Трудный Роман - Георгий Марчик

— А все-таки, Марианна, это здорово… Ну, что я знал о нем, что понимал?

— Лучшему в мире, — сказала Марианна, — мы обязаны поэтам, мыслителям, художникам. Я признаю одно богатство в жизни — знания и красоту.

— А как все узнаешь, — с грустью вздохнул Черникин, — когда столько задают? На уроки времени не хватает. И то надо учить, и это… Куда уж тут до мыслителей и художников?

Марианна засмеялась.

— Ты прав, Черникин. Времени действительно мало. Значит, надо умело его расходовать, уметь работать.

… Перед последним уроком в 10 «Б» заглянула Катя Соколова из 10 «А», член комитета. Кивнула Косте: поди-ка сюда. Попросила зайти после уроков в комитет. Костя с Романом переглянулись. Роман сочувственно оттопырил нижнюю губу, Костя в недоумении поскреб пальцем кончик носа.

— Пойдем со мной. За компанию, — нерешительно предложил он.

Роман насмешливо взглянул на него:

— Тебя, очевидно, снова будут воспитывать. Ты же комсомолец. А я чего там забыл?

Однако после уроков, подталкивая друг друга, они вместе направились в комитет. Здесь было полно народу. Два самодеятельных художника лазали по полу и с пыхтением выводили кистями на длинной полосе бумаги: «Молния! Дадим бой двоечникам и прогульщикам!»

— Ааа, Костя… — протянула Катя, заметив ребят. — Заходите.

— Ну, говори, зачем вызвала? — с места в карьер спросил Костя, не терпевший неясных ситуаций. — Мы торопимся.

Они с Романом шумно задвигали стульями, уселись, изобразив на лицах нарочито подчеркнутое внимание.

— Объясни, Костя, как ты докатился до такой жизни?

— До какой такой? Выражайся, пожалуйста, поточнее.

— Пассивничаешь. Самоустраняешься от участия в общественной работе. По-твоему, нормально, да?

— Во-первых, не самоустраняюсь, — начал Костя, укоризненно уставясь на Катю. — А во-вторых, слова какие-то у тебя страшные — пассивничаешь, самоустраняешься…

— Костя, не валяй дурака. — Катя покачала коротко стриженной головой.

— Подожди, подожди, — продолжал Костя поскучневшим голосом, — нельзя же так сразу. Даже цари и те вначале выслушивают, а потом уж казнят или милуют… Я не успел. Тебе ясно? — Он обернулся в сторону Романа, тот многозначительно кивнул.

— Ну, допустим, — согласилась Катя. — Но ведь ты отнекиваешься и от других поручений!

— Понимаю, понимаю. — Костя чувствовал, что Роман смотрит на него, и ему не хотелось ударить в грязь лицом. — Просто у меня времени нет. Сама понимаешь: драмкружок, кружок по фото, да и петь еще охота… В общем, тебя неправильно информировали…

— Никто меня не информировал, — с досадой прервала Катя. — Пой, пляши — дело твое. Но не подводи других. А ты новенький? — обратилась она к Роману.

— Так точно, новенький. А я вас, например, уже заметил и запомнил.

— Комсомолец? — не поддается Катя на провокацию.

— Никак нет, не комсомолец.

— А почему не вступил до сих пор? — Тонкие бровки Кати поползли кверху. В круглых карих глазах искреннее удивление.

— Не могу знать, — отчеканил Роман и поджал губы, скрывая улыбку.

— А учишься как?

— Уже две тройки отхватил — по литературе и астрономии, — не без гордости сообщил он. — Что раньше было — не считается.

— Как же ты? У Ивана Савельича тройку? Слушай, Табаков, какое дело… — У Кати озабоченный вид. — Надо выпустить в классе «Боевой листок» о предстоящем воскреснике. Усек? И попробуй откажись…

— Ну ладно, — не очень бодро согласился Костя. — Усек.

— Пусть и он поучаствует, — кивнула Катя на Романа. — Тем более, ему надо готовиться в комсомол.

— Почему ты решила, что я должен готовиться в комсомол? — опешил Роман.

— А как же? — в свою очередь, удивилась Катя. — Как же в наше время без комсомола?

— А разве нельзя стать ученым или рабочим без комсомола?

— Нельзя, — не задумываясь ни на секунду, убежденно заявила Катя, глядя прямо в глаза Романа. — Нельзя стать передовым ученым или рабочим… — поправила она. — То-то же… Впрочем, никто тебя за уши не тянет.

— Почему же? — Роман мигом стал серьезным, насмешливое выражение исчезло с его лица. — Наоборот, я отношусь к комсомолу положительно. Я, между прочим, знаю, что такое демократический централизм, — ни с того ни с сего сообщил Роман. — И сколько орденов у комсомола.

— Вот видишь. Ликвидируй троечки и подавай заявление. Усек? — Катя доброжелательно взглянула на Рома на. — А «Боевой листок» пусть будет твоим первым поручением.

— Что ж, рад стараться, — снова повеселел Роман. — Попытаюсь быть на уровне поставленных задач.

Катя аккуратно сложила в папку бумажки и завязала тесемки.

— Привет, мальчики. Заходите. — Она усмехнулась чему-то своему.

Костя хотел было в коридоре спросить Романа, как тот все-таки, если без дураков, относится к комсомолу, но упустил момент, не спросил. А ведь и впрямь нелепо. Посмеивается, иронизирует, а сам чуть не подпрыгнул от радости, когда она предложила ему готовиться… Ну и ну!

«Алло, Джульетта! Твои каракули получил. Все понял. Хотя чуть не сломал глаза. Почерк — это тоже вежливость королей. Уяснила? То-то же.

Сегодня мне снилась весна. Голые, мокрые веточки в прозрачном холодном воздухе. На них дрожат чистые круглые капли. И в каждой — маленькое солнце. Время от времени капли отрывались и вместе со своим солнышком летели вниз. И звук капели, как хрупкий, стеклянный звон — кап-кап, кап-кап, кап-кап-кап… И все.

И еще. Уже не во сне. Вчера шел через сквер, задрал вверх голову и вдруг увидел высоко в воздухе одиноко летящий листик. Желтый, маленький, легкий, он плавно кружился высоко в воздухе, и ветер относил его все дальше и дальше…

Что касается моей загадочной фразы, якобы сказанной у церквушки, заросшей березами, то я ее не помню. Просто удивительно. Церквушку помню, березы помню, все отлично помню, а фразу забыл. Ежели так важно расшифровать ее — сделай это сама. Доверяю. Подумай своей золотистой головой. Иначе зачем она у тебя торчит на плечах?

В классе все по-прежнему. Ребята и девчонки все те же. Понемножку растем, течем, изменяемся. И умнеем. Хотя это простым невооруженным взглядом и не заметно.

Театр существует. За время твоего отсутствия прошла всего одна репетиция. Марианна была тихой — мы даже испугались. Ни разу не повысила голос. Теребила перчатки. Смотрела куда-то мимо нас. Мы тоже стали тихими и послушными, как барашки.

Я попытался учиться играть на гитаре. Ужасно болели кончики пальцев. Учил меня Игорь Чугунов. Педагогических способностей у него ни на грош, но злобствовал и отчаянно ругался. Вот образец: «Ну, бездарь, сейчас врежу — к стенке прилипнешь, уши отклеятся». Я все снес, но урока так и не усвоил. Увы, человек такое несовершенное существо…

А намедни Черникин вступил в полемику с Мымрой, разбудил в ней тигра. Кто-то наплевал в классе на пол скорлупок от орехов, а она заставила Юрку подмести. Он вначале заворчал: «Что я, раненый, за кого-то подметать?»

Ах, как она взвилась! «Наплевали, как свиньи. Десятиклассники! Женихи и невесты. Стыд и срам… та-ра-рам!» И все прочее в таком же духе. А он подметает и по слогам, как в первом классе: «Мы не свиньи, свиньи не мы». Представляешь? Мы оцепенели. Ну и, понимаешь, разразилась гроза — она все припомнила. И ему, и всем нам. Женихи и невесты сидели опустив головы. А Черникин стоял перед ней с видом кающегося грешника с совком и веником в руках.

У нас новенький. Вид независимый. В глазах гордыня. Подчеркнуто аккуратен. Держится особняком. Хотя мне кажется, это напускное. С какой стати ему презирать других? Нет, нет, мне как раз он чем-то пришелся. Но кое-кого явно нервирует. Особенно бесятся девчонки. С чего, дескать, дерет нос, не обращает на них внимания? И кто его знает, чего не обращает?

Вот так, Джульетта… Тебя не забыли. Это просто невозможно. Ждем и скучаем. На переменах нам не хватает самума, огненного, раскаленного, со сверкающими глазами, который мчится, все сметая и сжигая на своем пути.

И еще: твоя Катенька устроила мне давеча выволочку. Все за ту же злополучную стенгазету. Кончится тем, что я люто возненавижу все стенгазеты мира. Пока все. Желаю здравствовать. Жду ответа, как соловей лета.

Чуть блистали твои глаза,В окнах вьюга твоих шумела,И сказал я тебе тогда:«Хочешь, буду твоим Ромео?..»

Был солнечный предзакатный час. В прозрачной нежнейшей голубизне неба ни одного облачка, что так редко бывает в такое время года. Костя вышел из своего тихого переулка на широкий проспект, остановился на углу, пережидая поток машин. На противоположной стороне, у булочной, Роман разговаривал с какой-то девушкой, показавшейся издалека Косте очень знакомой. Он приветливо махнул рукой.