… предварительно под моим руководством, а впоследствии под руководством знаменитейших европейских астрономов и математиков», Уваров охотно откликнулся, дав указание попечителю вначале включить Драшусова в число кандидатов, получающих жалование от университета, а через два года, когда программа занятий Драшусова с Перевощиковым была закончена, добившись его командировки за границу, причем на «ообых условиях». Программа обучения Драшусова в Европе, составленная Перевощиковым и переданная Уварову попечителем Московского университета С. Г. Строгановым, была очень обширной. Она включала посещение им обсерваторий в Мюнхене, Женеве, Милане, Турине, а также более длительные занятия в Венском, Гёттингенском, Берлинском и Кёнигсбергском университетах. Среди учителей, у которых должен был учиться Драшусов, назывались замечательные математики и астрономы И. И. Литтров, К. Ф. Гаусс, Ф. В. Бессель. Полагавшееся ему содержание составляло 5000 руб., выплачиваемых ежегодно за счет экономической суммы (т. е. чистых доходов) Московского университета, что почти в полтора раза превышало оплату других аналогичных командировок. Неудивительно, что путешествие Драшусова, действительно, прошло вполне успешно, заняв два года (с января 1837 г. по ноябрь 1839 г.), в течение которых он регулярно представлял отчеты о своих занятиях[558]. В том числе, 4 мая 1839 г. он записался в студенты Берлинского университета, где слушал лекции в течение одного семестра. Интересно, что вернувшись в Россию, Драшусов обратился с просьбой разрешить ему сдачу экзаменов и защиту диссертации на степень доктора сразу, минуя магистерскую степень, что открыло бы ему прямой путь к получению должности профессора. Однако на это Уваров, не желая нарушать принципы Устава 1835 г., ответил отказом (хотя ранее, как мы видели, разрешал подобное в отношении юристов, возвращавшихся из Берлина в середине 1830-х гг.)[559].