Расследованием установлено… - Георгий Молотков

Помню, мы зашли в туристическое бюро, где приобрели карту Копенгагена. Затем побывали на площади перед Королевским дворцом, где увидели смену караула. Это было красиво, но у меня не выходил из головы немец. Затем, помню, мы вышли на канал у здания Фондовой биржи. Вот здесь я заметил, что «пожилой» стал подавать мне знаки, показывая рукой на часы. Наверное, ему надоело ходить за мной без толку. Как раз в это время на глаза моим попутчикам попался какой-то магазинчик, и они направились туда. Я решил, что от судьбы не уйти, и сказал своим, что подожду их на улице. Я остался один. Напротив магазинчика прямо на тротуаре стоял лоток с цветами. У цветов мы и сошлись с «пожилым».

Наш разговор продолжался около двадцати минут и шел, как всегда, по-английски. Я уже приучился к разным трюкам и усиленно делал вид, что рассматриваю цветы, хотя спокойствие мое было показным. Первый вопрос немца был: «Что-нибудь случилось?» Я сказал, что ничего не случилось, но что продолжать контакты с ними боюсь, ибо опасаюсь ареста и репрессий со стороны КГБ. «Пожилой» спросил, нет ли у меня конкретных оснований для таких опасений. Я ответил: пока нет, но мне все равно страшно, и долго я не продержусь. Он стал успокаивать меня, уверять, что делает все для обеспечения безопасности наших контактов, что при соблюдении конспирации они не принесут мне вреда. Не знаю, насколько он был силен профессионально, но здесь давил на меня одной только уверенностью в своих силах. Это действовало усыпляюще.

По инерции я хотел довести до конца свою линию и сказал, что хотел бы прервать наши отношения. Но на «пожилого» это не произвело особого впечатления. Он продолжал меня уверять, что оснований для разрыва нет, мне ничего не грозит и наши отношения будут взаимополезны. Он тут же похвалил меня за то, что на прошлой нашей встрече я отказался остаться за границей. Ведь этим, солидно рассуждал он, я затруднил бы отъезд на Запад моей семьи. А разлука с семьей, сказал немец, действовала бы на меня угнетающе. После этого он спросил, не нужны ли мне деньги. Я ответил, что не истратил еще и тех, что получил от него в Гамбурге и Санта-Крус. Пришлось объяснять, что валюту мне нужно обращать в товары, а крупные приобретения трудно скрыть от сослуживцев. «Пожилой» похвалил мою предусмотрительность.

Затем он сказал, что требуется организовать со мной более длительную встречу, нежели те, что были у нас до того. С этой целью он предложил мне какие-то таблетки, вызывающие внешние симптомы тяжелого заболевания. Приняв такую таблетку, я мог рассчитывать на списание с судна на берег в Копенгагене, а здесь меня поместили бы в больницу, где со мной встретятся разведчики ФРГ для обстоятельных бесед. Я отказался брать такие таблетки, хотя по всему было видно, что они при нем имелись.

Отказался я и от предложенного мне фотоаппарата «Минокс» для фотографирования секретных документов. Сослался на то, что в данный момент у меня нет секретных материалов, из-за которых стоило бы рисковать, работая с миниатюрным фотоаппаратом.

В заключение разговора «пожилой» передал мне лист белой плотной бумаги, свернутый пополам. Он сказал, что там вопросы, на которые надо ответить. Мельком взглянув на лист, я понял, что в нем вопросы автобиографического характера, да и сам документ был озаглавлен по-русски: «Анкета». Я согласился выполнить просьбу немца и положил этот бланк в карман.

Вечером того же дня, оставшись один в своей каюте, я внимательно рассмотрел бланк с переданной мне анкетой. Текст ее был отпечатан на машинке почему-то по-русски. Наверное, нужна была точность в ответах. Указывалось, что ответы почему-то желательно записывать печатными буквами. Именно так я и заполнил бланк анкеты.

— Какие вопросы там были?

— Анкета мало чем отличалась от обычных, наших, которые мне не раз приходилось заполнять до этого. Разве только в ней следовало сообщить не только все места моей службы, но и перечислить в хронологическом порядке все города, в которых жил и работал. Несколько вопросов касались моей семьи, интересовал мой домашний адрес, номер телефона, номер машины. Заполнив анкету, я взял ее с собой во второй день увольнения на берег.

Хотя я и предвидел встречу с немецким разведчиком, на этот раз она была для меня все же неожиданной. Дело в том, что на встречу со мной вышел новый человек. Правда, раньше я его видел, но только мельком, когда вместе с «пожилым» он сопровождал меня от гамбургского порта до универмага «Карштадт». Этот второй разведчик был значительно моложе своего коллеги. Он настиг меня у входа в маленький банк, куда я шел, чтобы обменять выданную нам на судне валюту на датские кроны. Он спросил, выполнил ли я их просьбу. Я сразу понял, что речь идет об анкете, достал ее и отдал. Меня удивило, что, получив мою анкету, «молодой» немец тут же достал откуда-то другой похожий лист и демонстративно сравнил его с заполненным мной бланком. Я заглянул в его бумагу и обратил внимание на запись своей фамилии. Там моя фамилия была написана на немецкий лад. Поблагодарив меня на чистом английском языке, «молодой» распрощался со мной. Я не стал заходить в банк и пошел к своим попутчикам. Неожиданно на другой стороне узкой улочки я увидел «пожилого» разведчика. Он стоял с отсутствующим видом и как будто бы не обратил на меня никакого внимания.

Других встреч с западногерманскими разведчиками ни в этот, ни на другой день перед уходом из Копенгагена у меня не было. Уверяю вас, никакой другой информации, кроме анкеты, я им не передавал.

На следующий допрос Павлов явился, готовый продолжить свои показания о плавании на «Профессоре Зубове». Точнее, о стоянках научно-исследовательского судна, о встречах с представителями западногерманских спецслужб. Павлов готов был начать рассказ о той, которая произошла у него в Рио-де-Жанейро.

Но следователь вернулся к его прежним показаниям о стоянке в Копенгагене, о встречах его с западными немцами в датской столице.

— Давайте уточним ваши вчерашние показания, Юрий Васильевич, — сказал Седов, начиная допрос, — вчера вы подробно рассказывали о встрече с «пожилым» немцем у цветочного лотка. Встреча, как вы говорили, продолжалась около двадцати минут. Скажите, неужели все это время было потрачено разведчиком только лишь для того, чтобы убедить вас в безопасности контактов с ним и передать анкету? Вспомните, о чем еще шел разговор?

— Но, по-моему, я передал его весь, полностью.

— Не было ли речи о следующем свидании? Просто встретились, поговорили и разошлись?

— Нет. Я забыл, он предупредил меня, что очередные встречи со мной состоятся в Рио-де-Жанейро и в Монтевидео…

— Откуда он знал, что вы будете там?

— «Пожилой» осведомился у меня о дальнейшем маршруте «Профессора Зубова», и я сообщил ему, когда и куда наше судно будет заходить на стоянки. Теперь припоминаю — немец спросил у меня тогда, не выполняет ли судно, как он выразился, «разведывательные функции». Я ответил, естественно, отрицательно и в подтверждение своих слов предложил ему передать программу рейса судна. По реакции «пожилого» я заметил, что этот документ большого интереса для него не представлял.

— Ну вот, видите, Юрий Васильевич, кое-что, оказывается, было еще. И другие вопросы были, и не только о программе плавания. О чем еще он спрашивал вас?

— По-моему, в ту встречу «пожилой» задал походя несколько вопросов, касающихся моей работы в Регистре, интересовался возможностью возвращения в это учреждение. Это были технические вопросы, они касались деталей. Так же вскользь он задал мне несколько вопросов, касающихся судостроения.

— Почему же вы, Юрий Васильевич, умолчали о них на последнем допросе?

— Видимо, потому, что не придал им значения. К тому же я заявил «пожилому», что над ответами надо подумать. Как я понял, немец согласился со мной и обещал составить письменный вопросник.

— Вы получили его при следующей встрече в Копенгагене?

— Нет, не получал. Как я уже говорил, при второй встрече у входа в банк я передал разведчику, «молодому» немцу, только заполненную мной анкету. Никакой обратной почты я в тот раз не получал. Могу лишь добавить: вопросы о флоте западногерманский разведчик задавал мне в свободной манере, не сверяясь с какими-либо шпаргалками, не путаясь в терминологии. Это свидетельствовало о том, что передо мной специалист по флоту, человек, владеющий материалом.

Следователя, казалось, удовлетворили объяснения Павлова, больше вопросов о встречах с разведчиками в Копенгагене на этот раз он не задавал.

— Хорошо, — сказал он, — продолжим наше путешествие дальше. Что у нас сегодня? Рио-де-Жанейро? Слушаю вас, Юрий Васильевич.

— Я хорошо помню, что наша стоянка в Рио-де-Жанейро имела место в последних числах ноября — начале декабря 1982 года. «Профессор Зубов» стоял на рейде, а уволенных в город доставляли на берег катерами. Перед тем как сойти на берег, я нашел в своей лаборатории пачку чистых белых конвертов размером со стандартный лист бумаги для машинописи.