Форсайты - Зулейка Доусон

– Ты недопеченный социалист, Майкл, вот в чем твоя беда. Нечистая совесть ставит палки в колеса твоему неплохому мозгу. Лейбористские ребята целят не на большую долю, а на весь пирог. Как и все прочие. Закон природы! Получайте свою плановую экономику, заседайте всем скопом в палате лордов – больше от одной войны ждать нельзя. Где поднос?

Вивиан обернулся за новой рюмкой, и им завладела Эм.

– А вы? – спросил Майкл.

– Нет, спасибо. А виски у вас прекрасное, Майкл.

– Еще бы! Оно же ваше. Мы с Флер очень вам благодарны за ящик, который вы прислали сегодня. Но я даже не спросил: вы могли себе это позволить?

– Вполне. Я привез с собой один-два.

– Надеюсь, что все-таки побольше.

– Ну, правду сказать, немножко побольше. До отъезда хватит.

Оба засмеялись.

– Я хотел спросить вас, – сказал американец, – во время войны политика становится более интересной или менее?

– И так и так, пожалуй. Добиться можно меньше, чем в дни мира, но эта малость кажется куда более важной. Или просто мы все научились морочить себя более ловко.

– Однако демократический прогресс продолжается. Это само по себе огромное достижение, верно?

– Более или менее. Движемся мы теперь, собственно говоря, в инвалидном кресле, но он пока продолжается.

– А правда, как сказал ваш друг Мессенджер, весь парламент теперь заседает в палате лордов?

– Да, но боюсь, демократический прогресс тут ни при чем. Своими бомбежками фюрер не оставил нам иного выхода. Нижняя палата ненадежна. Знаете, порой мне кажется, что наш друг Адольф куда больший демократ, чем все мы. За пять лет он расчистил трущоб много больше, чем парламент за сто! Вон Юстэйс. Думаю, он согласится со мной.

Флер, разговаривая с Динни, заметила, что Майкл вышел из гостиной.

– Да-да. Сестра Фрэнсиса была замужем за моим кузеном Джоном.

– Они развелись?

– Она умерла несколько лет назад. А была твоей ровесницей.

– Как ужасно!

Флер поспешно кивнула и на миг придала лицу скорбное выражение. Динни сполна обладала проницательностью Черрелов. К ним подошла Нона и заговорила о последнем ревю. Куда ушел Майкл?

– Неужто носки требуют столько времени?

Пенни Робертс, вздрогнув от неожиданности, вскочила со стула возле сундука в холле, и ее вязание соскользнуло на пол.

– Я спросил только потому, что полтора месяца назад, когда я увидел вас в первый раз, вы вязали носок точно такого же цвета. – Он подал ей закатившийся под сундук бутылочно-зеленый клубок.

– Спасибо. Это другой.

– Очень практичный цвет… («И идет к ее волосам, – подумал он. – Такие медно-рыжие!») Запас никогда не помешает.

– Правду сказать, никакого запаса у меня нет. Шерсть та же самая. Кончу один, распущу и вяжу новый.

– Понятно! – Майкл ничего не понял, но объяснение ему понравилось. – А я пришел спросить, не хотите ли выпить кофе? Боюсь, мы еще не скоро отпустим вашего полковника.

– Пожалуйста, не беспокойтесь. Мне ничего не нужно, честное слово. Ведь все очень заняты, а я захватила…

– Свое вязание. Да, я знаю. Послушайте, отправляйтесь-ка вместе с ним на кухню и потребуйте чашечку, чтобы согреться. Там вы найдете добродушную кухарку, обожающую кормить и поить, а также попугая, который с успехом заменяет радио.

Майкл предостерегающе поднял ладонь, предупреждая новый вежливый отказ, и был вознагражден благодарной улыбкой. «Какое лицо! – думал он, глядя, как она спускается по лестнице в кухню. – Пожалуй, я предпочел бы пойти с ней поговорить о прямой и фасонной вязке! Ну, что же! Назад в сечу!»

– А как у вас с другими дневниками? – спросила Эм у Вивиана в тот момент, когда Майкл вернулся в гостиную и прошел мимо них. – Майкл утверждает, что продолжает писать свой.

– Пусть-ка попробует бросить! А вообще так-сяк, Эм. Договорился с мичманом, но он уронил его за борт.

– А!

– И еще стрелок-радист.

– А с ним что произошло?

– Осколочек зенитного снаряда.

– Вы меня разыгрываете, Вивиан, – помолчав, пожаловалась Эм. – Флер меня предупреждала!

И тут вдруг раздался вой сирены. Все замолчали, прислушиваясь, но никто не двинулся с места. Воцарилась некоторая растерянность: это был сигнал отбоя, хотя и заметно пронзительнее обычного.

– Странно! – сказал Майкл. – Ведь воздушной тревоги не объявляли?

– Не понимаю! – отозвалась Флер. – Мы бы услышали.

– Наблюдатели хлебнули лишнего, – предположил Вивиан.

– Вслушайтесь! – заметила Динни. – Это где-то внизу, а не сверху.

Все снова прислушались.

– Да это же Полл, – наконец объявила Эм. – Я и забыла. Он очень любит давать отбой.

Глава 7

Охотничья луна

Защитившись от сырости и холода галошами и пальто, Энн Форсайт объявила, что пойдет погулять, пока еще не совсем стемнело. Бабушка подняла голову от рукоделия, когда она заглянула в гостиную предупредить их. Энн почувствовала взгляд Ирэн и посмотрела на отца, а он опустил вечернюю газету и сказал – рассеянно, как показалось ей:

– Только не уходи далеко, родная. Скоро будет совсем темно.

Она пошла через опустелые яблоневые сады, застегнув пальто на все пуговицы. Но руки у нее сразу озябли – она забыла перчатки. Одну руку она сунула в карман, другой стягивала воротник у подбородка. Небо над ней бледно лиловело. Между черными голыми ветками она увидела полную луну, уже взошедшую довольно высоко. Воздух был неподвижен, но холод пощипывал ей щеки. Ночью будут заморозки. Она быстро шагала под деревьями, ее галоши вдавливались в опавшую листву, и вскоре она вышла в поле. Луна плыла за ней.

Кит ждал у конца забора, прислонясь к изогнутому стволу, как всегда. Он, казалось, не поддавался холоду, не замечал его – руки глубоко засунул в боковые карманы куртки, одну ногу поставил на узловатый корень.

– Неужели ты не замерз? – спросила Энн, подбегая к нему и вкладывая свои руки в его.

– Нет, а вот ты совсем замерзла. Не пальцы, а ледышки. – А у самого руки были теплыми, как поджаренный хлеб.

– Холодные руки – горячее сердце, есть такое присловие, – сказал он, и Энн зачарованно смотрела, как он долго дул на ее пальцы, а потом протиснул их к себе в карманы. А потом обнял ее, притянул к себе и подсунул ее голову себе под подбородок.

– Кузиночка Энн!

Совсем новый тон – мягкий, ласковый, почти нежный. Энн словно купалась в нем.

– Странно, что мы родственники, – продолжал он. – Если двоюродный брат моей матери твой дядя, значит, мы троюродные…

– По-моему, родство какое-то дальнее.

Он крепче ее обнял.

– Вовсе не дальнее! А даже поцелуйное!

И он поцеловал ее.

– Не понимаю, почему они друг другу не нравятся! – сказал он потом. – Ну, не понимаю! Особенно теперь.

– Но это так, Кит. И что-то серьезное.

– Ты что-нибудь выяснила?

– Попробовала расспросить Холли, но она только спросила, почему я вдруг заинтересовалась.

– И ты объяснила?

– Нет! Мы должны молчать, пока не узнаем, в чем дело. А вдруг они потребуют, чтобы я с тобой не виделась?

– А потребуют, ты уступишь?

– Нет. Но если мои родные тебя ненавидят, это ужасно. Или твои – меня. Они начнут давить на нас…

– Неважно.

– Да нет же, Кит. Очень важно…

– Слушай, ну, слушай же! Я должен тебе что-то сказать.

Энн затаила дыхание: он обещал ей это в прошлый раз.

– Когда я родился, мой дед положил на мое имя некую сумму…

Энн ждала не совсем такого начала, но только сунула руки поглубже в его карманы и продолжала слушать.

– Он был предусмотрительный старикан и оговорил, что я не получу ни пенса из этих денег, пока мне не исполнится двадцать один год. Ну, так в июле мне стукнуло двадцать один. И теперь все формальности закончены. Они мои.

В 1923 году Сомс Форсайт позаботился вложить исходную сумму – пятьдесят тысяч фунтов – для своего внука так предусмотрительно, что практически полностью уберег ее от налогов, а также и от возможных глупостей правительства уже после его смерти (вроде тех, которые вызвали великий биржевой крах и отказ Англии от золотого стандарта). Это был плод истинного призвания Сомса – обеспечить рост капитала и тем самым оградить будущее от худшего, что в нем заложено. Этот прогноз теперь в один миг принес его достигшему совершеннолетия внуку больше, чем он, Сомс Форсайт, оставил после смерти, всю жизнь терзаясь при мысли о катастрофах, которые следуют из-за неверного использования денег.

Цифра, которую назвал Кит, ошеломила Энн – девушку, которая никогда прежде не слышала, чтобы кто-либо говорил о деньгах столь прямо, да и вообще хоть что-нибудь сверх необходимого.

– Господи!

– Неплохо, а? И мои без всяких условий. Вот почему они ничего сделать не смогут. Им до нас не дотянуться.

– До нас?

– Вот именно. Мы поженимся? Я же тебя люблю, ты знаешь?

– Да, Кит, да! Обязательно.

– Ну, так давай.

– Когда?

– Когда решим. Ну, скажем, в день окончания войны? До него теперь совсем мало остается, так все говорят. Найдем отдел регистрации и поженимся прямо в тот день.