У великих африканских озер - Александр Балезин

Подданные Мутесы в гостях у королевы Виктории

Эта история сама по себе любопытна. В мае 1879 года один из миссионеров-протестантов собрался в Британию и пригласил с собой Мутесу. Мутеса очень заинтересовался такой поездкой и готов был на нее согласиться. Он даже спросил Маккея, сможет ли он в Британии заполучить в жены белую принцессу, на что тот дипломатично ответил, что не может сказать точно, поскольку сам не является белой принцессой[3]. Но его отговорили его придворные, приведя следующий решающий довод: «Великий Мутеса, надо еще посмотреть, так ли велика эта белая королева Виктория, чтобы ты наносил ей визит первым!» Мутеса с этим согласился и послал в Британию трех сановников. Они вернулись домой в 1881 году, сохранилась запись их рассказа о поездке.

Послы двигались на север около 5 месяцев до Красного моря, где их посадили на корабль, «огромный, как холм». Путь лежал через Каир, Мальту, Алжир, Лиссабон. Когда они прибыли в Англию, «королева послала вождя с тележкой и двумя лошадьми. Лошадей в Лондоне так много, что их невозможно сосчитать. А дома у них каменные. О мой господин, великолепно, великолепно! Они строят два длинных каменных забора, очень длинных, насколько хватает взгляда, а дома — внутри забора. Это все — один дом, но поделенный, и в нем живет много людей. Невозможно подсчитать, сколько же людей живет в одном доме (послы подумали, что каждая сторона улицы — один длинный дом. — А.Б.). О, Лондон — это огромный город…

Через два дня королева послала за нами. Мы увидели много женщин, собравшихся вместе, и все одеты одинаково, так что мы не знали, какая же из них королева. О мой господин, великолепно! Дом королевы так огромен, как отсюда до Набулагалы (холм в двух милях от дворца Мутесы I. — А. Б.)».

На них произвели впечатление пушки и ружья. Они поехали по стране по железной дороге: «Мы не шли пешком, а вошли в деревянный домик, который ехал сам, со всеми нами внутри!»

Целым событием для баганда стало посещение зоопарка: «Каждое животное со всего мира есть во дворце королевы. Сначала мы провели три дня, наблюдая за львами, затем два дня мы смотрели на леопардов (потом — буйволы, слоны, птицы)… Затем мы увидели крокодилов. Великолепно! Великолепно! Крокодилы не дикие. Человек протягивает кусок мяса и зовет крокодила, который ест с рук…»

И еще впечатления послов: «В Британии у каждого мужчины только одна жена, и у каждой жены — тридцать детей! В их домах есть и другие женщины, но они не являются их женами, они только работают. Базунгу, которые приезжают сюда к нам, не имеют жен, но, когда они возвращаются в Британию, их делают большими бами, и каждый получает жену в награду за службу… О мой господин, наша страна совсем крошечная! Владения одного омвами в Британии такие же большие, как вся Уганда, Буньоро и Усога, вместе взятые»{11}.

До рассказов своих послов Мутеса слышал о Европе и о Британии уже от многих людей, начиная со Спика. Но все же он не представлял себе — да и мог ли представить — всю мощь викторианской Великобритании, страны, с которой Буганда столкнется всего десятилетие спустя. Он понимал, что это сильное государство — на этом акцентировали внимание его послы, — но насколько сильное — вряд ли. И еще он не понимал, что за хедивским Египтом стояла в то время та же Британия, для которой в 80-х годах вопрос заключался лишь в том, откуда завоевывать Межозерье — с севера или с юга.

Последние годы жизни

Мутеса продолжал свою «игру с религиями». Она имела для кабаки и внутриполитическое значение: вокруг религий складывались сильные группировки бами — «бафаланса», «банглеза», мусульмане и те, которые придерживались традиционных верований. Последние открыто выражали свое недовольство новыми религиями, особенно европейскими. Испокон веков абсолютная власть кабаки в Буганде держалась на соперничестве группировок бами и умении кабаки использовать это соперничество в своих интересах. В своей «игре с религиями» Мутеса помнил и о такой реальной угрозе, как колдуны. Например, в 1874 году Мутеса казнил семерых служителей духа озера Укереве. Эти колдуны терроризировали всю Уганду, контролируя озеро и реку Виктория-Нил. Такой террор был в Уганде обычным делом. Мутеса вошел в историю Буганды и как кабака, сильно ослабивший влияние служителей традиционных культов, как и всех сил, мешавших ему укрепить свою власть.

В последние годы жизни в зависимости от ситуации кабака Мутеса покровительствовал то одной, то другой религии.

23 декабря 1879 года он объявил при дворе, что отныне его народ оставит ислам и религию белого человека и вернется к богам своих предков. Предлогом послужило якобы успешное лечение Мутесы (он страдал в основном гонореей) традиционными врачевателями. Правда, одновременно Мутеса тайно извещает миссионеров-англичан, что боги баганда не хотят, чтобы миссионеры проповедовали в его стране по меньшей мере еще пять лет, а французам — что такое решение он принял под давлением сановников — приверженцев традиционных богов, и что дает разрешение на открытие второй миссионерской станции. Связано это, видимо, с тем, что католическая группировка из баганда была слабее протестантской.

Затем дважды, в июле 1880 и в сентябре 1881 года, он объявил государственной религией Буганды мусульманство. В 1882 году в знак протеста против предпочтения протестантов католическая миссия временно покинула Буганду. А до этого в немилость попали протестанты: вновь прибывший в Буганду миссионер Ф.О’Флаерти неожиданно заявил, что он сумел бы завоевать эту страну с сотней вооруженных людей. Мусульмане тут выступили с протестом: поскольку у протестантов уже три сотни последователей, вооруженных ружьями Ремингтона, то они представляют реальную угрозу. В результате накануне смерти Мутесы положение европейских миссионеров в стране стало критическим.

Однако это не мешало миссионерам восхищаться кабакой. Вот, например, записи в дневнике О’Флаерти (с которым, несмотря на его неосторожное заявление о покорении Буганды, у Мутесы сложились затем хорошие отношения), сделанные непосредственно после смерти Мутесы 10 октября 1884 года: «Прошло всего две недели с тех пор, как король послал за мной, чтобы я посмотрел 18-летнюю принцессу, которая, как говорили, умирает от кавомпули или черной оспы. Сейчас она поправилась. В нашей последней частной беседе с Мтесой он сердечно поблагодарил меня за мою доброту к его дочери. „Я знаю, Филипп, — сказал он, — ты любишь меня, мою семью и мой народ, и я люблю тебя“… В манере вести беседу — с достоинством, располагающим к себе, Мтесу не мог превзойти никто в мире — его аргументы были умны и тонки, мысль и понимание — быстры, он необычайно умело владел своим настроением и языком. Он всегда восхищался звучными и плавными ритмами арабской поэзии, вкус к которой я разделяю. Я оплакиваю своего верного друга и великодушного покровителя»{12}.

Умер Мутеса от гонореи в результате приема лекарства, которое ему дали занзибарцы. Так и неясно, был ли он отравлен нарочно или нет. Хронист утверждает, что «лекарство убило Мутесу потому, что он не соблюдал условий его приема. Ему не велено было есть соль.

Другое условие, поставленное занзибарцами, было ни на кого не сердиться». О’Флаерти пишет, что он предупреждал кабаку, чтобы тот не верил занзибарцам-шарлатанам, но сам лечить его не взялся, так как не считал себя специалистом. Как бы то ни было, царствование Мутесы закончилось 10 октября 1884 года.

Процарствовав необычно, он и похоронен был не так, как его предки. Мутеса распорядился, чтобы его тело не бальзамировали, а сожгли и чтобы у него не вынимали челюсть. Покойника обернули четырьмя тысячами кусков дхоти (белая индийская ткань) и поместили в два гроба — один в другом. В его усыпальницу положили два слоновьих бивня и 48 тысяч раковин каури, которые в Восточной Африке заменяли деньги. Кроме того, 80 фаразир[4] бус и браслетов и 4 тысячи кусков лубяной материи. Но самое главное — Мутеса распорядился, чтобы его похороны не сопровождались смертями других людей, как это было принято в Буганде. В результате после смерти Мутесы не было внутренней войны с ее убийствами, грабежами и кровопролитием. Такого до тех пор в Буганде после смерти кабаки никогда не случалось.

Для Мутесы была построена специальная усыпальница, которая стоит и почитается в Буганде и по сей день.

Желания Мутесы, над которыми когда-то смеялся Линант де Бельфонд, сбылись. Он вошел в историю. Вошел как правитель-реформатор, укрепивший свое государство него военную силу, как африканец из внутренних районов, о котором знали в Европе и которым восхищались знавшие его европейцы. Умерев в дни, когда в Берлине на конференции по бассейну реки Конго готовился очередной этап раздела Африки, он успел выдвинуть и апробировать идеи, которые могли бы осложнить раздел континента, например Мутеса попытался использовать противоречия между европейскими державами и столкнуть их между собой и понял необходимость объединения африканских народов перед лицом общего врага. Уже хотя бы поэтому он был действительно Мутесой — дающим мудрые советы.