Околицы Вавилона - Владислав Олегович Отрошенко

Непорочным подобает быть поэту лично,

а стишки в том не нуждаются нисколько;

лишь тогда они прелестны, остроумны,

когда чуть нескромны и слегка игривы,

и когда способны распалить желанье, —

не в юнцах, конечно, но в тех седовласых,

что огонь утратили в чреслах онемевших.

Вам, сорвавшим тысячи поцелуев нежных,

я кажусь мужчиной никуда не годным?

В жопу засажу вам, вставлю в рот обоим[4].

Так была написана песнь шестнадцатая, входящая в «Книгу Катулла Веронского» — бесценное сокровище мира.

Poena[5]

В детстве Катулл был очень любознательным мальчиком. Бывало, вытянет руку вперёд, раскрутится волчком, зажмурив глаза, потом останавливается и спрашивает у бабки Петронии:

— А что в той стороне света, бабушка?

— Там Этрурия, внучек, — отвечает Петрония ласковым голосом.

А сама думает: «Чтоб тебя черти съели! Уже целый день крутишься!»

— А за Этрурией что? — продолжает Катулл.

— За Этрурией Рим, сынок.

— А за Римом?

— Море.

— А за морем?

— Сицилия, Катуллушка.

— А за Сицилией?

— Опять море, милый.

— А за опять-морем?

— Африка.

— Ну хорошо.

Катулл снова раскрутится как следует и снова спрашивает Петронию о тех краях, куда нечаянно укажет рука. Подвижным был мальчиком. Ему и дела не было до того, что бабке всегда хотелось спать в загородном имении его родителя — на Бенакском озере, на кончике мыса Сирмион. Её усыплял там альпийский воздух. Катулла — наоборот — бодрил.

Однажды он взялся крутиться обычным манером и крутился до того долго, что Петрония, глядя на него, стала чувствовать тошноту. А потом и задремала на стуле. Как вдруг слышит:

— Петрония! Петрония! Не спи! Говори — что там?!

— Где?.. Где?.. — всполошилась бабка. — Дай посмотрю…

Посмотрела и видит, что рука Катулла указывает на северо-восток.

— Там Верхняя Панония, голубчик.

— А за Верхней Панонией что?

— За Верхней — Нижняя, — ответила Петрония и снова задремала.

— А дальше что?! — воскликнул Катулл звонким голосом.

— Дальше Дакия, — очнулась Петрония. — За Дакией — Геты, за Гетами — Скифы, за Скифами — Язиги, за Язигами — Роксоланы, за Роксоланами лежит Меотийское озеро… широкое-широкое озеро… лежит-лежит озеро…

— А за озером что?

— За озером живёт одноногий казак Равид. Живёт один-одинёшенек… Жёлто-серая степь кругом…

— А за казаком Равидом что?

— А за казаком Равидом больше нет ничего, — брякнула Петрония.

На том и уснула. Да так крепко, что, пробудившись, ещё долго не могла взять в толк, что желает узнать Катулл, подпрыгивая к её уху и выкрикивая на лету одни и те же слова:

— Qua facie est?! Qua facie est?![6]

— Кто?.. — откликнулась наконец Петрония.

— Казак Равид! — напомнил Катулл.

— А-а-а, казак Равид… Ну какой он… какой… Казак как казак. Носит синие шаровары с красными лампасами. Фуражка на нём. Из-под фуражки чуб торчит. На боку — шашка. За спиной — пика. Вот и весь казак.

— И что же он делает на краю света?

— Воюет, — вздохнула бабка. — Воюет. Ничего больше делать не хочет.

— Лжёшь, Петрония! — вдруг разозлился Катулл. — С кем ему воевать?! Он там один!

— А вот сам с собой и воюет. Даже ногу себе на войне отрубил, — возразила бабка.

Возразила и прикрыла глаза, заметив, что Катулл мечтательно задумался. Но не успела она уронить голову на грудь, как услышала возглас:

— Петрония!

— Что такое?..

— Хочу написать письмо казаку Равиду!

— Зачем письмо?.. Какое письмо?.. — испугалась бабка.

Но Катулл только топнул ногой — ещё в детстве умел люто топать ногой — не спорь, мол, со мной, Петрония, не смей.

Делать нечего. Кликнули писаря, принесли папирус, чернила, пемзу, камышовые перья — всё, что надо. Петрония устроилась поудобней на стуле:

— Ну, друг сердечный, диктуй.

Катулл вышел на средину атриума. Левую ногу выставил вперёд, правую руку поднял вверх и раздвинул пальцы, будто схватил апельсин. Молча постоял в такой позе минуту-другую, потом начал диктовать:

«Гай Валерий Катулл приветствует одноногого казака Равида!

Как ты живёшь? Я живу хорошо. У меня есть старший брат, есть бабка Петрония. Батюшка мой магистрат в Вероне. Он всё время сидит там, а мы с бабкой здесь, на Бенакском озере. Брат — не знаю где. У нас озеро узкое и длинное. А у тебя широкое. Не отруби себе вторую ногу, если будешь опять воевать. Я хочу стать поэтом, когда вырасту. И хочу жить в Риме, чтоб гулять по улицам. Озеро у нас синее, как море. На горах лежит снег. А твоё озеро ещё дальше гор. Но наш табеляриус к тебе прибежит, ты не бойся. У бабки моей есть красивый перстень. А у меня такого нет. Но батюшка сказал, что подарит мне свой. Мне бывает грустно и весело жить на свете.

Будь здоров, мой казак».

Послание уложили в футляр. Призвали раба-письмоносца и велели ему бежать на северо-восток до пределов мира. Табеляриус быстро выскочил из дома, громко топая ногами — топ-топ-топ… топ-топ-топ… Побежал.

С той поры и завелась у Катулла привычка писать письма одноногому казаку Равиду. И в детстве ему писал часто, и в отрочестве (уже своей рукой), и в юности. А когда переехал в Рим, стал писать ещё чаще. То и дело покупал рабов-письмоносцев и отправлял их к Равиду. Много денег на письма изводил. Никто не знал об этих тратах поэта. Один только всадник Марк Целий знал. У него-то и деньги Катулл одалживал на покупку проворнейших табеляриусов. Потом, конечно, не всегда отдавал. Но Целий не обижался — богатый и щедрый был человек. Очень крепко дружил с Катуллом.

— Кто этот Равид! Так — тьфу! Безвестный человечек! — часто говорил Целий по-дружески. — Не пиши ему, брось!

Целия огорчало, что Равид не отвечал Катуллу. А поэта это нисколько не огорчало.

— Ему бы только письмо написать да отправить. Нравится ему знать, что гонец побежал с его письмом на край мира, — объяснял Целий кредиторам.

Это было в то время, когда он уже разорился на катулловых посланиях и когда кредиторы принялись отсуживать у него имения. Но Целий и в этих затруднительных обстоятельствах добывал деньги для Катулла, чтобы тот мог слать письма на северо-восток. Всё ему хотелось дождаться, когда же Равид ответит поэту. И вот однажды Равид ответил. Письмо было коротенькое и безобразное. Некрасивое. Нехорошее.

«Привет Гаю Валерию Катуллу шлёт одноногий казак Равид.

Пишешь ты мне про свою любовь, которую зовут Лесбия. У неё такие алые губки и так она ласково целуется,