Расследованием установлено… - Георгий Молотков

Что было в конверте, полученном от «мексиканца»? Опять несколько страничек мелкого машинописного текста с новыми вопросами, на которые должен был ответить Павлов. Его предупреждали, что на очередной встрече ему будет передан пластиковый блокнот с «важным сообщением».

На второй и на третий день стоянки в Порт-Луи Павлов вместе с сослуживцами сходит на берег. Примерно по тому же, как и в первый день, маршруту идет прогулка по городу. Павлов надеется встретить «мексиканца», ведь он сообщил о том, что захода в Антверпен не будет, и рассчитывает, что блокнот с «важным сообщением» ему могут передать здесь, на Маврикии. В кармане Павлова ответы на вопросник, переданный «мексиканцем». Но второй встречи, как утверждал Павлов, с «мексиканцем» не было.

Маврикий остался за кормой. «Профессор Зубов» покидал южные широты, он шел к берегам Европы., Копенгаген — последняя стоянка на пути в родной порт.

— В Копенгаген мы пришли, — вновь начинает свои показания Павлов, — в десятых числах мая 1983 года… Место для стоянки судна было отведено неподалеку от знаменитого памятника андерсеновской Русалочке…

Вот около Русалочки он еще с борта судна увидел своего старого знакомого — человека, с которым он встречался в Гамбурге, в том же Копенгагене, Санта-Крус, Рио-де-Жанейро, Монтевидео. Это был «пожилой» немец. Он стоял на пирсе и наблюдал, как швартовалось судно.

Однако, когда Павлов после соблюдения обычных формальностей спустился на берег, западногерманского разведчика на пирсе уже не было. Недоумение Павлова быстро прошло: отойдя немного от пристани, в небольшом сквере он увидел еще одного своего знакомого — связника, с которым он недавно встречался в Порт-Луи. «Мексиканец» сидел на скамейке, мимо которой прошли Павлов и его попутчики. Он сделал ничем не примечательный жест рукой, достаточный для того, чтобы Павлов понял: его встречают.

По дороге к Королевской площади, куда направлялась группа, чтобы посмотреть смену караула, Павлова ожидал еще один сюрприз. Впереди себя он увидел «Павла», американского разведчика. Павлов узнал его сразу. Тот был в том же плотном синем костюме, как и при первой встрече. Но американец не пытался сблизиться, не подавал никаких знаков.

Позади группы, в которой был Павлов, неотступно шел «мексиканец». Ни тогда, ни потом Павлов не мог объяснить себе, чем была вызвана такая встреча. Впервые он шел в сопровождении целого эскорта разведчиков.

Оглянувшись, Павлов увидел почти вплотную приблизившегося к нему «мексиканца». Дальше повторилось уже знакомое. Вместо конверта Павлов получил небольшой плоский пакет. Одно мгновение, ни одного слова, «мексиканец» затерялся в уличной толпе. Павлов с пакетом в кармане продолжал свой путь.

Дальше Павлов расскажет о том, что развода караула у Королевского дворца увидеть так и не пришлось, не было времени: все торопились сделать покупки в последнем порту перед возвращением домой. Павлов перечисляет все, что он купил на датские марки, полученные «в установленном порядке». Он еще дважды пойдет на берег, но никого из своих хозяев не встретит. Павлов будет несколько разочарован, но он еще не знает, что и «пожилого», и «молодого» немцев, и американца «Павла», и шустрого «мексиканца» больше никогда не увидит.

Получив от «мексиканца» пакет, Павлов с нетерпением ждал возвращения на судно. Ведь еще в Порт-Луи его предупредили о «важном сообщении», которое он должен получить. Его насторожило появление в Копенгагене и «пожилого» немца и американца «Павла», к тому же это была последняя встреча с ними — рейс заканчивался. Павлова жег пакет, лежащий в кармане брюк. Что в нем? Очутившись вместе с попутчиками в торговом зале магазина, когда рядом никого из его попутчиков не было, он достал пакет и вскрыл его. Там находился блокнот. Внешне он был ничем не примечательный: обложка из черного пластика, внутри — блок чистых белых линованных листов. Вместе с блокнотом в пакет был вложен обычного почтового размера конверт. Вскрыть его в магазине Павлов не решился. Он сделал это, как только очутился в своей каюте на борту судна.

В конверте Павлов обнаружил очередную инструкцию. В ней говорилось: «В задней крышке обложки переданного вам блокнота расположен тайник. Вскрывать его нужно осторожно, проводя острой бритвой по краю обложки». Павлову рекомендовали вскрыть тайник дома, в Ленинграде. Вытащив из него содержимое, блокнот требовалось уничтожить. Его следовало сжечь или разорвать на мелкие кусочки и выбросить в туалет. Ни в коем случае не выбрасывать его на помойку или на свалку. «В тайнике, — сообщалось Павлову, — вы найдете план связи с нами на три случая: 1. Когда есть контакт с Западом; 2. Когда с Западом контакта нет; 3. Когда контакт потерян. Все линии связи вы должны запомнить наизусть, а листочки уничтожить. Для осуществления связи от вас требуется выставить простейшие знаки. Гарантируется полнейшая ваша безопасность…» Как ни старались хозяева внушить Павлову спокойствие, агент Рольф Даниэл продолжал бояться.

Но, пожалуй, самым важным в инструкции был вопрос о будущей работе Павлова. Его хозяева вполне откровенно заявляли, что его плавание на экспедиционных судах удобно для поддержания личной связи, но оно не дает доступа к секретной информации, которая интересует американскую разведку. У Павлова спрашивали, сможет ли он сменить работу, и называли один из НИИ в Ленинграде, где Павлов был бы весьма полезен. Об этом, а также о лицах, через которых будет идти сбор информации, Павлов должен будет сообщить, выйдя на связь в Ленинграде.

Как только «Профессор Зубов» вышел из Копенгагена в море, Павлов нарушил полученную инструкцию — вскрыл тайник в блокноте. И так же вопреки инструкции он не уничтожил его содержимое: схемы и способы связи со спецслужбами.

Бронзовая Русалка осталась на датском берегу за кормой «Профессора Зубова». Судно покинуло Копенгаген — последнюю стоянку на пути в Ленинград. Прелесть всякого путешествия — возвращение домой. Ибо, отправляясь в любую дорогу, человек прежде всего думает о благополучном возвращении на родной берег. И ни прелести новых мест, ни тяготы на его пути не гасят в нем тоску по родному дому. Но это тогда, когда у человека он есть.

У одного из тех, кто шел на «Профессоре Зубове» из Копенгагена в Ленинград, не было причин торопиться домой, ибо дома у него уже не было. И самое страшное, что нигде в другом месте, ни на одном материке у этого человека уже не было и Родины. Он чужим возвращался на землю, на которой родился, жил. Откуда отправился в дорогу, по которой уже нельзя вернуться назад.

И главное, что он испытывал — это страх, который возрастал с каждым часом приближения к Ленинграду, хотя ничто не предвещало близкого конца его новой карьеры. К роли двойника уже можно было в какой-то степени привыкнуть. Ведь это уже было не первое возвращение Павлова в качестве агента иностранной разведки в Ленинград. Он стал им еще во время первого путешествия на судне «Профессор Визе» около года назад.

Тогда еще не поздно было, сойдя на берег, признаться в совершении преступления, снять с души тяжкий грех и ношу страха перед разоблачением. Путь в родной дом еще не был закрыт. Но с чем сошел после того рейса на ленинградский берег Павлов? С контрабандой, приобретенной на сребреники, полученные за предательство, Он сошел двурушником, который не мог сказать правду ни одному, даже самому близкому, человеку. Он лгал, когда дома прятал в полиэтиленовом мешочке валюту, когда дарил родным подарки, когда рассказывал о своем плавании. Он должен был лгать и бояться лишь своего разоблачения.

У него тогда еще была надежда, что он получит настоящую, желанную цену за совершенное. Но надежда эта не крепла, а таяла с каждым днем. И Павлов прекрасно понимал это. Понимал, что он полностью оказался во власти иностранной разведки и что коготок его будет увязать все больше и больше. Можно, пожалуй, поверить Павлову, говорившему что он обрадовался, когда в Рио-де-Жанейро к нему не вышли на связь. Он был бы, может быть, и рад, чтобы оборвалось, окончилось его знакомство с «пожилым» и «молодым» немцами, чтобы кончилось, как в страшном сне, — пробуждением.

У Павлова не хватило духу заявить следователю, что его мучит совесть и раскаяние за содеянное им. Только в своем последнем слове на заседании трибунала он скажет: «Я не достоин жить среди советских людей. Я не могу смотреть им в глаза». Это будет сказано за несколько часов до вынесения ему сурового приговора.

До ареста Павлов мог смотреть в глаза людям, которых предал, он мог и надеялся жить среди них и служить против них. А недоволен, разочарован он был своими хозяевами. И причины у него для этого, надо признаться, были. Что огорчало, угнетало Павлова? Его недооценивали. Разве о такой карьере мечтал он, опуская конверт с письмом в почтовый ящик в норвежском порту Олесунн! Он видел себя крупной фигурой, за которую ухватится западная разведка. Он мнил себя выдающимся ученым, которого оценят по-настоящему в «свободном» мире, а посему и встреча с ним и разговоры будут вестись на высшем, достойном его, Павлова, уровне. А его хозяином стал какой-то угрюмый верзила, безымянный немец, говорящий на плохом английском. При первой же встрече ему сунули 800 марок и без долгих разговоров сказали, что надо сделать до следующей встречи. Ему лишь сулили шикарную жизнь в том мире, говорили о каких-то суммах, положенных на его счет. Но ни разу не сказали, сколько накопилось денег, в каком банке, когда и как он сможет ими воспользоваться. Как мелкому филеру, тайком при встречах совали понемногу то марки, то песеты, то доллары. Павлов очень скоро понял — главная забота его шефов заключалась в том, чтобы агент Рольф Даниэл действовал как можно дольше. И не он, Павлов, им нужен, а информация, которую можно через него получить. И хотя его хозяева работали профессионально, Павлов обижался на их бесцеремонность, никак не мог свыкнуться со своей жалкой ролью.