Драконово семя - Саша Кругосветов

Дождик, возможно, поджидал, чтобы неразумные дети закончили свои дурацкие забавы, но теперь добрался наконец и до них вместе с вечерними сумерками – с неба спустилась вялая занавеска мелкой мороси. Юных сатанистов немного потряхивало после мрачных ритуалов…

Хромашка достала из рюкзачка чекушку «путники», отпила из горла. «А ты, Тоха?» – протянула бутылку Игнату. Игнат показал, что у него есть кола.

Он пьет колу или пиво, но безалкогольное.

Настоящий сатанист должен предаваться всем видам пороков, как Бендер из «Футурамы»[86]. У самого Шандора Лавея – «Не знаешь, потом расскажу», – сказано: «Сатана олицетворяет потворство, но не воздержание».

Почему тогда, будучи сатанистом, Игнат проповедует трезвость и умеренность? Не в противовес христианам, пьющим вино во время обрядов. Сатанизм не изнанка христианства. Если от христиан требуется соблюдение воскресного дня, это ни разу не означает, будто сатанистам следует работать по воскресеньям. Пьяных нередко сравнивают с животными. Влив в себя изрядную дозу спиртного, алкоголик теряет человеческий облик. Если быть животным для сатаниста естественно, то больным и немощным животным для нормального сатаниста – ни разу не вариант.

Пьют не для удовольствия: не так уж водка хороша на вкус. Людей притягивает алкоголь – просто в трезвом виде им плохо и неинтересно. Если ж человек здоров, выпивка ему неинтересна.

Упала беззвездная ночь. Основательно вымокнув и замерзнув, парень и девушка буераками пробирались в сторону выхода из развалин птицефабрики. Девушка с восторгом слушала пространные рассуждения долговязого дружка о вреде алкоголя, не забывая по глоточку добирать бодрящей «путинки».

– Камон, Тоха, гоу в сторону кладбища, – подбадривала Игната спутница, прижимаясь к нему всем телом и с нетерпеливым возбуждением поглаживая его худенькую грудь, запустив руку под черную худи и футболку.

Игнату надоело вещать, а говорить с ней об особенностях жизни в детдоме больше не хотелось. Некоторое время шли молча, пока она не показала ему грунтовую дорогу, ведущую к болотистой части кладбища.

– Двигаем сюда, – прошептала девушка, – там хибара как раз в тему.

– А я уж было начал удивляться, – сказал он, – куда мы идем…

Вокруг распевали лягушки, о чем они поют? «Спорят, наверное, что лучше: пить или не пить», – думал Игнат. Трудно понять этих земноводных. Наперебой восхваляют некие двусмысленные принципы их болотной жизни, хотя очевидно, что в этой трясине Игнату бесполезно искать свою Царевну-лягушку. Вдоль дороги теснились изломанные чахлые кусты орешника и ольхи. Вскоре они разглядели в полутьме ветхое строение, собранное из профлиста, разнокалиберных кусков железа и ДСП, крытое старыми досками и рубероидом. Как ни странно, в хижине нашелся матрац. Откуда в этих дебрях взялось это величественное сооружение, возведенное будто специально для промерзших неофитов местечкового сатанизма?

– Это, сорян, не апартаменты, – прерывисто дыша, произнесла спутница Игната, – но все-таки дом.

Она дрожала в темноте, прижимаясь к Игнату.

Он достал сигарету и закурил. Лицо девушки осветилось колеблющимся огоньком, в ее глазах мелькнуло испуганное и запоздалое осознание того, что парнишка пусть и младше ее, но занялся делом куда более опасным, чем пахать огороды на корове или козе.

Игнат, в свою очередь, чуть раньше уже исчислил неизвестную величину Икс этой милой девушки; понял, что неразборчивость новой подружки, ее способность легко дарить благосклонность новым попутчикам, в сущности, мало чем отличается от способности передавать соседу по столику в кафе обычные предметы типа солонки, ножей, корзин, тарелок, салфеток. Новоявленный гуру черной магии проникся к ней довольно равнодушным сочувствием – словно она была не девушкой из плоти и крови, а виртуальной героиней эротических или порнороманов типа «Дурное поведение», «Запретные желания», «Сучка», «В общаге», «На слепой вечеринке», немалое число которых он лихорадочно проглотил за последние полтора месяца. Раз нет больше Икс, значит, теперь она просто Ромашка с лепестками «любит, не любит» – да какая разница!

Игнат позволил Ромашке раздеться в сторонке, сам же скинул почти все, оставшись в одной футболке и невозмутимо потягивая сигарету, – так и стоял, пока не услышал ее невнятное похныкивание где-то в районе матраца.

Лягушачий хор разделялся на дуэты, соревнующиеся в низких руладах, в придыханиях на разрыв аорты (или что там у них есть?) или в истерических всхлипываниях.

Громко и прерывисто дыша, захваченные потоком бездумного соития, недавние Жрец Алтаря и Жрица с удивлением осознавали свое духовное единение с отчаянной песней ночных болотных вокалистов. Игнат в сбитой набок, мятой футболке на протяжении всего рондо каприччиозо попыхивал сигаретой, ощущая пронзительное желание защитить бедную девушку от поругания некоего умозрительного Минотавра. Все-таки не зря он имел единственную четверку, а именно – по истории Древнего мира!

Все завершилось под неистовое крещендо неумолчных лягушек, юные поклонники Вельзевула опустились на матрац и легли, стараясь не касаться друг друга.

– Посреди величественной песни смерти, начинающейся с первой минуты нашей жизни, мы с тобой пережили совсем маленькую смерть, которая с неизбежностью прибоя тысячи раз еще будет повторяться, накатываясь на наши жизни и отбирая их по кусочкам, – пафосно произнес Игнат, а сам подумал: «Жалкие конвульсии гениталий – разве могут они вернуть мощь и энергию разрушенной машине ущербного мироздания? Как я мог поверить этому ограниченному шарлатану, больному на голову, уроду Кроули?»

Они вернулись в поселок, и, прощаясь там, где встретились сегодняшним вечером, Игнат сказал:

– Увидимся на птицефабрике, Ромашечка, если будет желание…

Она слабо улыбнулась:

– Можешь нарисоваться в детдоме, конопатик… если будешь свободен от сохи.

Моросил дождь.

* * *

Десятого августа в середине дня Игнат должен был встретить Подгорного на автостанции Кондопоги.

В июле – начале августа мать часто звонила сыну, Подгорный – тоже несколько раз. О своих делах и увлечениях Игнат особенно не распространялся, но звонкам «стариков» всегда радовался, особенно звонкам Подгорного, которые всегда воспринимал с некоторым злорадством: «Звони, звони, раз ты теперь мой папочка, отрабатывай теплые контакты со строптивым пасынком». Мстил бывшему кумиру и герою за все его «сыновние унижения» и держался подчеркнуто независимо и отстраненно. После празднования Дня ВМФ ему захотелось самому позвонить… Долго думал, пытаясь понять, чего ему больше хочется – вновь увидеть в Подгорном прежнего героя, победителя пространств и воздушных стихий, или все-таки всерьез отомстить ему за так называемое отцовство, за предупредительность, за очевидную фальшь воспитательных приемчиков, за плебейские извиняющиеся улыбочки, за неверно понятое чувство такта и всякое такое? Игнат решил, что в этом можно разобраться и позже.

Позвонил девятого августа.

– Знаешь, папа, мы давно не виделись. Я соскучился, мне хотелось бы встретиться, посидеть, как раньше, послушать твои рассказы о полетах, о путешествиях, о тропических странах. Приезжай в Кондопогу.

Подгорный