Мэн-кэ - Дин Лин

– Садитесь, пожалуйста! Садитесь, пожалуйста!

Мисс Ян и остальные самодовольно посмеивались, расхаживая по комнате и разглядывая обстановку.

– Если угодно, – произнес наконец Сяо-сун, – могу представить: это супруга Чжан Цзы-у. Цзы-у в письме просил меня проводить жену в Ханчжоу… А это моя младшая сестра, – продолжал он, обращаясь к женщине, – а это… Они любят поребячиться и ворвались сюда без приглашения. Не удивляйтесь, пожалуйста, госпожа Чжан.

Такое лицемерное объяснение, естественно, не возымело никакого действия, лишь дало повод для множества новых насмешек и тонких намеков.

Мило улыбаясь минуту назад, госпожа Чжан умолкла, подавленная происшедшим. Как это ужасно – принимать друзей своего любовника в туфлях на босу ногу.

Тань Мин, оставшийся в машине, с беспокойством думал о своей вине перед Сяо-суном. Как ему теперь встречаться с другом? Ведь Сяо-сун так полагался на него! Но тут же в голове его промелькнула мысль, что он может извлечь выгоду из создавшегося положения. И все же он колебался, не зная, как поступить…

В этот момент он увидел Мэн-кэ. Она выходила из подъезда гостиницы. Тань Мин выскочил из машины и бросился навстречу.

Мэн-кэ молча села в автомобиль. Тань Мин спросил, куда ее везти. Она попросила ехать к дому, и машина тронулась.

Тань Мин крепко сжимал обе руки Мэн-кэ, девушка не сопротивлялась. Потом он принялся рассказывать ей о неблаговидных делах той женщины.

Мэн-кэ заплакала. Сяо-сун причинил ей боль. Ее двоюродный брат, которого она так любила и уважала, снизошел до женщины, ничем не отличавшейся от обыкновенной проститутки! При этой мысли девушке показалось, что она сама опозорена.

Тань Мин, напротив, был очень весел и под руку проводил ее до самых дверей. Она не разрешила ему войти в комнату. Поднявшись к себе, заперлась и, бросившись ничком на кровать, зарыдала, как ребенок. Она вспоминала внимание Сяо-суна, его предупредительность, волнующие душу взгляды, его голос… Какой же он лицемер!

Мэн-кэ вытащила из-под подушки полученное от него вчера письмо, полное нежных чувств, и изорвала его, рассыпав клочки по постели. Затем пришла в еще большее негодование и стала в ярости швырять обрывки бумаги на пол. Она удивлялась: как можно быть такой наивной! Теперь приходится расплачиваться за доверчивость, что же, поделом ей! Она злилась на себя, злилась на всех людей, плакала, успокаивалась, снова плакала… Неизвестно, сколько прошло времени, но она вдруг почувствовала усталость и головную боль. Мэн-кэ в изнеможении опустилась на подушку, и из глаз ее ручьями побежали слезы.

В это мгновение раздался осторожный стук в дверь.

Мэн-кэ вскочила и изо всех сил налегла на дверь.

– Мэн-кэ! Один раз, последний раз, разреши, Мэн-кэ, я хочу… войти!

Этот нежный, умоляющий, взволнованный голос обезоружил ее. Сердце учащенно забилось, она всем телом приникла к двери и с затаенным дыханием ловила каждое слово.

– Мэн-кэ, моя Мэн-кэ… ты… я хочу тебе все объяснить!

Рука ее уже поднялась, чтобы откинуть крючок, но тут она потеряла сознание.

Сяо-сун решил, что девушка рассердилась и потому молчит. Усмехаясь и в то же время утешая себя, он спустился вниз.

Когда Мэн-кэ очнулась, за дверьми никого не было, на веранде горела лампочка, освещая пепельно-белую стену.

Мэн-кэ вернулась в комнату, взяла носовой платок и снова вышла.

Она брела, сама но зная куда, и очнулась лишь у садовой беседки. Здесь она присела, но свет фонаря, висевшего в беседке, больно бил в покрасневшие от слез глаза. Она встала и пошла за беседку. Там, в тени деревьев, стояла скамейка, на которой они как-то сидели с Сяо-суном. Мэн-кэ легла на скамейку и стала смотреть вверх. Сквозь листья виднелись мерцающие звезды; из чащи деревьев струился густой аромат, напоенный росой цветов – красных роз, маков…

Мэн-кэ озябла; скамейка была влажной от росы. Девушке захотелось встать и уйти, но в это время она услышала шаги – кто-то направлялся к беседке. Мэн-кэ приподняла голову и посмотрела в щель между брусьями в спинке скамейки. О Небо! Сяо-сун! Следом за ним в пространстве, освещенном фонарем, появилась фигура Тань Мина. Мэн-кэ лежала, затаив дыхание, и наблюдала за ними.

Лицо Сяо-суна было серьезным. Он поднялся в беседку и погасил фонарь.

– Что ты хотел сказать? – глухо произнес он.

– Мне показалось, что ты рассердился на меня.

– За что?

– За Мэн-кэ.

– Ты полагаешь, у тебя есть шансы? – последовал холодный смешок.

– Утверждать не осмеливаюсь…

– Ха-ха…

– Сяо-сун! Я тебя прошу, не расстраивай меня! Мы с тобой дружим почти восемь лет, так неужели нам пристало ссориться из-за какой-то девчонки! Скажу откровенно: если ты не любишь Мэн-кэ, я, разумеется, буду действовать. И если Мэн-кэ мне уступит, не сердись! Что ты на это скажешь?

– Ты считаешь, что для тебя наступил благоприятный момент? Ошибаешься! То, что она видела меня и Чжан, не имеет ни малейшего значения. Я уверен, что сумею рассеять ее подозрения.

– Если она тебе поверит, это будет для нее несчастьем.

– Я умею притворяться! Всеми своими успехами я обязан только этому умению… Но если ты принял решение, действуй! Добьешься своего – завидовать не стану! Только учти – приревнует тебя твоя маленькая Ян, я здесь ни при чем. Она не так наивна.

Мэн-кэ хотелось выбежать из своего укрытия и избить обоих, но, зажав рот рукой, чтобы не крикнуть, она дождалась, пока они покинули сад.

Мэн-кэ вернулась в дом, когда все уже спали. На столе лежало письмо от Тань Мина. Она прочла его и дрожащими пальцами разорвала в клочки. Уже неделю она жила в предчувствии чего-то непоправимого. Всякий раз, когда ей приходилось оставаться наедине с Тань Мином, она поспешно убегала, ибо его неестественно пылкое отношение к ней и двусмысленные намеки внушали ей ужас. Но особенно страшным казался его наглый, похотливый взгляд, который преследовал Мэн-кэ.

Но самым неожиданным было бестактное письмо, которое можно было написать только любовнице.

Мэн-кэ сочла его оскорблением, как и полагалось порядочной женщине, которую не оценили по достоинству, Ведь это сильнее всего ранит женское сердце!

На следующий день за обедом все пришли в замешательство. Хозяйка прочла письмо племянницы. Мягко и сдержанно Мэн-кэ благодарила тетку за доброе к ней отношение, но жаловалась на свой строптивый характер, из-за которого ей постоянно приходилось страдать. Праздная жизнь, писала она, непременно вызвала бы у нее дурные наклонности, поэтому она уходит. Родные сокрушенно вздыхали.

Сяо-сун и Тань Мин на первых порах почувствовали разочарование, но вскоре оно прошло – у Тань Мина была мисс Ян, за которой он волочился, а у Сяо-суна, кроме госпожи Чжан, – еще две подруги, весьма многообещающие. Поэтому с уходом Мэн-кэ они не так уже много потеряли.

3

Мэн-кэ покинула дом, в котором жила, потому что ей опротивело царившее там лицемерие, причинившее ей столько страданий. Но вместо светлой дороги она попала в глубокий омут.

Никогда не задумываясь над своим будущим, она совершила в жизни немало опрометчивых поступков, которые принесли ей несчастья. Но можно ли ее винить в этом? Ей следовало бы служить народу, пойти работать в школу, на фабрику, но на это у нее не хватило ни сил, ни способностей. Учиться? Нет, она смертельно устала от бесконечной смены преподавателей и студентов. Ей следовало бы пожертвовать собой, устроиться сиделкой в больницу и целыми днями утешать больных. Но для этого у нее не было ни мужества, ни терпения! Может быть, пойти в няньки? Ведь она любит детей. Но разве решилась бы она жить вместе с людьми низших классов: с поварами, лица которых лоснятся от жира, с хитро улыбающимися слугами, с вороватыми служанками?! Можно, конечно, вернуться к тетке. Она тупо глядела на оставшиеся несколько десятков юаней и с негодованием думала: «Зачем мне возвращаться? Я не вынесу жизни в их доме!»

Наконец Мэн-кэ решилась осуществить свою давнишнюю мечту – она и не представляла себе, что бросается в омут.

Несколько дней подряд ее можно было встретить на многолюдных шанхайских проспектах среди мужчин в остроносых ботинках и шелковых кашне и женщин в широких брюках. Наконец она очутилась на какой-то сравнительно тихой улице и остановилась у ворот дома, окруженного черной бамбуковой оградой. На ограде с трудом можно было различить несколько поблекших от времени иероглифов: «Театральное общество «Луна».

За воротами никого не было, и Мэн-кэ осмелилась войти во двор. При ее появлении в прихожей дома из-за конторки, огороженной медной сеткой, показалось плоское лицо:

– Эй, ты по какому делу?

Вслед за плоским лицом высунулась голова парня – судя по внешнему виду, слуги или шофера. Несколько мгновений он бессмысленно смотрел на посетительницу, затем хлопнул плосколицего по плечу.

Мэн-кз подошла к доске, висевшей па медной сетке, где был указан порядок получения жалованья актерами.