Герой туманной долины - Пола Гарнет
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— На этом концерте случится что-то ужасное, — прошептал Шеннон, хватая Катарин за запястье. — Ну поверь же мне! Хоть раз поверь! Я в таком не ошибаюсь…
— Ты опять про свою космическую болячку? — перебила его тетя, взглядом указав на стиснутые на ее руке пальцы парня. — Сейчас прикасаешься. Что видишь?
— Твою смерть.
Катарин моргнула, отшатнулась, а потом звонко расхохоталась, заставив племянника зажмуриться — от жуткой головной боли, чуть ли не ломавшей переносицу, и горечи ее неверия.
— Ну хоть умру с музыкой!
Шеннона затошнило. Он был готов ринуться в ванную, когда звонок в дверь возвестил о появлении друзей Катарин, таких же, как она сама: в черной одежде, с повязанными на запястьях алыми банданами, набитыми яркие «рукавами» и заливистым гоготом, всегда выделявшим их из толпы.
Катарин недавно исполнилось сорок. И в минуту, когда ее фигура скрылась за дверью, когда голос, после смерти матери позвавший Шеннона домой, произнес «До завтра, малявка!», он знал точно — это их последняя встреча. Завтра не настанет.
Он не смог побежать следом, не смог затащить ее обратно в дом, потому что ноги отказывались идти, а горло наполнили полные боли всхлипы, становящиеся сдавленными выкриками, превратившимися в мольбу.
— Только не она! Пожалуйста, только не она. Я так сильно ее люблю…
Сон заискрился, задрожал, меняя пол с потолком, показывая Шеннону его самого — восемнадцатилетнего парня, зареванного, забившегося в угол ванной комнаты и неистового воющего, ломающего пальцы от полных злости ударов, опускающихся на деревянный шкафчик.
Сильные руки трясли его за плечи, тормошили, как куклу, резко били по щекам, оставляя на них зудящие следы.
— Хватит орать! — горячо шептал кто-то на ухо, пытаясь разбудить. — Да проснись ты наконец!
Шеннон вскочил с кровати, бросился вперед, вырываясь из чьей-то цепкой хватки и пытаясь понять, где находится.
— Твою ж!..
Одеяло обвило его ноги, парень свалился на пол, стараясь выпутаться из плена. Глаза застилала пелена оставшегося сна, онемевшие руки не слушались — тысячи иголок парализовали их, каждое движение пальцев причиняло тупую боль; счастливое лицо спешащей на концерт Катарин мелькало рядом, разрывая сердце, а чей-то голос из реальности продолжал выкрикивать его имя.
— Шеннон, засранец, просыпайся!
Новая пощечина разбила нечленораздельный гомон сна-воспоминания, щека вспыхнула сильнее, Шеннон дернулся и распахнул глаза, увидев вместо тети мечту пытавшегося до него достучаться Камерона — сначала тот стоял перед полотном, покрытым масляной краской, потом подписывал копии своих работ и пожимал руки тем, кто наконец оценил его картины…
А потом пускал пулю себе в висок.
Шеннон застонал, переворачиваясь на полу и сильнее запутываясь в одеяле. Один кошмар сменился другим, уже ставшим привычным и оттого более жутким: Шеннон переживал смерть друга больше пятидесяти раз, снова и снова, пока тот продолжал рисовать и рваться к славе.
Он лежал на полу, а склонившийся напуганный Камерон тряс своей рукой, пытаясь отогнать боль, пронзившую пальцы.
— Господи, я твой крик из своей спальни услышал! Пора к врачу, дружище, тебе так не кажется? — возмущался рыжий юноша, обводя комнату взглядом. — Прибрался бы! Что с тобой творится?!
— Я должен был убедить ее не ходить, — завыл Шеннон, закрывая лицо ладонями, прячась от пышущего негодованием взгляда друга, видения его смерти и остатков сна. — Должен был уговорить остаться дома… Должен был…
Камерон вздрогнул.
— Ты о Катарин? — догадался он, присаживаясь на корточки. — Столько лет прошло, Шеннон…
— Я облажался. У меня была возможность предотвратить, а я… — стонал парень, вытирая с щек соль от против воли пролитых во сне слез. — Твою ж… Прости, не могу больше.
На концерте началась стрельба. Новое покушение на смелых музыкантов, слишком ярких борцов за свободу, которых пули почти не коснулись. Но одна, шальная, выпущенная в толпу, чтобы создать хаос, задела Катарин и прошла насквозь, забрав сразу двоих — отвязную тетю Шеннона и ее нового парня, стоявшего прямо перед ней.
Ее племянник уснул в ту ночь от бессилия прямо на кафельном полу ванной комнаты, закинув голову на бортик, зная, что в момент, когда его глаза закрылись, Катарин Паркс умерла.
Камерон — знавший о произошедшем, но за годы так и не признавшийся в том, что действительно думает насчет сбывшегося видения друга, — замялся, хотел было что-то сказать, но потом виновато поморщился и протянул Шеннону руку, обмотав ее пледом. И пусть Камерон не верил в способность друга видеть чужие мечты, — или верил не до конца, — он уважал его боль и страх, стараясь прикасаться к нему как можно меньше, создавая между ними дополнительный барьер из любой попавшейся под руку вещи.
— Ладно, прости. Давай, поднимайся, — пробормотал парень, помогая другу встать с пола, пиная одеяло. — Я помогу. Всегда помогу, ты же знаешь.
Темные кудри Шеннона намокли от пота, а губы дрожали, силясь произнести что-то, что невозможно было описать словами.
Он упал обратно на диван, уперся локтями в трясущиеся коленки и тихо застонал, а Камерон молча достал две бутылки пива из холодильника.
— Шестнадцать лет прошло, черт возьми. Шестнадцать… — шептал Шеннон в пустоту, мысленно моля покой вернуться. — За эти годы я так и не понял, зачем мне нужно это проклятье! И никто не в силах объяснить.
— Кто-то точно в силах, — заметил друг, садясь рядом и с тихим щелчком сворачивая пробку бутылки. — Просто ты этого человека еще не нашел.
Шеннон и сам толком не знал, что пытался понять. Быть может, ждал ответа на вопрос вопрос, зачем все это, или надеялся, что кто-то даст ему руководство к действию и расскажет, как использовать проклятье во благо, если это вообще возможно. Или хотя бы даст уверенность, что все эти многолетние муки и кошмары не были напрасны.
А тем временем ни ответов, ни инструкций по применению он не находил.
Но получил намек — ярко-желтое свечение в толпе, мазок краски, мечту, которая точно отличалась от иных своей аурой, в которой захотел увидеть ключ и за которую решил ухватиться.
«Ты ли это, Герда? Ты ли спасение и путеводная звезда по моим личным страданиям?»
Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины…
Шеннон тяжело моргнул и развернулся к Камерону.
— Ты же не читал «Божественную комедию» Данте, — нахмурившись, проговорил он, пока парень делал большой глоток пива.
Он был взлохмачен, остатки сна замерли в уголках глаз, а на пальцах застыли пятна краски, которые давно впитались в кожу и засохли под ногтями.
— Не-а, —
