Репетитор - Георгий Исидорович Полонский

В и ч (глядя в книжку капрала). В первой сотне смотрите.

Л е г и о н е р. Номер восемьдесят два. Брехт Бертольт.

К а п р а л. «Запрещается полностью. Как на языке оригинала, так и в переводах».

П а п а  Б а р т. Так что видите, маэстро, не такие уж мы темные — знаем вашего протеже! А от сравнения с Гитлером я не падаю в обморок, нет… Хотя всегда не мог понять: что на него нашло, какое затмение? Меры вовсе не знал, пересолил в еврейском вопросе… И как можно было, начиная великий очистительный поход на Восток, наплодить себе такую прорву врагов на Западе? Если перед вами Россия, степь, богатейшие ранчо, племенной русский скот, зачем вам предварительно кушать французскую Красную Шапочку? Лучше пообещайте ей что-нибудь, расскажите ей сказку! Общеизвестно: хорошо поставленная пропаганда заменяет дивизии! Ему не генералы — ему министр пропаганды должен был докладывать: «Мой фюрер, Бельгия сдалась!» Или: «Греция пала!» В смысле — поверила! (Остановился возле Марии-Корнелии.) Фу-ты, черт… смотрите, она уснула, а я кричу… Капрал, отнесите ее и передайте горничной, пусть немедленно уложит.

Капрал Орландо бережно поднимает Марию-Корнелию и хочет унести, она открывает глаза. По пути к выходу ей удается ухватить и забрать с собой игрушечного жирафа.

М а р и я - К о р н е л и я. Папа, пап! Знаешь, кого ты родил?

П а п а  Б а р т. Что такое?

М а р и я - К о р н е л и я. Ты родил скорпиончика!..

П а п а  Б а р т. Капрал, унесите ее! Я родил подающую надежды алкоголичку, вот что мне ясно…

Капрал со своей ношей удаляется.

Майор Вич, вы получите очень серьезное взыскание. Вы допустили, чтобы этот человек оказался во дворце и долгое время говорил с моей дочерью. За последствия вы отвечаете?

В и ч. Виноват, мой генерал. Не только я — полковник Корвинс дал себя убедить, что она знает этого сеньора давно и можно ему верить и прочее. А что касается их беседы, так она у меня в магнитной записи имеется от начала до конца вся.

П а п а  Б а р т. А если она записалась не только у вас, но и в памяти девочки? В ее душе, условно говоря? Вы же не знаете, черт возьми, какой там механизм стирания? Она вот уже несет вздор! Спрашивается: если я с лучшими моими людьми не могу собственное дитя оградить от этих влияний, то какие у нас шансы оградить Каливернию? Нет, удивили вы меня, майор, удивили. А за своим другом Мигелем Корвинсом я эту слабость заметил: заигрывает с интеллектуалами. С иностранными — приходится, знаю, а со своими-то зачем? Когда они уезжали, он делал вратарскую стойку и расстраивался из-за каждого пропущенного мяча… то бишь интеллектуала! Глупо! Обойдемся! Уже обходимся! Мало того, что с ними трудно, так от них еще и невесело. Вот маэстро, наш гость… такой храбрый и такой бледный. Встал бы он во главе театра — и что? Дал бы он публике посмеяться, отдохнуть? Дал бы он разрядочку, в которой бедный народ так нуждается в наше сверхнапряженное время? Не дал бы, нет… (Филиппу.) Я не видел, маэстро, что вы делаете, но думаю, что не ошибусь: если сказка у вас, то — с двойным дном, если правда, то — черная, как сапог. Как у этого вашего… уже не помню… у номера восемьдесят два. А нам легкий жанр нужен. Легкий! Искусство должно освежать и бодрить… надо, чтобы оно смывало с нас всякую дрянь! Чтобы после него, понимаете, хотелось жить!

Ф и л и п п (себе). Как же так? Это опять получится не в масть…

П а п а  Б а р т. Что-что? Громче!

Ф и л и п п. Вы все делаете для того, чтобы не хотелось жить, а художников приглашаете поступать наоборот?

П а п а  Б а р т. Ну, майор! Ну, привел гостя!

В и ч (Филиппу, сидящему с полузакрытыми глазами). Встать! Встать, мерзавец, — глава государства перед тобой!

П а п а  Б а р т. Ну зачем же, пускай сидит, уже побеседовали. Человек сам захотел, чтобы его карточку вынули из одного ящика картотеки и переложили в другой. Из верхнего — в нижний. Из хорошего — в плохой. Нелепость… Но, может быть, ему видней, где его место. Мутит. Мутит еще больше, чем в воздухе. Вот что значит оторваться от земли! Это я не про свой вертолет, это я про ваши сказки. На земле, сеньор поэт, люди всегда будут хотеть в хороший ящик, в тот, что повыше, любой ценой! Мир — вы уж извините его — устроен не по вашему, не по сказочному проекту!.. Придется выпить две таблетки снотворного… Рот-фронт, маэстро! Но пасаран! Гитлер капут! Венсеремос! (Резко оборвав издевательский смех, уходит.)

За ним следует легионер, стоявший в дверях лоджии. Вич взял что-то со стола, пожевал с таким видом, точно это слабительное; он тяжко расстроен. Набирает одну цифру на телефонном диске.

В и ч. Майор Вич говорит. Мне надо машину к седьмому подъезду. И в мельхиоровый зал — сопровождающего. Что? Неважно, пускай машина радиопатруля, нам лишь бы до места… (Положил трубку.) Я навещу тебя, сказочник, в твоем новом ящике. Не забуду.

Ф и л и п п. А я вот забыл. Забыл про вашу технику. Если все записалось на пленку, то я никому, ни одной душе не помог.

В и ч. А мне? Что ты, я ж так тебе благодарен!

Ф и л и п п. Зато вы, майор, помогли мне. Правда, я не кривляюсь. Я ведь не храбрец, нет. Я казался себе трусом… я и бывал трусом, если хотите знать. А здесь и подавно мог ослабеть. Но вы вовремя передали мне эти полковничьи указания по моей пьесе. Я пробежал их глазами и понял: они невыносимы. Но главное не в этом, конечно. Главное в том, что они польстили мне! Они повысили мое самоуважение. Их так много, и касаются они таких коренных вещей, что я понял: ко мне относятся всерьез, я не безделушками занимаюсь! Смотрите: три сцены — в таверне, на рыночной площади и у деревенского кузнеца — требуется убрать целиком!

В и ч. Ну и… и чему ты радуешься? Рехнулся, что ли?

Филипп в самом деле странен — он все меньше обращается к собеседнику.

Ф и л и п п. Вы не поймете, видимо. Я сам не слишком серьезно относился к своим сказкам! Нет, я писал их от всей души, но мне казалось, что они камерны, сентиментальны… «Мило и душевно», «душевно и мило» — это был самый распространенный отзыв о моих вещах! А взгляните сюда, на эти цифры: это номера страниц, где ваш полковник споткнулся, раздражился или вознегодовал. Если их столько, значит, я не просто душевный и милый сказочник, значит, я касаюсь чего-то существенного! Выходит, и без всяких, так сказать, духовых инструментов можно что-то делать против вас… Невольно вырастаешь в своих глазах!

В и ч (кричит). Тебе что, психиатра вызвать? Санитаров?

Ф и л и п п. Нет,