Сашка - Владимир Зюкин

шастать, – буркнул Семён, и сунув конверт под клеёнку.

– А бумага-то, похоже, важная.

– Может, права…– согласился Семён, подумав. – Пойдём…. Вовка, принеси! – крикнул.

– Чего принести?

– Иду к Кузнецовым, а ты не знаешь, что принести?

Вовка метнулся к печи и принёс Семёну маленькие валенки с калошами. Тот, кряхтя, сунул ноги в них.

У дома Кузнецовых с крыльца сметала снег девочка лет тринадцати в старом пальто и кирзовых сапогах.

– Вы к-к нам? – заикаясь, спросила.

– Галя, прочти нам бумажку, – попросила Василиса.

– Прочту, п-роходите в избу.

Все вошли в кухню.

– Где мамаша? – поинтересовалась Василиса.

– На р-работе: хлеб д-дают на карточки; в магазине не дают, – объяснила, запинаясь, Галя.

– На карточки? Без денег, что ли? – спросил Семён.

– За д-деньги и на к-карточки.

Отворилась дверь, вошла, смахивая с платка снег, Агафья Кирилловна.

– Правильно сказали, что к соседке ушёл; чего малых побросал? – напустилась она на Семёна.

– Погоди, Агафья, собрались мы тут читать бумагу, – сказала Василиса и протянула лист девочке. – Читай же.

«П-похоронная, – начала читать, заикаясь, Галя. – Ерёмин Виктор Ефимович, одна тысяча д-девятьсот девятнадцатого года р-рождения, тринадцатого сентября одна тысяча д-девятьсот сорок второго года на станции Юрга скончался после наезда поезда. Горвоенкомат. Город Юрга»

Все замолчали, ошарашенные. Первой открыла рот Василиса:

– Нет Вити… – голос как будто из могилы.

– Отмучился, – плача, проговорила Агафья Кирилловна. – Не вынесла, видать, душа, руки на себя наложил, сиротами ребятки остались, куда я с ними…– Последнее проговорила, причитая.

– Государство поможет, – буркнула Василиса.

Понуро расходились родственники по домам. «Бессердечная, – подумала Агафья Кирилловна. – Потеряла сына, а слезинки не проронила».

Время шло, но ощущенье беды не покидало обе семьи. Агафья Кирилловна склонялась к внучку младшему и гладила ему голову с жёсткими волосами. Анна плакала, ложась спать. На работу шла с опухшими глазами. Подруга Неля сказала, что так и ослепнуть можно. Анна обещала ей не плакать, но лишь увидит племянников, не понимающих, какой утратой их судьба наделила, так забывала про обещание. И надломилась её некрепкая ещё душа: недавно активная комсомолка, она стала тихоней. Ефим с Василисой горе топили в пьянстве.

19

Зимы в Сибири холодные. То мороз, то метель. А детям стужа нипочём! Играют себе на улице, в старой одежде, голодные, весело орут и хохочут. Можно подумать, что они смеются над суровой зимой и своим голодным детством. А взрослым, стоило смех их услышать, сразу легче становилось, потому что появлялось понимание: нужно вынести невзгоды, есть ради кого!

По улице двигалась колонна пленных немцев. Анна и мать, надев платки, вышли за дверь. Немцы выглядели смешно – закутанные в тряпки, хлопали себя руками, пытаясь согреться. Один немец голову закутал в рваный китель, а когда проходил мимо дома Рязанцевых, то вытащил из карманчика зажигалку; покрутил ей над головой и закричал: «картошьку! картошьку!».

– Глядеть больно, – вздыхая, сказала Агафья Кирилловна, показывая немцу пустые ладони.

– У меня жалости нет к этим захватчикам! – резко ответила Анна. – Кто их звал?

– Подневольные они, лучше скажи: кто их гнал сюда? – проговорила, покачав головой, Агафья Кирилловна.

Колонна заполнила улицу. «Может, и Васька ходит так же у немцев» – рассматривая колонну, подумала Агафья Кирилловна. И защемило сердце у неё, когда снова подумала, что не пишет с фронта сын. Как будто поняв мысли матери, Анна сказала:

– Василий не пошёл бы так у немцев, он скорее бы перегрыз горло конвоиру.

Мать с благодарностью глянула на Анну, почувствовав гордость за сына Ваську, которого дочь сделала героем в её глазах. Зашли в дом. Агафья Кирилловна сунула в печку поленья. Анне сказала:

– Возьми хлеб в столе, ты ведь не ела.

– Возьму, – ответила Анна, открывая стол. – Нет ничего. – Махнула рукой, глянув на племянников. – Я не голодная…

Сашка боком подошёл к бабке и приблизил рот к её уху:

– Баба, хлеб Вовка съел, а мне он совсем мало дал, – показал на кончик пальчика.

– Бессовестные! – зашумела Агафья Кирилловна. – Тётку оставили голодной. А ты лежишь, не мог присмотреть за пацанами! – накинулась она на Семёна. – Я-то забегалась, второй день не везут хлеб, простояла зря. Чего замолчал?

– О чём говорить? – буркнул дед Семён из комнаты. – Хлеб на деньги дают, на карточки не дождёшься.

– Так давай деньги, пёс шелудивый, чего прячешь? – с собой не унесёшь в могилу!

– Сама скорей подохнешь, баба дурная! – хриплым голосом отвечал старик, трогая карман.

– Щупаешь карман! Как уснёшь, отрежу его! – закричала Агафья Кирилловна. – Не моешься по месяцу, а раздеться боишься! Деньги прячешь, а жрать садишься! Ни стыда, ни совести!

– Не вымогай, сука, прибью! – закричал, трясясь в постели, Семён.

Вечерело. В печной трубе засвистел ветер.

– Ума не приложу, как жить, – сокрушённо проговорила Агафья Кирилловна, натягивая носок младшему внуку на ножку.

– Баба, мы куда? – спросил малый, шмыгнув носом.

– Отвезу тебя к Полине, может, возьмёт.

– Куда в стужу потащишь! – донёсся голос деда.

– Не твоё дело!

Закутала бабка в одеяльце внука, посадила в сани и подалась в сторону станции, наполненной гудками. Навстречу подул ветер. Агафья Кирилловна ладонью размазала по лицу слёзы. Перед станцией дорогу пересекли железнодорожные полотна; дальше дорога обогнула озеро, скованное льдом. Чтобы прикрыться от ветра, бабка сошла с насыпи. Но глаза продолжали слезиться. Поняла – от нервов. И нахлынули на неё воспоминания о прошедшей жизни, но только мат супруга и вспомнила.

– Не замёрз, Саша? – посмотрела она на закутанного в тряпьё внука. – Ножки не замёрзли?

– Глазки замёрзли, – раздался голосок.

– Так ты закрой их, всё равно ничего не видно.

– Не буду закрывать! – прокричал Сашка. – Я зайчика белого увижу.

– Ну, гляди, гляди. – Старуха попробовала возвратиться к воспоминаниям, но беседа с внуком отвлекла её, и она стала думать, как будет просить Полину оставить у себя мальчика.

20

Завершался третий год войны. Василий всё это время служил на миноносце «Нахимов» механиком. Ненадолго команда корабля ступала на берег. В порту быстро пополняли запас продуктов и боеприпасов, и сразу же отправлялись на задание – бить фашистов на бескрайних просторах Чёрного моря. И немало вражеских посудин отправилось на дно морское после походов корабля.

И вновь «Нахимов» устремился на задание. Всматриваясь вдаль, вахту нёс штурман Константин Назаров. Плотный, роста среднего, с грубыми чертами лица, он олицетворял решимость. Стоял неподвижно, но неуловимым движеньем рук его корабль поворачивался в нужном направлении.

На палубу вышел механик. Не узнать Ваську Рязанцева в могучем молодце. За ним вышел его друг, высокий, и тоже богатырского сложения. Покуривая, они глядели на бескрайние просторы моря. На горизонте виднелась белая полоса, она росла.

– Туман надвигается, – сказал Рязанцев.

– Ох-хо-хо, моя вахта скоро… – грустно проговорил его приятель.

– Фёдор, что с тобой? – спросил Василий. – О чём запечалился?

– Всё о том же, – пробасил Фёдор, – не могу выспаться. – А вообще смутно что-то на душе…

– Я о печали твоей наслышан, – сказал, усмехаясь, Василий.

– Видишь ли, Вася, медведем не зря меня звали дома: летом ничего, а зимой всегда тянет спать, как медведя.

– Пересиливай сон, не маленький.

– Ни один медведь не пересилил спячку, если не помешают.

– Тут немцы помешают, – сказал