Мэн-кэ - Дин Лин

Старуха болтала без умолку; отец Юнь-чжэнь только посмеивался и поглаживал бородку.

Мао-цзы, младший брат Юнь-чжэнь, не вытерпел:

– Мама, но разве есть в Юяне столько школ? Да еще таких хороших…

Однако на сей счет старая женщина придерживалась собственных взглядов. Она считала, что в Юяне много школ ни к чему. Зато храм Конфуция, где помещалась средняя школа, представлял собой величественное сооружение: в главном зале Одни поперечные балки были толщиной в три чи, а колонны – толщиной со стол.

Лестница, ведущая к храму, насчитывала с полсотни Ступеней. Вспотеешь, пока взберешься наверх.

– Вот у вас в школе качели, – промолвила старуха. – Как они неуклюжи! И стоят-то они одни-одинехоньки в углу спортивной площадки! Куда им до качелей в нашем храме! Вы, наверно, их не помните? Высоченные! До сука тунгового дерева, к которому они были привязаны, ей-ей, чжанов пять-шесть будет. А какие листья на дереве. Крупные, словно веер, и густые, солнечных лучей не пропускают. Когда дети там играли, глядеть было любо! Твой покойный старший брат, Юнь-чжэнь, частенько забирался на дерево и срывал цветы коричного дерева, росшего рядом. Бывало, нарвет целую охапку, а те, кто стоял внизу, подхватывали ветки и любовались лепестками цветов. Может, ты помнишь?

Юнь-чжэнь что-то невнятно пробормотала в ответ.

Эти рассказы вызвали у Мэн-кэ воспоминания о прошлом. Ей представилось, как она, в коротеньком серебристо-сером платье, прячется в каменной пещере и, пока мальчишки с девчонками ловят раков у берега горной речушки, зачитывается «Западным флигелем».[1] A под вечер, когда дети с грязными ногами пробегают мимо пещеры, Мэн-кэ выходит и возвращается домой. Служанка – няня Яо, как называли ее дети, обычно сидит у ворот на каменных ступенях и поджидает ее. Эта служанка живет в их доме уже около сорока лет. «Иди скорее, отец заждался!» – кричит няня, завидев ее. Мэн-кэ украдкой передает няне книгу, опасаясь, как бы отец не заметил и не стал браниться. А отец, услышав скрип ворот, кричит из флигеля: «Мэн-кэ! Ты что это, только сейчас вернулась?» Няня начинает хлопотать по хозяйству, зовет внучку Сань-эр, чтобы та подала барышне воды умыться, велит Сы-эру поторопить Тянь Да с ужином, а сама принимается греть вино. Переливая вино из кувшина в чайник, она, бывало, впопыхах прольет все мимо, зальет пол и, лишь когда подходит время пить вино, хватится, что чайник пуст. Отец и Мэн-кэ громко смеются, Сань-эр и Сы-эр, глядя на бабушку, тоже весело улыбаются. Старушка сердится, что-то бормочет и уходит во двор кормить кур. Тогда Сань-эр снова наливает в чайник вино и ставит его подогревать. За вином отец и дочь ведут разговоры о разных пустяках. Отец мечтает, чтобы наступили такие дни, как прежде, когда все друзья снова будут льстить ему, а он пристыдит и обругает их, излив всю горечь, накопившуюся в душе за долгие годы… Мэн-кэ думает, как бы украсить могилу матери так, как это она видела в одной книге: по обеим сторонам дороги, ведущей к могиле, расставить парами друг против друга каменные статуи людей, коней…

Неожиданно отец раздражается, начинает искать недостатки и пороки в людях, ругает их. Изредка его одолевают приступы сентиментальности, он кладет руку на головку дочери и, поглаживая ее черную, как смоль, косу, вздыхает: «Мэн-кэ, ты все больше становишься похожей на мать. Что-то ты похудела». Мэн-кэ закрывает руками глаза и сидит неподвижно, прижавшись к отцовскому колену. С наступлением ненастных дней Мэн-кэ часто остается дома, не ходит в школу. Отец тогда радуется, как ребенок. Вместе с дочерью он бежит в гостиную послушать шум дождя; один он туда обычно не ходит. Иногда отец просит Мэн-кэ сыграть с ним в шахматы. Они борются за каждую фигуру, спорят до тех пор, пока оба не раскраснеются; в конце концов отец проигрывает.

Вспомнив раскрасневшееся лицо отца, растерянный взгляд в тот момент, когда однажды она готовилась взять его фигуру, Мэн-кэ невольно улыбнулась. Юнь-чжэнь легонько подтолкнула ее:

– Ты чего?

Мэн-кэ еще сильнее захотелось смеяться: перед глазами встала прежняя Юнь-чжэнь – волосы у нее торчат двумя рожками в стороны. Потом всплыли образы Ван Сань, Юань Да и двух братьев Эра и Да из семьи второго дяди. Они любили все вместе бегать в бамбуковую рощу у дальней горы за молодыми побегами бамбука. Мэн-кэ по дороге отставала, взбиралась на персиковое дерево и, набрав персиков покрупнее, бросала их в рогатую прическу Юнь-чжэнь. Но особенно нравилось ей потешаться над трусишкой, как она в шутку прозвала Юань Да. Тем не менее Юань Да была к ней очень привязана, может быть, потому, что Мэн-кэ всегда ее защищала. Интереснее всего было стащить у няни Яо корзину батата. Тогда они убегали в горное ущелье, и под высокой сосной пекли батат на углях. Поев, собирали каштаны, грибы…

И потом еще этот рябой господин Чжоу. Он так интересно умел рассказывать всевозможные истории, потряхивая длинной бородой. Сейчас все это казалось далеким, как сон.

Чем дольше думала Мэн-кз о своем детстве, тем сильнее охватывало ее какое-то непонятное ощущение; все события прошлого ясно вставали перед глазами; она вдруг ощутила горячую симпатию даже к монаху Ай-ю, присматривавшему за быками, к повару Тянь Да, к наемным работникам отца.

Но больше всего ей запомнились няня Яо, Сань-эр и Сы-эр, черный атласный халат отца, ее собственная коса, коротенькое серебристо-серое платье из грубой ткани.

Оставшись наедине с Юнь-чжэнь, Мэн-кэ положила ноги на подлокотник кресла, где сидела подруга, и тихонько ее окликнула:

– Сестрица!

– Ты о чем вспоминала, Мэн-кэ? – Юнь-чжэнь сжала руку подруги.

– Ах, милая Юнь-чжэнь! – Юнь-чжэнь еще сильнее сжала ее руку. – Мне опротивело училище.

«Наверняка с кем-то поссорилась!» – подумала Юнь-чжэнь.

– Хочу домой. Отец там один. Ему, наверное, очень тоскливо… Да и Юань Да и все остальные скучают по мне…

«Она ведь совсем забыла отпа! – мелькнуло в голове Юнь-чжэнь. – Да и Юань Да скоро станет матерью. Кто же теперь будет играть с Мэн-кэ?…»

И она принялась убеждать подругу остаться в Шанхае.

Мэн-кэ заколебалась. В самом деле, если даже она и вернется, ей все равно не с кем будет бегать по холмам и дамбам, ловить рыбу, никто не пойдет с ней в горы за рододендронами. Что же касается отца, то ему, пожалуй, не так уже скучно, ведь совсем недавно в Юян уехали учиться два младших брата из семьи пятого дяди. Да и женские руки в доме есть – няня Яо, вероятно, еще здорова и хлопочет по хозяйству. Сань-эр и Сы-эр выросли. Но как быть с училищем?

При мысли об училище девушка опять вспыхнула:

– Юнь-чжэнь, сестрица! Что бы там ни было, а в училище я не вернусь!

И она рассказала подруге, как Красноносый, улучив момент, когда в классе никого не было, пытался обесчестить девушку-натурщицу, как та закричала и она, Мэн-кэ, прибежав на крик, набросилась на Красноносого с бранью, как он обозлился и при всех стал осыпать ее оскорблениями. Но больше всего ее возмутило равнодушие, с каким ее соученики наблюдали за всем происходящим. Лишь после того, как все было кончено, они расхрабрились. Право, она ни за что больше не останется там. Надо перейти в другое училище!

Проговорив всю ночь напролет, подруги наконец решили написать обо всем тетке Мэн-кэ. Тетка давно жила в Шанхае и кое-что знала о достоинствах и недостатках местных школ. Кроме того. Мэн-кэ поступила в это училище по ее настоянию.

2

На следующий день после полудня из переулка донесся звон колокольчиков: это тетка прислала за Мэн-кэ коляску. В коляске сидел Сяо-сун, второй двоюродный брат Мэн-кэ, молодой человек лет двадцати пяти, одетый в серый суконный халат. Всего полгода назад он возвратился из Франции; но еще задолго до этого имя его часто встречалось в журналах в числе переводчиков иностранных романов.

Он вежливо поблагодарил Юнь-чжэнь за теплый прием, оказанный Мэн-кэ, и помог сестре сесть в коляску. Кучер в ливрее натянул вожжи, лошадь затрусила рысцой, зазвенели колокольчики. Из дверей домов по обеим сторонам переулка высовывались женщины, с любопытством разглядывая коляску.

Как только коляска выехала из переулка, Сяо-сун принялся успокаивать девушку: ее письмо тетка прочла всем, все понимают Мэн-кэ, сочувствуют ей и одобряют ее решение покинуть училище.

– Знаешь, у нас в доме живут четверо интересных друзей, – сообщил он. Затем выразил восхищение ее письмом, написанным, по его мнению, великолепно, с тонким литературным вкусом. Он уверял, что, читая письмо, хочется дочесть его до конца, не отрываясь, а когда оно прочитано, охватывает чувство сожаления, что оно такое короткое.

Мэн-кэ впервые слышала столь изящную похвалу, и ей сразу вспомнилось время, проведенное в средней школе в Юяне, витиеватая речь учителей, напоминавшая «плывущие в небе облака и журчащие ручьи», выкрики первых учеников, рассчитанные на то, чтобы произвести впечатление. Девушка изумленно смотрела на двоюродного брата, часто моргая своими большими глазами. Глядя на ее густые ресницы, Сяо-сун восхищался: