Трудный Роман - Георгий Марчик

Костя торопливо перешел улицу и направился к приятелю, бросив быстрый взгляд на обернувшуюся к нему юную особу. У нее были синие-синие счастливые, смеющиеся глаза, золотистые, с рыжинкой волосы, выбившиеся из-под белой вязаной шапочки. Костя в изумлении уставился на нее.

— Знакомьтесь… — предложил Роман, забавляясь замешательством Кости и по-своему истолковывая его.

— Да мы знакомы уже миллионы лет, — перебил Костя. — Ведь это же наша Женя Синицына.

— Здравствуй, Костик. Представляешь номер, — громко и быстро заговорила она, — я сама только-только узнала, что мы из одного класса.

Роман покачал головой. Он не смог скрыть за натянутой улыбкой растерянности и даже обиды.

— А я сегодня первый раз вышла из дому, — с необъяснимым удовольствием отмечая про себя эту перемену в его лице, оживленно говорила Женя. — Он в театр пригласил. — Она кивнула на Романа. — Сказал, что и ты идешь. Как же не пойти? Мы с ним познакомились в театре. До самого дома шли пешком. Представляешь? Я в туфельках. И конечно, моментально простудилась.

— Надо закаляться, — сказал Костя. — Сколько раз тебе говорил — делай зарядку, холодное обтирание… Не будешь такой хлипкой.

— Ты сам хлипкий… Я и так каждый день делаю зарядку… Подержи-ка сумочку, поправлю волосы.

Костя с готовностью взял сумочку и варежки.

— Теперь подержи, пожалуйста, зеркальце. Нет, не так, а вот так. Представляешь, — продолжала она, — я бы ни в жизнь не догадалась, что это наша школа. Убийственные характеристики. Полусонное царство. Маленькие страсти. Гражданская казнь за отказ написать стихи… Средние века, да и только.

— Тю-тю, да это же обо мне, — удивился и обрадовался Костя. — Только не гражданская казнь, а товарищеский суд…

— Надеюсь, это был дружеский шарж. Не так ли? — Женя повернулась к Роману. (Он, помедлив, кивнул.) — Но злой, очень злой. На первый раз я тебя прощаю. Савельича, которого ты обзывал Каратаевым, и Марианну, которую ты, нахал, изображал бородатым битником, я в обиду не дам. Заруби себе на носу.

Роман улыбнулся.

Весь вечер он держался непринужденно и в то же время подчеркнуто вежливо и предупредительно. Уверенно поддерживал под руку Женю, когда они заходили в зрительный зал и выходили из него, внимательно слушал, быстро, ненавязчиво оказывал мелкие услуги. Костя воспринял это как урок хороших манер.

— Главный герой тонко ведет свою роль, — значительно говорил Роман в антракте. (Женя, как веером, помахивала программкой.) — Автор умело завязывает сюжетный узел. Хотя режиссер несколько упростил психологический подтекст. Вам не кажется?

Женя с готовностью согласилась:

— Может быть. Только я не очень понимаю, что такое психологический подтекст.

Роман принялся объяснять. Он одет с иголочки: в модном сером костюме. Костя — в школьной форме и в старых, отполированных до блеска туфлях.

Ему почему-то не хотелось говорить о спектакле. Все это были не те слова, не те мысли, не те чувства. В его ушах, не умолкая, звучала песенка, которую трагически-бодро и с такой непреклонно-наивной верой пел этот счастливый неудачник, великий чудак Дон Кихот.

Я иду, даже если не вижу путиИ не знаю, куда я приду.Я иду, ибо кто-нибудь должен идтиПротив зла и себе на беду!Это я — Дон Кихот,Я — владелец Ламанчи.Зовите меня — я приду!..

Смешно, какой еще подтекст может быть у этих слов, когда и так все предельно ясно. И зачем Роман так рисуется? Жене это, кажется, нравится.

Она побледнела после болезни. Даже глаза, кажется, стали больше и ярче. А таких, как у нее, золотистых, с бурой подпалинкой волос нет больше, наверное, ни у кого на свете. Глаза издалека синие, а вблизи зеленоватые, как вода в море, когда глубоко нырнешь.

После спектакля, едва они вышли на улицу, Роман, обхватив Костю и Женю за плечи и улыбаясь, предложил зайти в ресторан и отметить встречу. Эта мысль пришла ему давно, но он все ждал удобного момента.

— А… — начал было непосредственный Костя и тут же осекся.

«А деньги?» — хотел спросить он, да вовремя спохватился. Роман непременно воскликнул бы: «Какие деньги? Ведь я приглашаю… Разве мы не товарищи?!» К тому же к ресторанам Костя относился с опаской. Он еще никогда там не был.

— Ресторан? — Женя, кокетничая, покачала головой. — Ты с ума сошел. Так поздно. Меня мама будет ругать…

Роман настаивал:

— Поздно? Чудаки. Детское время. Десять часов.

Женя заколебалась…

Однако в ресторан их не пустили.

— Минутку, я все улажу, — подмигнул Роман. Он подошел к пожилому швейцару.

Тот оттолкнул его руку: монета, звякнув, покатилась по асфальту. Костя и Женя стояли чуть поодаль.

— Дурак ты, — обиделся Роман. — Да еще в ливрее…

— Ступай отсюда, молокосос, — невозмутимо посоветовал швейцар. — И живей, а то уши оторву.

Роман подошел злой и расстроенный.

— И тебе не стыдно? Ведь он старик… — сказала Женя.

— Не стыдно. Ослы тоже бывают старыми, — сердито ответил Роман. — Надеюсь, Костя, ты домой? Ну, топай. А мы с Женей прогуляемся.

— Костя, пойдем с нами. — Женя взяла Костю под руку. На лице ее недоумение. — И потом, простите, синьор, не вы один решаете…

— Пожалуйста, — обиженно протянул Роман. — Как вам будет угодно, синьорина. Но в таком случае я сам оставлю вас. Мне в другую сторону. Чао. — Он, резко крутнувшись на каблуках, пошел прочь.

— Чао! — сказала ему вслед Женя и помахала рукой.

— Ариведерчи, Рома! — добавил Костя.

Женя взяла его под руку. Они вышли на центральный проспект.

Шаги, шорох шин, говор людей — все приглушалось, растворялось в мягких, крупных, пушистых, невесть откуда появившихся хлопьях снега.

«Странный он какой-то сегодня, — думает Костя. — Ну, нравится ему Женя. Хотя, положим, не только ему. Но что за бесцеремонность?! А о чем это, интересно, он хотел с ней поговорить?»

«Ничего, пусть позлится, — улыбается про себя Женя. — «В таком случае я сам оставлю вас. Мне в другую сторону»!» — мысленно передразнивает она Романа. Она нисколько не сердится на него. Напротив, с каждой минутой у нее почему-то все лучше настроение.

Они медленно шли по затихающим улицам мимо разноцветных огней реклам, витрин, фонарей. Проносились редкие автомашины.

А снег все сыпал на головы, на плечи, на воротники. На ресницы Жени налипли снежинки, сделали их белыми и лохматыми.

— А помнишь. Костя, — весело спросила Женя, варежкой поглаживая медную ручку двери своего парадного, — как я тебе влепила пощечину?

Она всегда вот так — могла поставить в тупик совершенно неожиданным вопросом.

— Ага. Это когда я попытался тебя поцеловать. Приятное воспоминание. — Он притворно вздохнул. — Каких в детстве не сделаешь ошибок! Это было, когда мы с тобой выполняли наше первое комсомольское поручение.

… Вступали в комсомол с горящими глазами. Как раз тогда они с Женей проявили инициативу и за время зимних каникул взялись оформить по-современному свою классную комнату. Потратили уйму времени. Сделали эскиз. Купили краски. И целые дни красили. Оба перемазались с ног до головы. И без конца смеялись. Костя побаивался вопросов, которые ему будут задавать на комитете.

Она, сурово насупясь, вопрошает: «А что такое демократический централизм?» Острым кончиком кисти он чешет затылок, страдальчески смотрит на нее. «Во-первых, не демократический централизм, а принцип демократического централизма…» — «Нет, можно и просто демократический централизм…» — «Ну хорошо, — соглашается он. — Все равно, если об этом спросят, я в обморок упаду…»

Две стены они покрасили в светло-коричневый цвет, две другие — в голубой. А на голубых — несколько волнистых белых мазков, и вот уже плещется, пенится море; несколько легких, небрежных линий — и гордо под ветром скользят по волнам яхты; еще несколько штрихов — вот уже стремительно несутся сквозь голубой воздух чайки-альбатросы. Дверь сделали желтой с веселой рожицей клоуна в красном колпаке. Когда все закончили, вот тогда-то он и поцеловал ее и тут же заработал пощечину.

Получился не класс, а картинка. Загляденье. Глаза разбегались. Все — им казалось — в строгом соответствии с правилами эстетики. Ну, малость перебрали, так это ничего. Зато как старались!

— До сих пор не пойму, за что ты меня стукнула? — осторожно спрашивает Костя.

— Во-первых, ты меня напугал, — смеется Женя, — а во-вторых, стукнула не за то, что поцеловал, а за то, что не умеешь целоваться. С тех пор, кажется, прошла уже целая вечность. Ну, пока! — Женя скрылась за дверью парадного. Но тут же окликнула его: — Заходите за мной завтра. Вместе пойдем на выставку.

— Будет исполнено, Джульетта!.. — крикнул Костя на всю улицу.