Весь этот джакч (дилогия) - Андрей Лазарчук

В любом случае идти километра три. Не меньше.

Он вернулся к машине. Дину сидел, опершись спиной о заднее колесо. Молчаливая девочка Эрта обмахивала его куском картона.

– А где Зее? – спросил Лимон.

– Пошла с пацанами за водой, – сказал Дину и показал вниз; в колючих кустах виден был проход. – Ну что, дороги не будет?

– Не будет, – сказал Лимон. – Придётся пешком.

– Я так и знал. Джакч…

– Как себя чувствуешь?

– Не думал, что будет так хреново. Вы ведь меня не донесёте…

– Донесём, не суть. Другое дело, что… Наверняка должна быть другая дорога. Порох с Рашку где-то же проехали?

– Может, завалило уже после их проезда?

– Камни спецом привезли. На грузовике. С той стороны. И просто выгрузили.

– Забавно, – сказал Дину, хотя уж чего-чего, а забавного в происходящем не просматривалось. – То есть они изнутри заперлись… а как самим ездить, не подумали? А им ведь ездить надо…

– Мотоцикл пройдёт, – сказал Лимон. – Тютелька в тютельку.

– Не тот размерчик, мотоциклом много не навозишь… Я вот вспоминаю: на великах мы обычно этой дорогой ездили, но к озёрам была тропа и поверху… постой-постой…

Он закрыл глаза. Лицо у него было совсем серое, в мелких бисеринках пота.

– Должна быть другая дорога, – сказал Дину, не открывая глаз. – Через Старые шахты. Точно. Не могли ставить шахты без дорог…

– Старые шахты – это которые бункер или которые санаторий?

– Бункер, конечно. И ведь там могут солдаты оставаться, как я не подумал…

– Там давно нет солдат, так, пара сторожей…

– А вдруг? В городе есть электричество, вода. Откуда берётся? Потому что пульт – в бункере…

– Ты бредишь.

– Нет-нет. Я тоже кое-что помню. Кто-то говорил… что этот бункер – типа резервного командного пункта… только он замаскирован, сильно замаскирован, поэтому…

Раздалось шуршание. Из кустов по одному выбрались Зее и третьеклашки – каждый с большой бутылью в руках.

– Хватит? – спросила Зее.

– Не знаю, механик, вам виднее, – отозвался Лимон. – Может, и вообще не понадобится. Дину говорит, что должна быть дорога через Старые шахты. Не которые санаторий, а которые старый военный бункер. Ты там бывала когда-нибудь?

– Нет, – покачала головой Зее. – По логике вещей – дорога там может быть… но я тех мест не знаю совсем.

– Ясно, – сказал Лимон и задумался. Потом решил: – Давай так. Машину под откос – и пошли. Искать объезд… рискованно. Нет?

– Слушай, – сказала Зее. – Ты решаешь – я делаю. Потому что… иначе… я боюсь, что…

– Я понял, – сказал Лимон. – Давай столкнём машину и пойдём в санаторий пешком. Всё.

– Поможешь?

– Конечно. Дину, мы тебя малость потревожим…

– Зря, – сказал Дину. – Поехали бы через старые…

– Уже всё, – сказал Лимон. – Решение принято. Даже если оно неверное, отвечать мне.

– Понял, командир, – сказал Дину и протянул руки – чтобы ему помогли встать.

Потом, когда пикап подтолкнули с горки, и он исчез под обрывом, Лимон и Зее подхватили Дину с двух сторон, третьеклашки важно перебросили через плечи двустволки и подсумки с патронами, а молчаливая девочка Эрта теперь уже с настоящей гранатой в руке ушла вперёд и вскоре скрылась из виду. Дорога была чрезвычайно извилистая…

Дину держался неплохо, но всё же выдохся быстрее, чем хотелось бы. Он скрипел зубами, подстанывал, потом начинал издеваться над собой и над теми, кто его тащил, ругаться, требовать, чтобы его пристрелили, или требовал пить, или декламировал что-то, чего Лимон опознать не мог. Пить ему давали, и это минуты на две облегчало ситуацию; потом всё начиналось заново.

И поэтому, когда Эрта появилась снова – неподвижная, посреди дороги – её не сразу заметили.

Она стояла, держа правую руку на отлёте, абсолютно неподвижная, а напротив неё, точно такая же неподвижная, стояла, припав на передние лапы, большеголовая собака…

– Илир! – позвал кто-то сверху. – Илир, это свои!

Посыпались камешки, и по заросшему стелющимся можжевельником склону соскользнул незнакомый мальчишка лет двенадцати – в коротких штанах и безрукавой майке, весь ободранный, с короткими белёсыми волосами и необычными светлыми глазами. Лимон никогда его не видел раньше…

– Привет, – сказал он. – Это ведь вы – друзья Лея? Я вас сразу узнал. Ты – Джедо, а ты – Илли, правильно? И… не знаю…

– Не совсем, – сказал Лимон. – Но если ты поможешь нам дотащить этого парня до санатория, то будет просто замечательно. Кстати, мой брательник у вас? Хом, Хоммиль. Он же Шило.

– У нас, да. Так, а вам… вас… что-то серьёзное? А то я сбегаю за повозкой.

– Далеко ещё?

– Нормальным шагом – минут десять.

– Тогда понесли так. Подмени девушку, и вперёд.

– Меня зовут Брюан.

– Ты сын Поля?

– Да. Младший. Вы не представляете, как здорово, что вы его спасли…

– Ну, почему же не представляем, – сказал Лимон. – Очень даже представляем…

Глава девятнадцатая

Прошло дня четыре. Или пять. Или семь. Лимон вдруг не то чтобы потерял ощущение времени – но оно для него размылось, утратило важность и чёткость. Он засыпал когда попало и когда попало просыпался, что-то ел, не задумываясь о том, откуда бралась еда и где её взять завтра…

Из Дину вытащили дюжину крупных дробин и ввели лошадиную дозу микроцида; оперировал аптекарь Пщщь, в прошлом армейский фельдшер, гость этого дома; ему помогал Эдон, старший сын Поля. После операции Пщщь сказал, что несколько дробин так и останутся в теле, но это уже не так опасно – опаснее будет пытаться их достать. Он как-то не очень был похож на врача, скорее на пожилого рыболова с плаката про бдительность: это где рыболов вроде бы смотрит на поплавок, но видит и вражеского пловца-незаметчика… Неплохие были плакаты, Лимону они нравились; о серьёзных вещах в них говорилось с хорошей порцией юмора.

После операции Дину тоже по преимуществу спал, а когда не спал, с ним сидел Порох. Пороха было просто не оттащить от друга; Лимону казалось, что Порох и сам испытывает неловкость от такого своего поведения, но сделать с собой ничего не может. Ничего, сказал Эдон, когда Лимон поделился с ним наблюдением, это нормальная реакция… ну вот представь: сейчас появится твоя мать; ты ведь от неё ни на сантиметр не отойдёшь?

Про мать он сказал зря. А вот Шило… Шило два дня прятался, потом пришёл с повинной. Его спасло только то, что он не оправдывался и не врал. Лимон так и сказал: о прощении не меня просить надо, а Илли и Гаса. Это потом, когда всё кончится, найдёшь жреца, он тебе объяснит, что делать и как дальше жить. А сейчас просто запомни, что доверия к тебе нет – но это вовсе не значит, что надо бежать и вешаться на первом же суку. Просто я тебя не буду ставить на ответственные места. Смирись. Перевари это в себе. Любой мог уснуть. Выпало тебе. Обычно за такое пристреливают – другим в острастку. Но мне стращать некого…

Не Зее же?

– Давай так: будто ничего не было, – сказала она.

– Почему? – довольно глупо спросил Лимон.

– Мне… надо понять, – сказала она. – Это займёт… время.

Она странно выговаривала слова.

– У тебя кто-то?.. – Лимон не закончил, потому что боялся выбрать между «был» и «есть».

– Да, но не в этом дело. И вообще не в этом. Я даже не знаю… – и она повернулась и ушла.

Больше Лимон к ней с вопросами не приставал.

Поль захотел его увидеть на третий день. Лимон почему-то заволновался. Хотя, конечно, нервы что у него, что у остальных были просто никуда, всех бросало из жара в холод, из депрессии в возбуждение – как говорил отец, «мотыляло». Мотылёк, если кто не знает, это такая здоровенная ночная бабочка, которая летает по совершенно шальной непредсказуемой траектории, кидаясь из стороны в сторону. На подобные случаи Эдон держал два термоса с отварами сухих грибочков и трав: одни отвары успокаивали, другие, точно такие же на вкус – возвращали охоту жить. Лимон каждый раз на всякий случай пил из обоих.

Он сидел и на пару с Рашку набивал пулемётные ленты; пустых, ещё в заводской смазке, лент было много, патронов тоже немало, а припеки вдруг – и готовых лент на полчаса не хватит. Набить ленту – это тебе не автоматный магазин натыкать, тут не торопливость нужна, а обстоятельность. Неразработанные звенья ленты принимают патрон туго, неохотно, и иной раз приходится помогать себе лёгкими ударами деревянного молотка. И потом ещё раз проверить, чтобы донышки гильз все были в одну линию, ни одно не выступало… Мало смазки – плохо, много смазки – гораздо хуже, к ней прилипает пыль и песок, а значит – повышается вероятность отказа или задержки. Единый пулемёт П-96 «Огневал», возможных отказов – одиннадцать, возможных задержек – тридцать девять. Отказ отличается от задержки тем, что не может быть устранён силами боевого расчёта. Итак, отказы: первое: прогар гильзы газового двигателя; второе: прогар поршня газового двигателя; третье: чрезмерный износ боевой личинки затвора; четвёртое…