Сашка - Владимир Зюкин

кого, изрёк Евсеич. – Человек богатой души был, звали Витя.

Возвратившись к вагону, он поставил фонарь на ступеньку и направился к вокзалу. Проводнику знакомому буркнул:

– Помяну.

Подошёл к вагону другой проводник.

– Куда он? Опоздает.

– Это его знакомого зарезало, помянуть хочет.

– Точно опоздает… Помню, бабка корзину с яйцами грохнула, когда лезла в вагон к нему, так он напился с досады и опоздал.

Стоявший близко железнодорожник кивнул:

– Помню, битый час провозились с горемычным, пока не впихнули в скорый.

– Несут! – послышался голос. – Зарезанного несут!

– И этот горемычный. Горемычных бог и прибирает, – подытожил местный железнодорожник.

17

Ветер кружил над землёй жёлтые листья, а по небу двигал тучи. Начались дожди. По дорогам потекла муть, в низинах образовывая лужи. Горожане с головой погрузились в трудовые будни, став работающими автоматами, живя одной мыслью: нужно помочь Красной армии.

На предприятии, где трудилась Анна, норма поднималась баснословно; рабочие отказывались понимать, что это они столько выпустили продукции. Проводимые прежде утром и вечером пятиминутки, были ограничены утренней пятиминуткой, выходных не было.

Как-то в полдень передали по заводскому радио: «Всем на собрание!». Из цехов и подсобок по заводскому двору потянулись в главный корпус рабочие. Анна шла в толпе, где лица казались не то задумчивыми, не то печальными. С ней шла её подруга, Неля.

– Ох, Неля, мне даже говорить трудно.

– Не заболела?

– Устала… А ещё столько стоять у станка…

– Выдержим.

– Выдержим. Мы, комсомолки, и поэтому должны беспартийным пример показывать. Если мы не выдержим, то и Бурыгина Люська не выдержит.

– Много работаем, большая помощь от нас фронту. Правда, Аня?

– Правда, только чтобы фашистов прогнать, надо бы ещё больше деталей делать, только сил не осталось, две нормы и так выполняем, даже Люська за полторы отчиталась. Придумать бы аппарат, чтоб усталость снимал.

Перешёптываясь, подруги вступили в главный корпус. На широкой площадке мостового крана сгрудилось правление завода: директор – пожилой заводчик, Захарыч, рядом главный инженер, тётя Ирина – седая женщина, и старший мастер, дядя Паша. Внизу гудела толпа. Захарыч стянул с головы помятую фуражку. Наступила тишина.

– Ребятки с батей. Приболел он. А мама у Поли, – прошептала Анна.

– Товарищи! – раздался голос пожилого директора. – Заводу адресована телеграмма Центрального комитета партии. – Кашлянув, директор поднёс к глазам лист и громко прочёл: – «Товарищи рабочие, работницы и инженерно-технические работники! Центральный комитет В.К.П.Б. сердечно поздравляет коллектив вашего завода с успешным выполнением плана поставки фронту необходимой продукции. От руководства Коммунистической партии и от командования Красной армии примите сердечную благодарность. Смерть фашистским оккупантам! Центральный комитет В.К.П.Б.» – Директор, взглянув на толпу, добавил: – Подписали товарищи Сталин и Калинин!

Сказанное родило рукоплескание и крики ура! А директор добавил:

– Товарищи! По случаю поздравительной телеграммы поступило предложение – сегодняшнюю смену укоротить на два часа.

Послышались аплодисменты.

– Товарищи! – аплодисменты прервал звонкий голос Анны, стоящей впереди. – Как это укоротить? Про что сводки говорят? Фашисты у столицы. Поймите, товарищи, из-за нехватки нашей продукции на фронте погибнет много наших бойцов … – голос её сорвался.

– Правильно говорит… – послышался голос из толпы.

– Что ж, другого я от коллектива и не ждал… – смахнув ненужную слезу, закончил выступление директор.

Народ повалил из корпуса. И лишь рабочие покинули собрание, как краны и станки заработали, запыхтел паровозик, толкая к погрузке вагоны.

Подруги шли после работы домой, устало вытаскивая ноги в сапогах из грязи.

– Неля, идти на танцы? – спросила Анна.

– Надо бы, – сонно ответила Неля.

– Заходи за мной, я только гляну как батя.

В натопленной избе Анну встретил отец.

– Здорово, тятя!

– Здорово.

– Вкусно пахнет! Пацаны как?

– Накормлены, дрыхнут.

– Немного полегчало? – Анна с благодарностью глянула на отца.

– Нет, дочка, – сморщился Семён. – Но под нож ложиться боюсь: зарежут. А ты поешь и отдыхай.

Перекусив, Анна стала гладить платье. Пришла подруга. Белый, мокрый локон, кокетливые ямочки на щеках, голубые глаза, грудь высокими волнами – всё подчёркивало ослепительную девичью красоту.

– Красавица! – изумилась Анна. – В спецодежде не заметно… Отбоя не будет от молокососов.

– Хватит, Анюта… – покраснела Неля. – Красота – это пустяки.

– Пустяки? Но из них жизнь складывается, – по-взрослому возразила Анна. И детским голоском: – Тятя, побежала!

– Не стану закрываться, но долго не гуляй.

Непрерывно сыпал дождь. В Доме шахтёров, слышно было, играл оркестр.

– Неля, я туфли забыла…– спохватилась Анна.

– С тобой всегда что-нибудь… – огорчилась Неля.

– Я сама схожу за туфлями, а ты потанцуй, – предложила Анна.

– Аннушка, ведь хорошо знаешь, что не останусь без тебя.

– А мне танцевать что-то расхотелось, и вообще, когда танцую, то думаю о тех, кого немцы пытают, даже расстреливают, и мне стыдно тогда становится.

– Теперь понимаю, отчего убежала ты в субботу с танцплощадки.

– Может, и поэтому, так что напрасно разозлилась ты на меня.

– Я не разозлилась, было грустно: Валерка не пишет.

Домой подруги возвращались в молчании. Анна ещё не дружила ни с кем, а Неля с Валеркой хороводилась давно. Анна помнит, как на свадьбе сестры Валерка на Нелин пальчик надел кольцо золотое. Она тогда подслушала, как Валерка шепнул: «И мы свадьбу скоро сыграем». Просто сказал… А Анюта любовь представляла себе иной. Мечты юной девушки были прекрасны!

– Пока, Аня, – возле калитки Неля обняла подругу, как в мирные времена.

18

С утра сыпал снег, но в полдень сверкнуло солнце, и снег быстро растаял, образовывая лужи; сразу потемнели дороги, крыши изб. Однако к вечеру вновь закружились белые хлопья.

– Ишь, закрутило! – высказалась Василиса, зайдя к Рязанцевым и стряхивая с плеч снежок. – Сват, здорово!

– Здорово… – буркнул Семён, не настроенный болтать.

– Сват, подлечили тебя, аль наоборот? – опохмелившись, Василиса молчать не собиралась.

– Подлечили, – бросил Семён.

– Хорошо, что на операцию не лёг… – баба придвинулась к нему. – Помнишь Силантьича? Зарезали ведь в больнице.

– Чего зря языком молоть! – психанул Рязанцев. – Ему восемьдесят было, никакая медицина таких не спасает.

Донёсся хохот малышей; Вовка пихал с постели Сашку, тот падал на пол, и оба громко смеялись. Вдруг меньший заревел. Вовка прикрылся одеялом. Василиса поспешила в комнату и склонилась над младшим внуком, чтоб пожалеть, но тот, умолкнув, обежал старуху и уткнулся деду в колени.

– Чего бегаешь от бабки, отшельник? – дед погладил малыша по голове.

– Она пьяная, – всхлипнул Сашка.

– Гляди-ка, – возмутился Семён, – гнида, а судит.

– Не гнида… – промямлил малыш.

– Ладно, не гнида, – усмехнулся дед. – Вова! – крикнул, – где бумага, что почтальонка принесла?

Вовка зашлёпал босоного по полу и принёс конверт. Василиса, подержав его, вынула листок с печатными буквами.

– Похоже, бумага важная, но не вижу, что в ней, без очков.

– Агафьевны надень, – предложил Семён.

– Не по глазам, сват, истинный бог, не вижу, – отложив очки, сказала Василиса.

– Дай мне! – протянул руку Семён. – Когда-то читал…

– Прочитай как-нибудь, – заёрзала нетерпеливо Василиса.

– Пы-хы, – начал дед читать, – ры. – Лист задрожал в руке его. – Что за буква, убей, не помню, забыл всё.

–Вроде буква кы.

– Так-так, – потеребил бородёнку, Семён, – кы, говоришь? Получается пы-хы-ры-кы… Не пойму.

– Когда вырасту, – встрял Вовка, – пойду в школу и все бумажки перечитаю.

– Это нескоро, – отрезал Семён. – Пошёл к чёрту, читальщик!

– Сходим к Кузнечихе? – дочь её прочитает, – предложила Василиса.

– Нечего по холоду