Жизнь русского обывателя. Часть 3. От дворца до острога - Леонид Васильевич Беловинский

куплено, кажется, Улыбовка за 175 т. руб. ассигнациями (50 т. руб. серебром), Елшанка, затем Хорошее – за 525 т. руб. ассигнац. (150 т. серебром) и, наконец, уже несколько после смерти отца матушка купила у тетушки Голицыной Корбулак за 200 т. серебром. Покупки имений и вообще главные обороты по состоянию принимал на себя, по совещании с матушкой, отец; текущие административные дела по имениям и дому вела более матушка, собственно к текущим делам отец имел отвращение». Щербатов рассказывает, как при покупке Хорошего, продававшегося с торгов, его отец соперничал с управляющим министра финансов графа Гурьева, и «Когда отец вернулся с аукциона, матушка обомлела, узнав про цену имения. «Nous sommes ruines!» [Мы разорены!] – воскликнула она, и много бессонных ночей стоило ей это дело». Пришлось обращаться к ростовщику и вести судебный процесс по закладной, сделанной прежним владельцем (198, с. 93–96). Следовательно, были в высшей степени светские люди и аристократы, умевшие вести дела, а не только прожигатели жизни.

Таков был свет. Разумеется, далеко не все проживавшее в городах дворянство принадлежало к нему: провинциальные медведи, приезжавшие в город на зиму, даже и в столицах жили обычной провинциальной жизнью, только лишь не занимаясь охотой да полевыми работами. Но они, собственно, и не были горожанами, и о них здесь речи нет.

Глава 6

Лица свободных профессий, специалисты и интеллигенция

Чиновник было понятием чрезвычайно широким. К чиновникам принадлежали не только служащие управленческого аппарата. Все, кто был на государственной службе, – учителя и профессора казенных заведений, врачи казенных больниц и врачебных управ, архитекторы и живописцы, инженеры и техники, агрономы, землемеры и цензоры – все носили мундир и имели чин. Но все же это были не производители нужных и ненужных, а подчас и вредных бумаг, а специалисты.

Если деятельность агрономов и землемеров разворачивалась в деревне, а в городе они только проживали, то инженер или врач по всем статьям были горожанами. Фигура инженера – технолога, путейца, кораблестроителя, горняка и металлурга появляется лишь в XIX в., с открытием специальных высших учебных заведений. До того горным и металлургическим делом, строительством дорог и каналов или судостроением занимались дилетанты-практики: граф В. Н. Татищев, один из наших первых историков и видный деятель горного дела, или управлявший путями сообщения граф Я. Е. Сиверс, один из создателей сети каналов на русском Северо-Западе (построенный им канал между Волховом и Мстой так и назывался – Сиверсов), конечно же, никаких специальных учебных заведений не кончали. Разумеется, они только утверждали проекты и руководили работами, но ведь и для этого нужно разбираться в деле.

О том, где и как готовили русских инженеров, речь еще будет идти в своем месте. Здесь же скажем, что это была высококачественная практическая подготовка, и из специальной школы выходили специалисты высокого класса. Недаром ведь после Гражданской войны в эмиграции русские полковники водили парижские такси, младшие офицеры работали на аргентинских плантациях или служили солдатами в Иностранном легионе, но о том, чтобы русский инженер мыл тарелки в кафе, – об этом, кажется, никто из эмигрантов не вспоминал. Любая иностранная фирма, любой завод с удовольствием принимали на работу русских инженеров, ибо это была гарантия высокого качества. Может быть, их иной раз и оплачивали ниже, чем собственных специалистов, но таков уж удел эмигрантов – быть людьми второго сорта.

Практическим было уже само обучение в стенах учебного заведения. В Императорском техническом училище (будущее МВТУ им. Баумана) «много чертили на первых двух курсах и проектировали на остальных трех. Проектирование было, пожалуй, важнее экзаменов… На 1-м курсе чертили кривые, классический «ордер»… На 2-м – паровую машину с натуры и проектировали (например, зубчатой передачи). На 3-м – проект крана; я там остался на второй год; в первый год – кран на козлах, во второй – мостовой с канатной передачей у В. В. Зворыкина, на 4-м – паровой котел и водяную турбину у Н. И. Мерцалова, на 5-м – паровую машину у А. И. Сидорова. А кроме того, мелкие проекты: расчет вала водяного колеса, трубы под насыпью, дом, его водяное отопление…

Затем были серьезные мастерские: модельная, кузнечная, литейная, механическая – на своем маленьком заводике. Особенно много мне дали слесарная и литейная.

На старших курсах при мне стали умножаться лаборатории: кроме физической и паромашинной появились гидравлическая и парокотельная…

Целый день в училище – на занятиях или больше в чертежной… В чертежной весело, все работают, обсуждают работу сообща (мы обучались по проектированию столько же друг от друга, сколько от обходивших чертежные руководителей)» (197, с. 188–189). Пожалуй, нелишне будет обратить внимание читателя-гуманитария, что мемуарист практически овладевал всем инженерным делом: паровыми машинами и подъемными механизмами, архитектурой и механикой, паровыми котлами и турбинами. Это был инженер-универсал, способный работать в любой области. Недаром инженерные справочники того времени – Ванкова, Хютте – охватывали всю инженерию.

Конечно, со школьной скамьи нередко соскакивали и не слишком знающие инженеры: на то и студент, чтобы кое-как заниматься только перед экзаменами. Но сам характер подготовки был таков, что человек оказывался способным быстро адаптироваться на любом рабочем месте. Окончивший Кронштадское инженерное училище известный кораблестроитель В. П. Костенко отмечал: «Училище не стремилось к энциклопедичности знаний своих питомцев. Тем не менее выходившие из него молодые инженеры оказывались пригодными к любой технической отрасли и легко находили себе спрос на заводах. Освоив свою специальность, они без труда переходили на всякую другую отрасль инженерного дела» (93, с. 62). Прочтите интересную повесть Н. Г. Гарина-Михайловского «Инженеры» из автобиографический тетралогии про Тёму Карташова: пустышка и, выражаясь по-современному, сачок, придя на строительство железной дороги, за несколько месяцев он превращается в классного специалиста, хотя, проезжая по только что построенной дороге, видит и свои ошибки. Гарин-Михайловский сам был инженером-путейцем и знал, о чем пишет. Но вся штука в том, что Тёму сразу ставят на место фактически старшего рабочего, он начинает с нуля и проходит все стадии практической переподготовки. А не был бы он Тёмой, мог бы нулевой цикл пройти еще в студенчестве: во время летних вакаций студенты проходили практику на рабочих местах, постигая азы специальности и набивая мозоли. И Тёма одно лето проработал кочегаром на паровозе – настоящим кочегаром, а не чистеньким практикантом, стоящим рядом с рабочим и думающим, как бы улизнуть. А старшие коллеги упрекают Тёму в том, что он только одно лето проработал, а не устраивался на рабочие места ежегодно.

В итоге получался специалист, способный показать рабочему, и как костыли в шпалы забивать, и как заклепку расклепать, и как шов прочеканить. Учившийся в начале 1900-х гг. в Императорском техническом училище Н. М. Щапов вспоминал: «был когда-то на строительной практике… Там же рядом наблюдал постройку крупного доходного дома… Одно лето был на машиностроительном заводе Вейхельта